Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Савако Ариёси

Роман известной японской писательницы Савако Ариёси (1931–1984) основан на реальных событиях: в 1805 году Сэйсю Ханаока (1760–1835) впервые в мире провел операцию под общим наркозом. Открытию обезболивающего снадобья предшествовали десятилетия научных изысканий, в экспериментах участвовали мать и жена лекаря. У Каэ и Оцуги много общего: обе родились в знатных самурайских семьях, обе вышли замуж за простых деревенских лекарей, обе знают, что такое чувство долга, и готовы посвятить себя служению медицине. Но между невесткой и свекровью возникает отчаянное соперничество – каждая претендует на главную роль в жизни человека, которому предстоит совершить переворот в хирургии и прославить род Ханаока.

5

Жизнь вернулась в обычное русло на следующий же день после свадьбы. Окацу и Корику готовили и стирали под руководством матери, а служанка убирала и заботилась о младших детях. Рёан Симомура выполнял различные поручения лекаря, поскольку женщинам и детям не позволялось даже близко походить к медицинским принадлежностям. Однако много времени для того, чтобы приготовить простую еду и привести в порядок маленькое жилище, не требовалось, так что большая часть ежедневной работы была вскоре выполнена. Надо отметить, что на энгаве^[28] дома Ханаока стояли несколько ткацких станков, а возле кладовой — прялка. Как только с домашними заботами было покончено, старшие девочки, владевшие ткацким мастерством, засели за станки и не покидали своего рабочего места до самого обеда. Особый узор сплетался из окрашенных нитей, которые, как поняла Каэ, поставляли им Мацумото.

Поначалу Каэ думала, что девушки готовят себе приданое. Тами как-то говорила ей, что дочкам крестьян и ремесленников приходится самим себя одевать, да еще продавать ткань, чтобы заработать денег на остальное приданое. «Но ведь им могут понадобиться и шелковые кимоно!» — удивилась тогда Каэ, а теперь решила подарить золовкам кое-что из своих нарядов.

Но она быстро поняла, что сестры трудятся не на себя. Время от времени, причем довольно часто, из-за реки прибывал торговец и забирал из каждого дома в Хираяме готовые рулоны ткани, которые далее шли на продажу городским жителям Сакаи. По возвращении он привозил своим деревенским поставщикам либо деньги, либо заказанные товары. Каэ заметила, что Ханаока никогда не просили в качестве вознаграждения вещи для девушек. Они брали только деньгами, которые Оцуги копила, пока не набиралась определенная сумма. Затем все сбережения пересылались Умпэю через другого торговца или кого-то из красильщиков, направлявшихся в Киото по делам.

Как только Каэ узнала, куда идут деньги, она посчитала своим долгом испросить у Оцуги разрешение и тоже заняться ткачеством. Ее просьба была тотчас удовлетворена. Подробно объяснив, как пользоваться челноком, свекровь предупредила ее, чтобы не торопилась, иначе можно спутать нити.

Несмотря на то что Каэ была совершенно не знакома с ткацким станком, вскоре она уже не уступала в мастерстве своим золовкам. Не имея родных сестер, она была признательна за их доброе отношение и с радостью сидела рядом с ними под веселое перещелкивание станков. Она заметила, что Окацу пошла в мать характером, умом и здравомыслием, тогда как Корику была намного тише и выполняла все указания сестры. Каэ трудилась изо всех сил, стараясь выразить таким образом свою благодарность семье Ханаока. Очень скоро из-под ее рук уже выходило по меньшей мере пять сунов^[29] полотна в день. Природная сметливость и знание основ вышивки подвигли ее на то, чтобы менять нити местами, и через некоторое время у нее стали получаться весьма оригинальные узоры. Золовки восхищались ими, но ни одна из них и не думала отступать от заведенного порядка: Окацу продолжала производить на свет ткани в полоску, Корику — одноцветные. Но Каэ все равно была счастлива. Казалось, ее действительно приняли в семью. Давно миновали те дни, когда она чувствовала себя неуверенно и не знала, что сказать и как повернуться. Она также наслаждалась славословием торговцев, неизменно твердивших о востребованности ее произведений на рынке в Сакаи. Но больше всего ей льстило одобрение Оцуги, которая не переставала расточать невестке похвалы, особенно в присутствии гостей.

— Прошу вас, обратите внимание на этот изумительный рисунок, — говорила, бывало, Оцуги. — Восхитительно, не правда ли? Хоть Каэ не воспитывалась для тяжелого труда, она действительно стала настоящей помощницей для нашей семьи. Умпэй будет гордиться такой женой.

