Неточные совпадения
Клим
подумал, что это сказано метко, и с той поры ему показалось, что во флигель выметено из
дома все то,
о чем шумели в
доме лет десять тому назад.
«Идиоты!» —
думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее
дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки
о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
Он заставил себя еще
подумать о Нехаевой, но думалось
о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал
дома.
Но уйти он не торопился, стоял пред Варварой, держа ее руку в своей, и
думал, что
дома его ждет скука, ждут беспокойные мысли
о Лидии,
о себе.
Дома, устало раздеваясь и с досадой
думая, что сейчас надо будет рассказывать Варваре
о манифестации, Самгин услышал в столовой звон чайных ложек, глуховатое воркованье Кумова и затем иронический вопрос дяди Миши...
Через несколько дней Самгин одиноко сидел в столовой за вечерним чаем,
думая о том, как много в его жизни лишнего, изжитого. Вспомнилась комната, набитая изломанными вещами, — комната, которую он неожиданно открыл
дома, будучи ребенком. В эти невеселые думы тихо, точно призрак, вошел Суслов.
Какая-то сила вытолкнула из
домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было
думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился,
думал о легкомыслии людей и
о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
«Умна, —
думал он, идя по теневой стороне улицы, посматривая на солнечную, где сияли и жмурились стекла в окнах каких-то счастливых
домов. — Умна и проницательна. Спорить с нею? Бесполезно. И
о чем? Сердце — термин физиологический, просторечие приписывает ему различные качества трагического и лирического характера, — она, вероятно, бессердечна в этом смысле».
Самгин не впервые
подумал, что в этих крепко построенных
домах живут скучноватые, но, в сущности, неглупые люди, живут недолго, лет шестьдесят, начинают
думать поздно и за всю жизнь не ставят пред собою вопросов — божество или человечество, вопросов
о достоверности знания,
о…
«Сомову он расписал очень субъективно, —
думал Самгин, но, вспомнив рассказ Тагильского, перестал
думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать людей. Странный день прожил я, —
подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать
дом и снова уеду за границу, буду писать мемуары или — роман».
«
Дом надо продать», — напомнил себе Клим Иванович и, закрыв глаза, стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс «Я не сержусь»,
думая о Варваре и Стратонове...
Неточные совпадения
Он не
думал уже
о том, как этот ливень испортит гипподром, но теперь радовался тому, что, благодаря этому дождю, наверное застанет ее
дома и одну, так как он знал, что Алексей Александрович, недавно вернувшийся с вод, не переезжал из Петербурга.
«Должны быть и вальдшнепы»,
подумал он и как раз у поворота к
дому встретил лесного караульщика, который подтвердил его предположение
о вальдшнепах.
На этих мыслях, которые завлекли ее так, что она перестала даже
думать о своем положении, ее застала остановка у крыльца своего
дома. Увидав вышедшего ей навстречу швейцара, она только вспомнила, что посылала записку и телеграмму.
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить
думать о ней. Воспоминания
о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не
думал о смерти. Он
думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли
дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал: