Райский съездил за Титом Никонычем и привез его чуть живого. Он похудел, пожелтел, еле двигался и, только увидев Татьяну Марковну, всю ее обстановку и себя самого среди этой картины, за столом, с заткнутой за галстук салфеткой, или у окна на табурете, подле ее кресел, с налитой ею чашкой чаю, — мало-помалу
пришел в себя и стал радоваться, как ребенок, у которого отняли и вдруг опять отдали игрушки.
Неточные совпадения
Иногда, напротив, он
придет от пустяков
в восторг: какой-нибудь сытый ученик отдаст свою булку нищему, как делают добродетельные дети
в хрестоматиях и прописях, или примет на
себя чужую шалость, или покажется ему, что насупившийся ученик думает глубокую думу, и он вдруг возгорится участием к нему, говорит о нем со слезами, отыскивает
в нем что-то таинственное, необычайное, окружит его уважением: и другие заразятся неисповедимым почтением.
Она беспокойно задумалась и, очевидно, боролась с
собой. Ей бы и
в голову никогда не
пришло устранить от
себя управление имением, и не хотела она этого. Она бы не знала, что делать с
собой. Она хотела только попугать Райского — и вдруг он принял это серьезно.
Иногда на окно
приходил к ним погреться на солнце, между двумя бутылями наливки, кот Серко; и если Василиса отлучалась из комнаты, девчонка не могла отказать
себе в удовольствии поиграть с ним, поднималась возня, смех девчонки, игра кота с клубком: тут часто клубок и сам кот летели на пол, иногда опрокидывался и табурет с девчонкой.
Она молчала и мало-помалу
приходила от испуга
в себя, не спуская с него глаз и все стоя, как встала с места, не вынимая руки из кармана.
Райский
пришел к
себе и начал с того, что списал письмо Веры слово
в слово
в свою программу, как материал для характеристики. Потом он погрузился
в глубокое раздумье, не о том, что она писала о нем самом: он не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит
в художественной натуре!» — подумал он.
И с этим но, и с этим вздохом
пришел к
себе домой, мало-помалу оправданный
в собственных глазах, и, к большому удовольствию бабушки, весело и с аппетитом пообедал с нею и с Марфенькой.
Она была тоже
в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была добра, ласкова с бабушкой и Марфенькой и только
в некоторые дни
приходила в беспокойство, уходила к
себе, или
в сад, или с обрыва
в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда Райский или Марфенька тревожили ее уединение
в старом доме или напрашивались ей
в товарищи
в прогулке.
Через неделю после радостного события все
в доме
пришло в прежний порядок. Мать Викентьева уехала к
себе, Викентьев сделался ежедневным гостем и почти членом семьи. И он, и Марфенька не скакали уже. Оба были сдержаннее, и только иногда живо спорили, или пели, или читали вдвоем.
От этого сознания творческой работы внутри
себя и теперь пропадала у него из памяти страстная, язвительная Вера, а если
приходила, то затем только, чтоб он с мольбой звал ее туда же, на эту работу тайного духа, показать ей священный огонь внутри
себя и пробудить его
в ней, и умолять беречь, лелеять, питать его
в себе самой.
Бабушка
пришла к
себе с скорбным лицом, как
в воду опущенная.
И бабушка, занимаясь гостями, вдруг вспомнит, что с Верой «неладно», что она не
в себе, не как всегда, а иначе, хуже, нежели какая была; такою она ее еще не видала никогда — и опять потеряется. Когда Марфенька
пришла сказать, что Вера нездорова и
в церкви не будет, Татьяна Марковна рассердилась сначала.
— И зовете меня на помощь; думал, что
пришла пора медведю «сослужить службу», и чуть было не оказал вам
в самом деле «медвежьей услуги», — добавил он, вынимая из кармана и показывая ей обломок бича. — От этого я позволил
себе сделать вам дерзкий вопрос об имени… Простите меня, ради Бога, и скажите и остальное: зачем вы открыли мне это?
Она — нищая
в родном кругу. Ближние видели ее падшую,
пришли и, отворачиваясь, накрыли одеждой из жалости, гордо думая про
себя: «Ты не встанешь никогда, бедная, и не станешь с нами рядом, прими, Христа ради, наше прощение!»
Он хотел сказать что-то
в ответ, но за ним
прислала бабушка и немедленно потребовала его к
себе.
— Умерла; только долго мучилась, и мы уж с нею измучились порядком. Около десяти часов вечера она
пришла в себя; мы сидели у постели; только что она открыла глаза, начала звать Печорина. «Я здесь, подле тебя, моя джанечка (то есть, по-нашему, душенька)», — отвечал он, взяв ее за руку. «Я умру!» — сказала она. Мы начали ее утешать, говорили, что лекарь обещал ее вылечить непременно; она покачала головкой и отвернулась к стене: ей не хотелось умирать!..
Неточные совпадения
Стародум(целуя сам ее руки). Она
в твоей душе. Благодарю Бога, что
в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это
прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать
себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Но торжество «вольной немки»
приходило к концу само
собою. Ночью, едва успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и сразу поняла, что все для нее кончено.
В одной рубашке, босая, бросилась она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной, подобно Клемантинке,
в клетку, но было уже поздно.
Только и было сказано между ними слов; но нехорошие это были слова. На другой же день бригадир
прислал к Дмитрию Прокофьеву на постой двух инвалидов, наказав им при этом действовать «с утеснением». Сам же, надев вицмундир, пошел
в ряды и, дабы постепенно приучить
себя к строгости, с азартом кричал на торговцев:
Однако Аленка и на этот раз не унялась, или, как выражается летописец, «от бригадировых шелепов [Ше́леп — плеть, палка.] пользы для
себя не вкусила». Напротив того, она как будто пуще остервенилась, что и доказала через неделю, когда бригадир опять
пришел в кабак и опять поманил Аленку.
Анна говорила, что
приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая
себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала
себя одетою
в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.