Яркие наряды, которые Каэ доводилось носить в доме отца, а также усвоенные еще в детстве уроки вышивания научили ее правильно соотносить цвета. Однако торговцы, разделявшие на словах энтузиазм Оцуги в отношении ее узоров, скорее всего, не считали их чем-то выдающимся с профессиональной точки зрения. Каэ и сама понимала, что ее рисунки ничего особенного собой не представляют, кроме того, работать ей приходилось с хлопком, а не с дорогой парчой и даже не с шелковым полотном. И все же ее очень радовало то, что Оцуги была довольна ее успехами. День изо дня Каэ старалась изготовить как можно больше ткани, поскольку чувствовала, что свекровь отвечает ей благодарностью.

С виду казалось, что молодой жене совершенно неведома тоска по незнакомому мужу, на самом же деле теперь она ловила каждое упоминание об Умпэе и, возвращаясь обратно к станку, снова и снова перебирала в голове мельчайшие подробности разговоров о нем. Но девственница жена даже не подозревала о пробуждающейся любви, а следовательно, не могла признать, что именно это чувство будоражило ее воображение и вдохновляло на создание смелых, причудливых узоров.

За все время, прошедшее после свадьбы, Умпэй не написал Каэ ни строчки и даже никоим образом не выразил свою благодарность семье за присылаемые ему деньги. Сам Наомити и тот редко получал от него весточки.

— Отсутствие новостей — уже хорошие новости, — бывало, успокаивал сам себя лекарь. — Если человек полностью отдается учению, ему некогда думать о доме. — Но, несмотря на сквозившую в этих словах жизнерадостность, выражение лица частенько выдавало его тоску и одиночество.

Наомити и сам когда-то жил вдали от Хираямы. Он по собственному опыту знал, что цены в городе баснословные, и молодому человеку, изучающему медицину, протянуть на деньги, присылаемые из дома, чрезвычайно трудно. Поэтому он отдавал жене каждый заработанный медяк, с тем чтобы она пересылала все деньги сыну. В шестьдесят разговорчивости у Наомити не убавилось, но вскоре стало понятно, что годы берут свое. Когда ему сделалось тяжело навещать своих пациентов на дому, его помощнику Рёану пришлось принять эти обязанности на себя. Наомити лечил только тех, кто приходил сам. Как и все деревенские лекари, он брался за любые хвори, от простуды и легких ран до переломов и опасных заболеваний. Но поскольку слухи о чудесном исцелении Оцуги все же разнеслись за пределами Хираямы, к нему стекалось много людей, мучившихся всевозможными кожными недугами. Доносившиеся из приемной стоны и страдальческие крики поначалу пугали Каэ, вызывая ночные кошмары, однако не прошло и года, как она попривыкла к ним. И все же эти вопли частенько отрывали ее от работы, а время от времени ей мерещились промокшие от гноя повязки или брызгающая при удалении бородавок кровь. Реальность тоже можно было назвать приятной только с большой натяжкой: покрытые струпьями дети, женщины, чья кожа испортилась от неправильного применения лекарственных средств, и так далее, и тому подобное, и все они ждали Наомити в приемной. Иной раз при виде этих несчастных беспомощных созданий Каэ вспоминала, как свекор излечил свою жену. Тем не менее она была склонна верить, что болезнь из тела Оцуги изгнала присущая ей врожденная красота, а не опыт и знания Наомити.

Финансовое положение семьи становилось все хуже. Подготовка к свадьбам Окацу и Корику (если таковые вообще состоятся) и привычные возлияния Наомити за ужином были временно прекращены. Порой все Ханаока несколько дней кряду сидели на одном рисе, словно последние нищие. Денег на лекарственные травы и снадобья тоже не хватало. Но, несмотря на все эти неприятности, Ханаока никогда не считали себя бедняками и не унывали. Все как один они возлагали свои надежды на Умпэя и его успехи в Киото. Красота и веселый нрав Оцуги только добавляли оптимизма. Наомити, Окацу, Корику и теперь еще Каэ с удвоенной энергией трудились на благо Умпэя, проявляя тем самым уважение к решимости, настойчивости и достоинству твердой духом Оцуги, поведение которой всегда оставалось выше всяких похвал.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

28

Энгава — открытая галерея с двух или трех внешних сторон традиционного японского дома.

29

Сун — японская единица измерения тканей, равная 3,8 см.