Неточные совпадения
— Аграфена! — раздалось вдруг из другой комнаты, — ты никак с ума сошла!
разве не знаешь,
что Сашенька почивает? Подралась,
что ли, с своим возлюбленным на прощанье?
— Да отстанешь ли ты от меня, окаянный? — говорила она плача, —
что мелешь, дуралей! Свяжусь я с Прошкой!
разве не видишь сам,
что от него путного слова не добьешься? только и знает,
что лезет с ручищами…
— Полезь-ка, так узнает!
Разве нет в дворне женского пола, кроме меня? С Прошкой свяжусь! вишь,
что выдумал! Подле него и сидеть-то тошно — свинья свиньей! Он, того и гляди, норовит ударить человека или сожрать что-нибудь барское из-под рук — и не увидишь.
— Вот еще выдумал! — накинулась на него Аграфена, —
что ты меня всякому навязываешь,
разве я какая-нибудь… Пошел вон отсюда! Много вашего брата, всякому стану вешаться на шею: не таковская! С тобой только, этаким лешим, попутал, видно, лукавый за грехи мои связаться, да и то каюсь… а то выдумал!
— Я не столько для себя самой, сколько для тебя же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да
разве тебе здесь нехорошо?
разве мать день-деньской не думает о том, как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно, ты в таких летах,
что одни материнские угождения не составляют счастья; да я и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка?
Что… покраснел? Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь не спит!
—
Разве не случается, дядюшка,
что оттолкнешь человека и после раскаешься?
— Боже сохрани! Искусство само по себе, ремесло само по себе, а творчество может быть и в том и в другом, так же точно, как и не быть. Если нет его, так ремесленник так и называется ремесленник, а не творец, и поэт без творчества уж не поэт, а сочинитель… Да
разве вам об этом не читали в университете?
Чему же вы там учились?..
—
Что ж,
разве это не может быть?
— Бедность! да
разве бедные не чувствуют того же,
что мы теперь? вот уж они и не бедны.
Да положим даже,
что тут есть немного и кокетства:
разве это не простительно? другие и старше, да бог знает
что делают».
— Ну так воля твоя, — он решит в его пользу. Граф, говорят, в пятнадцати шагах пулю в пулю так и сажает, а для тебя, как нарочно, и промахнется! Положим даже,
что суд божий и попустил бы такую неловкость и несправедливость: ты бы как-нибудь ненарочно и убил его —
что ж толку?
разве ты этим воротил бы любовь красавицы? Нет, она бы тебя возненавидела, да притом тебя бы отдали в солдаты… А главное, ты бы на другой же день стал рвать на себе волосы с отчаяния и тотчас охладел бы к своей возлюбленной…
Катенька,
что ли,
разве противилась ему? сделала какое-нибудь усилие, чтоб избежать опасности?
— За
что тут благодарить?
разве ты для нее, из угождения к ней любил? хотел услужить ей,
что ли? так для этого ты бы лучше мать полюбил.
— А
разве от нее зависело полюбить графа? Сам же твердил,
что не надо стеснять порывов чувства, а как дело дошло до самого, так зачем полюбила! Зачем такой-то умер, такая-то с ума сошла? — как отвечать на такие вопросы? Любовь должна же кончиться когда-нибудь: она не может продолжаться век.
Да
разве он не постигает, со всем своим умом,
что и в положительных целях женщины присутствует непременно любовь?..
—
Что за дело?
Разве до меня не долетают брызги этой грязи, в которой купаются люди? Вы знаете,
что случилось со мною, — и после всего этого не ненавидеть, не презирать людей!
Разве только мать могла бы так горячо принимать к сердцу все,
что до тебя касается, и та не сумела бы.
— Нет, не то! — сказал Петр Иваныч. —
Разве у меня когда-нибудь не бывает денег? Попробуй обратиться когда хочешь, увидишь! А вот
что: Тафаева через него напомнила мне о знакомстве с ее мужем. Я заехал. Она просила посещать ее; я обещал и сказал,
что привезу тебя: ну, теперь, надеюсь, понял?
— Извините: теперь ни во
что не верю. Но
разве можно влюбить и влюбиться по произволу?
— Ты хорошо делала,
что принуждала его бумагу марать!
разве у него есть талант?
—
Что? опять перевод какой-нибудь о картофеле?
