— Как же! — с достоинством подтвердил Дроздов. — Очень парадно, по всем законам! Тут, на суде, жид и понял, что ошибся, даже заплакал и стал просить, чтобы не судили меня, велели ему молчать, а он
ещё да ещё, и — увели его, жалко даже стало мне его! Очень он сокрушался, дурачина, ему, видишь, показалось, что деньги-то жидовские, что я их на погроме слямзил…
Неточные совпадения
— Что я буду делать? — не отвечая, бормотала Палага. — Как оборонюсь от наветов-то?
Да ещё и этот захворал.
— Ох, не люблю я ходебщиков этих!
Да ещё такой…
— Севачева с Ермилом
да Толоконниковым на левое бы крыло,
да ещё туда которых посильнее,
да тем крылом и хлестнуть их, когда они разойдутся.
А у нас — бог, судьба,
да сатана
ещё, черти, домовые, водяной…
«Пойду я, что ли? Как быка, поведут. Какой он несуразный! То про судьбу, то, вдруг, про это.
Да сны его
ещё».
А дождь усиливался, оживлённее застучал по крышам, зашелестел ветвями деревьев, по дороге
ещё веселее побежали ручьи, громче захлюпала грязь под ногами рабочих, быстро шагавших, неся лёгкий, длинный гроб. Горожане растаяли в дожде, около солдата остались только нищие
да свои.
И надобно, чтобы хворый по каждому третьему разу спрашивал: «Чего секёшь?» А знахарь ему: «Утин секу!» Тогда хворый обязан сказать заговор: «Секи утин крепче,
да ещё гораздо, размети, голик, утин на двенадцать дорог, по двенадцатой ушёл бы он на весь мой век!
—
Да, действительно, — мёртвое мыло! Н-ну, почитайте
ещё, — можно?
— Вот настоящий мужик — он за целковый отца с матерью продаст,
да ещё попытается гнилых подложить!
«Вот, отец у меня был хороший человек,
да — зверь, а уж я — не зверь, а от тебя дети были бы
ещё больше люди! Евгеньюшка! Ведь только так и можно — любовью только новых-то, хороших-то людей родишь!»
—
Да. Конечно! Вы
ещё встретите женщину и лучше меня, — сказала она, с досадой оправляя кофту на груди.
— Сгниёте вы в грязи, пока, в носах ковыряя, душу искать станете, не нажили
ещё вы её: непосеянного — не сожнёшь! Занимаетесь розысками души, а чуть что — друг друга за горло, и жизнь с вами опасна, как среди зверей. Человек же в пренебрежении и один на земле, как на болотной кочке, а вокруг трясина
да лесная тьма. Каждый один, все потеряны, всюду тревога и безместное брожение по всей земле. Себя бы допрежде нашли, друг другу подали бы руки крепко и неразрывно…
— Им, татарам,
да жидам
ещё, конечно, надо всех любить — они в чужих людях живут.
— Тело у нас — битое, а душа — крепка и не жила
ещё, а всё пряталась в лесах, монастырях, в потёмках, в пьянстве, разгуле, бродяжестве
да в самой себе. Духовно все мы
ещё подростки, и жизни у нас впереди — непочат край. Не робь, ребята, выкарабкивайся! Встанет Русь, только верь в это, верою всё доброе создано, будем верить — и всё сумеем сделать.
Притом Капитолина
ещё и невежливая девица: зовёт меня по имени редко, а всё больше купец и хозяин. Назвал бы я её за это нехорошим словом, — дурой, примерно, —
да вижу, что и всех она любит против шерсти гладить, дерзостями одаривать. Заметно, что она весьма любит котят дымчатых, — когда такого котёнка увидит, то сияет вся и делается доброй, чего однако сама же как бы стыдится, что ли.
— Эко вывез! А
ещё говорят — начитанный ты
да умный! Разве можно от мужа уходить? Это — распутницы делают одни…
И захочется пошалить — перемогусь, а не сдамся,
да ещё похвастаюсь: вот, мол, муженёк дорогой, какой мужик приставал ко мне, куда он красивее тебя, а я тебе осталась чистой!
— Не знаю, — задумчиво ответила девушка. — Может быть, и не со зла, а — так, просто. Ведь у них всегда одно — карты
да выпивка, а это, я думаю, надоедает же, ну и надо
ещё что-нибудь говорить. Они удивительно скучные. Вот и вы сегодня какой-то…
— Вот, говорит, копили вы, дедушка, деньги, копили, а — что купили? И начнёт учить, и начнёт, братец ты мой! А я — слушаю. Иной раз пошутишь, скажешь ему: дурачок недоделанный, ведь это я тебя ради жадовал, чтоб тебе не пачкаться, чистеньким вперёд к людям доползти, это я под твои детские ножки в грязь-жадность лёг! А он — вам бы, говорит, спросить меня сначала, хочу ли я этого.
Да ведь тебя, говорю, и не было
ещё на земле-то, как уж я во всём грешен был, о тебе заботясь. Сердится он у меня, фыркает.
Днём ему не позволяли долго сидеть за столом,
да и много народу было в доме, много шума; он писал ночами, в строгой тишине, внимательно слушавшей его шёпот, когда он искал нужное слово. Скрип пера стал для него музыкой, она успокаивала изношенное, неверно работавшее сердце, и порою ему было до слёз приятно видеть на бумаге только что написанные,
ещё влажные, круглые слова...
Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил ее состояние, оно и при моей-то жизни было больше ее, чем мое: у ее матери был капитал, у меня мало; конечно, я из каждого рубля сделал было двадцать, значит, оно, с другой стороны, было больше от моего труда, чем по наследству; и много же я трудился! и уменье какое нужно было, — старик долго рассуждал в этом самохвальном тоне, — потом и кровью, а главное, умом было нажито, — заключил он и повторил в заключение предисловие, что такой удар тяжело перенести и что если б
еще да Катя этим убивалась, то он бы, кажется, с ума сошел, но что Катя не только сама не жалеет, а еще и его, старика, поддерживает.
Неточные совпадения
Городничий. Эк куда хватили!
Ещё умный человек! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли?
Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете
еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна,
да потом пожертвуешь двадцать аршин,
да и давай тебе
еще награду за это?
Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим».
Да дворянин… ах ты, рожа!
Мишка.
Да для вас, дядюшка,
еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а вот как барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят.
Осип (в сторону).А что говорить? Коли теперь накормили хорошо, значит, после
еще лучше накормят. (Вслух.)
Да, бывают и графы.