Неточные совпадения
—
Что ты, свет,
что ты, сударь, Григорий Иваныч? — посмеиваясь и поеживаясь,
говорила бабушка. — Куда уж мне плясать! Людей смешить только…
— Ну-ка,
ты, пермяк, солены уши, поди сюда! Садись, скула калмыцкая. Видишь фигуру? Это — аз.
Говори: аз! Буки! Веди! Это —
что?
— Вот я тресну
тебя по затылку,
ты и поймешь, кто есть блажен муж! — сердито фыркая,
говорил дед, но я чувствовал,
что он сердится только по привычке, для порядка.
— Дедушка
говорит,
что ты, может, фальшивые деньги делаешь…
— Бабушка
тебя боится, она
говорит — чернокнижник
ты, а дедушка тоже,
что ты богу — враг и людям опасный…
— Вот
ты сердишься, когда
тебя дедушко высекет, — утешительно
говорил он. — Сердиться тут, сударик, никак не надобно, это
тебя для науки секут, и это сеченье — детское! А вот госпожа моя Татьян Лексевна — ну, она секла знаменито! У нее для того нарочный человек был, Христофором звали, такой мастак в деле своем,
что его, бывало, соседи из других усадеб к себе просят у барыни-графини: отпустите, сударыня Татьян Лексевна, Христофора дворню посечь! И отпускала.
Да и
ты, молодец,
говорю,
ты подумай-ко: по себе ли
ты березу ломишь?» Дедушко-то наш о ту пору богач был, дети-то еще не выделены, четыре дома у него, у него и деньги, и в чести он, незадолго перед этим ему дали шляпу с позументом да мундир за то,
что он девять лет бессменно старшиной в цехе сидел, — гордый он был тогда!
—
Ты этого еще не можешь понять,
что значит — жениться и
что — венчаться, только это — страшная беда, ежели девица, не венчаясь, дитя родит!
Ты это запомни да, как вырастешь, на такие дела девиц не подбивай,
тебе это будет великий грех, а девица станет несчастна, да и дитя беззаконно, — запомни же, гляди!
Ты живи, жалеючи баб, люби их сердечно, а не ради баловства, это я
тебе хорошее
говорю!
Я Максима — по лбу, я Варвару — за косу, а он мне разумно
говорит: «Боем дела не исправишь!» И она тоже: «Вы,
говорит, сначала подумали бы,
что делать, а драться — после!» Спрашиваю его: «Деньги-то у
тебя есть?» — «Были,
говорит, да я на них Варе кольцо купил».
— «
Что же это у
тебя — трешница была?» — «Нет,
говорит, около ста целковых».
Он и во гневе не терял разума,
говорит дедушке: «Брось кистень, не махай на меня, я человек смирный, а
что я взял, то бог мне дал и отнять никому нельзя, и больше мне ничего у
тебя не надо».
После
говорит он мне: «Ну, Акулина, гляди же: дочери у
тебя больше нет нигде, помни это!» Я одно свое думаю: ври больше, рыжий, — злоба —
что лед, до тепла живет!
— «А как
ты догадалась,
что про них?» — «Полно-ко,
говорю, отец, дурить-то, бросил бы
ты эту игру, ну — кому от нее весело?» Вздыхает он: «Ах вы,
говорит, черти, серые вы черти!» Потом — выспрашивает:
что, дескать, дурак этот большой, — это про отца твоего, — верно,
что дурак?
Ну, вот и пришли они, мать с отцом, во святой день, в прощеное воскресенье, большие оба, гладкие, чистые; встал Максим-то против дедушки — а дед ему по плечо, — встал и
говорит: «Не думай, бога ради, Василий Васильевич,
что пришел я к
тебе по приданое, нет, пришел я отцу жены моей честь воздать».
Поселились они с матерью во флигеле, в саду, там и родился
ты, как раз в полдень — отец обедать идет, а
ты ему встречу. То-то радовался он, то-то бесновался, а уж мать — замаял просто, дурачок, будто и невесть какое трудное дело ребенка родить! Посадил меня на плечо себе и понес через весь двор к дедушке докладывать ему,
что еще внук явился, — дедушко даже смеяться стал: «Экой,
говорит, леший
ты, Максим!»
И
тебе, дочь, спасибо,
что доброго человека в отцов дом привела!» Он ведь, дедушко-то, когда хотел, так хорошо
говорил, это уж после, по глупости стал на замок сердце-то запирать.
—
Что же
ты не
говорила мне про это?..
— Что-о папаша-а? — оглушительно закричал дед. —
Что еще будет? Не
говорил я
тебе: не ходи тридцать за двадцать? Вот
тебе, — вот он — тонкий! Дворянка, а?
Что, дочка?
— Вот
что про
тебя говорят — слыхал? Ну-ко, подойди!
— Да, — продолжает он, — так она и заснула на пороге, выстудила горницу беда как, я весь дрожу, чуть не замерз, а стащить ее — силы не хватает. Уж сегодня утром
говорю ей: «
Что ты какая страшная пьяница?» А она
говорит: «Ничего, потерпи немножко, я уж скоро помру!»
— Ах
ты, — не дай бог бессонницу,
чего ты, а? Уж это — такое дело… Верно я
говорю, бабушка? И богату и просту — всем дорога к погосту, — так ли, бабушка?
—
Что ты врешь! — тихо, но сердито сказал Вяхирь, а Язёв отец, прыгая предо мною, подмигивал на него и
говорил...
Неточные совпадения
Хлестаков. Стой,
говори прежде одна.
Что тебе нужно?
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому
что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда?
Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если
что, велит запереть двери. «Я
тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у меня, любезный, поешь селедки!»