Неточные совпадения
— А и в будни
не больно весело! — Кожемякин крепко стиснул сына коленями и как будто немного оживился. — Прежде веселее
было.
Не столь спокойно, зато — веселее. Вот я тебе когда-нибудь, вместо бабьих-то сказок, про настоящее поведаю. Ты уж
большой, пора тебе знать, как я жил…
— Только ты
не думай, что все они злые, ой, нет, нет! Они и добрые тоже, добрых-то их ещё
больше будет! Ты помни — они всех трав силу знают: и плакун-травы, и тирлич, и кочедыжника, и знают, где их взять. А травы эти — от всех болезней, они же и против нечистой силы идут — она вся во власти у них. Вот, примерно, обает тебя по ветру недруг твой, а ведун-то потрёт тебе подмышки тирлич-травой, и сойдёт с тебя обаяние-то. Они, батюшка, много добра делают людям!
— Это такие люди — неугомонные, много я их встречал. Говорят, будто щуров сон видели они:
есть такая пичужка, щур зовётся. Она снами живёт, и песня у неё как бы сквозь дрёму: тихая да сладкая, хоть сам-то щур —
большой,
не меньше дрозда. А гнездо он себе вьёт при дорогах, на перекрёстках. Сны его неведомы никому, но некоторые люди видят их. И когда увидит человек такой сои — шабаш! Начнёт по всей земле ходить — наяву искать место, которое приснилось. Найдёт если, то — помрёт на нём…
Было обидно думать об этом, но стыда он
не чувствовал. Воздержание давалось ему всё с
большим трудом, и за последнее время, видя Наталью, он представлял её себе в ту тяжёлую ночь, когда она вошла к нему в комнату, посланная Палагой.
«Вот, отец у меня
был хороший человек, да — зверь, а уж я —
не зверь, а от тебя дети
были бы ещё
больше люди! Евгеньюшка! Ведь только так и можно — любовью только новых-то, хороших-то людей родишь!»
— А я на что похож? Не-ет, началась расслойка людям, и теперь у каждого должен
быть свой разбег. Вот я, в городе Вологде, в сумасшедшем доме служил, так доктор — умнейший господин! — сказывал мне: всё
больше год от году сходит людей с ума. Это значит — начали думать! Это с непривычки сходят с ума, —
не привыкши кульё на пристанях носить, обязательно надорвёшься и грыжу получишь, как вот я, — так и тут — надрывается душа с непривычки думать!
Был там ещё человек, тонкий и длинный, как жердь, носик пуговкой и весело вздёрнут, усы пушистые, глаза ясные, лоб
большой, а лицо маленькое и
не подходящее ему.
И тёмные глаза Комаровского тоже нередко слепо останавливались на лице и фигуре женщины, — в эти секунды они казались
большими, а белков у них как будто
не было.
— Доверия к нему
не больше, как к малому ребёнку, потому что, — как знаете, — человек с фантазией, а булочница — женщина крутая, и
есть даже слушок, что в богородицах у хлыстов ходила, откуда у неё и деньги. А Семён обучился на гитаре играть и ко стихам
большое пристрастие имеет…
— Этот
будет своей судьбе командиром! Он — с пяти годов темноты
не боится, ночью куда хошь один пойдёт, и никакие жуки-буканы
не страшны ему; поймает, крылышки оборвёт и говорит: «Теперь овца стала!
Большая вырастет — стричь
будем!» Это я — шучу!
Иногда — всё реже — Кожемякин садился за стол, открывал свою тетрадь и с удивлением видел, что ему нечего записывать о людях,
не к чему прицепиться в них. Все они сливались в один
большой серый ком,
было в каждом из них что-то своё, особенное, но — неясное, неуловимое — оно
не задевало души.
Но скоро он заметил, что между этими людьми
не всё в ладу:
пили чай, весело балагуря про разные разности, а Никон нет-нет да и собьётся с весёлого лада: глаза вдруг потемнеют, отуманятся, меж бровей ляжет ижицей глубокая складка, и, разведя ощипанные, но густые светлые усы
большим и указательным пальцем, точно очистив путь слову, он скажет в кулак себе что-нибудь неожиданное и как будто — злое.
— Слобода у нас богатая, люди — сытые, рослые, девушки, парни красивые всё, а родители —
не строги; по нашей вере любовь —
не грешна, мы ведь
не ваши,
не церковные! И вот, скажу я тебе, в
большой семье Моряновых поженили сына Карпа, последыш он
был, недоросток и щуплый такой…
Никон Маклаков стал посещать его всё реже, иногда
не приходил по неделе, по две. Кожемякин узнал, что он начал много
пить, и с каждой встречей
было заметно, что Никон быстро стареет: взлизы на висках поднимались всё выше, ссекая кудри, морщины около глаз углублялись, и весёлость его, становясь всё более шумной, казалась всё
больше нарочитой.
Рассказываю
больше,
не пою.
— Знаете-с, как начнёшь думать обо всём хоть немножко — сейчас выдвигаются везде углы, иглы, и — решительно ничего нельзя делать. И, может быть-с, самое разумное закрыть глаза, а закрыв их, так и валять по своим намерениям без стеснения, уж там после
будьте любезны разберите — почему
не «отроча» и прочее, — да-с! А ежели иначе, то — грязь, дикость и
больше ничего. А ведь сказано: «Всяко убо древо
не творяще плода посекается и во огнь вметается» — опять геенна!
Многие притворялись пьяными
больше, чем
были, обнимались, качались и, стоя среди дороги, запевали песню встречу гробу; свои же товарищи смотрели на них с любопытством, никто
не останавливал, и, сконфуженные, они, обрывая песню на полуслове, исчезали.
— Вот — умер человек, все знали, что он — злой, жадный, а никто
не знал, как он мучился, никто. «Меня добру-то забыли поучить, да и
не нужно
было это, меня в жулики готовили», — вот как он говорил, и это —
не шутка его, нет! Я знаю! Про него
будут говорить злое, только злое, и зло от этого увеличится — понимаете? Всем приятно помнить злое, а он ведь
был не весь такой,
не весь! Надо рассказывать о человеке всё — всю правду до конца, и лучше как можно
больше говорить о хорошем — как можно
больше! Понимаете?
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком
большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Хлестаков. Вы, как я вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу
быть равнодушен. Как вы? Какие вам
больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Городничий. И
не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем
больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Слуга. Да хозяин сказал, что
не будет больше отпускать. Он, никак, хотел идти сегодня жаловаться городничему.