Неточные совпадения
Я о ту пору там
был, в Елатьме этой, как били их, стоял в
народе, глядь девица на земле бьётся, как бы чёрной немочью схвачена.
Свидетелями
были лекарь, дьячок, Пушкарь и огромный чернобородый мужик из Балымер, Яков, дядя невесты. Венчались в будни,
народу в церкви
было немного, но в тёмной пустоте её всё время гулко звучал сердитый шёпот баб. Около Матвея стояла высокая, костлявая старуха, вся в чёрном, как монахиня, и шипела, перекоряясь с Власьевной.
— Знаешь ты, — спросил он Матвея, — что её отца от семьи продали? Продали мужа, а жену с дочерью оставили себе. Хороший мужик
был, слышь, родитель-то у ней, — за строптивость его на Урал угнали железо добывать. Напоследях, перед самой волей, сильно баре обозлились, множество
народа извели!
— Приятели! Припятили? — кричит слободской
народ, уставляясь стеною. Весь он лохматый, одёрганный, многие бойцы уже сильно
выпивши, все — и пьяные и трезвые — одинаково бесшабашно дерзки на язык, задорят горожан с великим умением, со смаком, во всех
есть что-то волчье, отчаянное и пугающее.
— Дурному всяк поверит!
Народ у нас злой, всё может
быть. А кто она — это дело не наше. Нам — одно: живи незаметно, как мы живём, вот вся задача!
Больше всего она говорила о том, что людей надо учить, тогда они станут лучше,
будут жить по-человечески. Рассказывала о людях, которые хотели научить русский
народ добру, пробудить в нём уважение к разуму, — и за это
были посажены в тюрьмы, сосланы в Сибирь.
Ему не очень хотелось возражать ей,
было жалко и её и себя, жалко все эти сказки, приятные сердцу, но — надо
было показать, что и он тоже знает кое-что: он знал настоящий русский
народ, живущий в Окуровском, Гнилищенском, Мямлинском и Дрёмовском уездах Воргородской губернии.
«Вот — сидят пятеро людей, все разные, а во всех
есть одно — бесприютный
народ…»
— Не уважаю, — говорит, — я
народ: лентяй он, любит жить в праздности, особенно зимою, любови к делу не носит в себе, оттого и покоя в душе не имеет. Коли много говорит, это для того, чтобы скрыть изъяны свои, а если молчит — стало
быть, ничему не верит. Начало в нём неясное и непонятное, и совсем это без пользы, что вокруг его такое множество властей понаставлено: ежели в самом человеке начала нет — снаружи начало это не вгонишь. Шаткий
народ и неверующий.
— Я тогда долго валялся, избитый-то; в монастырь тётка свезла, к монаху-лекарю, там я и осел в конюхах, четыре года мялся. Жизнь
была лёгкая, монахи добряк-народ, а стало скушно…
После этого разговора
выпили мы с дядей Марком вина и домашнего пива, захмелели оба,
пел он баском старинные песни, и опять выходило так, как будто два
народа сочиняли их: один весёлый и свободный, другой унылый и безрадостный.
Пел он и плакал, и я тоже. Очень плакал, и не стыдно мне этого нисколько».
Обрадовался
было я, что в Окурове завёлся будто новый
народ, да, пожалуй, преждевременна радость-то. Что нового? Покамест одни слова, а люди — как люди, такие же прыщи: где бы прыщ ни вскочил — надувается во всю мочь, чтобы виднее его
было и больней от него. Горбун совершенно таков — прыщ.
— Кто мы
есть?
Народ, весьма примученный тяжёлою жизнью, ничем не вооружённый, голенький, сиротский, испуганный
народ, азбучно говоря! Родства своего не помним, наследства никакого не ожидаем, живём вполне безнадёжно, день да ночь — сутки прочь, и все — авось, небось да как-нибудь — верно? Конечно — жизнь каторжная, скажем даже — анафемская жизнь! Но — однакоже и лентяи ведь и лежебоки, а? Ведь этого у нас не отнимешь, не скроешь, так ли?
— Но — и другое
есть:
народ наш сообразительный, смекалистый, на свой салтык [Лад, склад или образец — Ред.] — умный, — азбука!
— Разродился очень
народ. Раньше простота
была: барин, мужик да монах, тут и все люди…
— Я понимаю — он хочет всё как лучше. Только не выйдет это, похуже
будет, лучше — не
будет! От человека всё ведь, а людей — много нынче стало, и всё разный
народ, да…
— Это не
народ, а — сплошь препятствие делу-с! То
есть не поверите, Матвей Савельевич, какие люди, — столь ленивы и — в ту же минуту — жадны, в ту самую минуту-с! Как может человек
быть жаден, но — ленив? Невозможно понять! Даже как будто не город, а разбойничий лагерь — извините, собрались эдакие шиши и ждут случая, как бы напасть на неосторожного человека и оного ограбить.
Первее всего обнаружилось, что рабочий и разный ремесленный, а также мелкослужащий
народ довольно подробно понимает свои выгоды, а про купечество этого никак нельзя сказать, даже и при добром желании, и очень может
быть, что в государственную думу, которой дана
будет вся власть, перепрыгнет через купца этот самый мелкий человек, рассуждающий обо всём весьма сокрушительно и руководимый в своём уме инородными людями, как-то — евреями и прочими, кто поумнее нас.
— Самое же главнейшее и обидное, — продолжал Тиунов, отчётливо, раздельно, точно он свидетельствовал на суде, — и самое опасное то, что всё это
есть тонкая интрига со стороны чужеродных людей: заметивши в русских мелких людях ихнюю склонность к мечтанию и пользуясь стеснённым положением их жизни, хитрые люди внушают самое несбыточное, чтобы сразу солидный
народ и начальство видели, сколь все запросы невозможны и даже безумны.
— Расчёт — ясный: надо внушить властям недоверие к
народу, надо поставить
народ так, чтоб первее всего бросалась в глаза его глупость, — поняли? Чтобы сразу
было видно — это кто? Мечтатель и, так сказать, блаженный дурачок — ага!
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».