Разве это может занять молодого человека и особенно пылкого и восторженного? У тебя бы только была занята голова.
—
Разве вам здесь нехорошо?
Что у вас там, дома?
Я хочу так остаться, как есть:
разве я не вправе избрать себе занятие, ниже ли оно моих способностей, или нет —
что нужды? если я делаю дело добросовестно — я исполняю свой долг.
— Нет, еще слово, — заговорила Лиза, — ведь поэт должен пробуждать сочувствие к себе. Байрон великий поэт, отчего же вы не хотите, чтоб я сочувствовала ему?
разве я так глупа, ничтожна,
что не пойму?..
— Вы притворяетесь, Александр; вы чем-нибудь сильно огорчены и молчите. Прежде, бывало, вы находили, кому поверить ваше горе; вы знали,
что всегда найдете утешение или, по крайней мере, сочувствие; а теперь
разве у вас никого уж нет?
—
Разве вы не вспоминаете иногда о вашей матушке… о ее любви к вам… ласках?.. Неужели вам не приходило в голову,
что, может быть, кто-нибудь и здесь любит вас, если не так, как она, то, по крайней мере, как сестра или, еще больше, как друг?
— Да; но вы не дали мне обмануться: я бы видел в измене Наденьки несчастную случайность и ожидал бы до тех пор, когда уж не нужно было бы любви, а вы сейчас подоспели с теорией и показали мне,
что это общий порядок, — и я, в двадцать пять лет, потерял доверенность к счастью и к жизни и состарелся душой. Дружбу вы отвергали, называли и ее привычкой; называли себя, и то, вероятно, шутя, лучшим моим другом, потому
разве,
что успели доказать,
что дружбы нет.
— Нравится мне, другому, третьему!.. не то говоришь, милый!
разве я один так думаю и действую, как учил думать и действовать тебя?.. Посмотри кругом: рассмотри массу — толпу, как ты называешь ее, — не ту,
что в деревне живет: туда это долго не дойдет, а современную, образованную, мыслящую и действующую:
чего она хочет и к
чему стремится? как мыслит? и увидишь,
что именно так, как я учил тебя.
Чего я требовал от тебя — не я все это выдумал.
— А
что ж, вы сами-то
разве не станете кушать? — спросил Антон Иваныч.
— Не приказывали! Ему, голубчику моему, все равно,
что ни подложи — все скушает. А тебе и этого в голову не пришло? Ты
разве забыл,
что он здесь кушал всё сдобные булки? Покупать постные булки! Верно, ты деньги-то в другое место относил? Вот я тебя! Ну,
что еще? говори…
— Нет, нет, боже сохрани! — отвечала она, — он не велел себя будить. «Кушайте, говорит, одни: у меня аппетиту нет; я лучше усну, говорит: сон подкрепит меня;
разве вечером захочу». Так вы вот
что сделайте, Антон Иваныч: уж не прогневайтесь на меня, старуху: я пойду затеплю лампадку да помолюсь, пока Сашенька почивает; мне не до еды; а вы откушайте одни.
— Хороши же там у вас девушки: до свадьбы любят! Изменила! мерзавка этакая! Счастье-то само просилось к ней в руки, да не умела ценить, негодница! Увидала бы я ее, я бы ей в рожу наплевала.
Чего дядя-то смотрел? Кого это она нашла лучше, посмотрела бы я?..
Что ж,
разве одна она? полюбишь в другой раз.
«Ах! если б я мог еще верить в это! — думал он. — Младенческие верования утрачены, а
что я узнал нового, верного?.. ничего: я нашел сомнения, толки, теории… и от истины еще дальше прежнего… К
чему этот раскол, это умничанье?.. Боже!.. когда теплота веры не греет сердца,
разве можно быть счастливым? Счастливее ли я?»
Она…
что же особенного заметил в ней доктор? Всякий, увидев ее в первый раз, нашел бы в ней женщину, каких много в Петербурге. Бледна, это правда: взгляд у ней матовый, блуза свободно и ровно стелется по плоским плечам и гладкой груди; движения медленны, почти вялы… Но
разве румянец, блеск глаз и огонь движений — отличительные признаки наших красавиц? А прелесть форм… Ни Фидий, ни Пракситель не нашли бы здесь Венер для своего резца.