Неточные совпадения
— Я не проповедую коммунизма, кузина,
будьте покойны. Я только
отвечаю на ваш вопрос: «что делать», и хочу доказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения — и иногда очень грубо. Научить «что делать» — я тоже не могу, не умею. Другие научат. Мне хотелось бы разбудить вас: вы спите, а не живете. Что из этого выйдет, я не знаю — но не могу оставаться и равнодушным к вашему сну.
Аянов собрался
было запальчиво
отвечать, но в эту минуту наезжала карета, кучер закричал им, и спор не пошел дальше.
Когда опекун привез его в школу и посадили его на лавку, во время класса, кажется, первым бы делом новичка
было вслушаться, что спрашивает учитель, что
отвечают ученики.
И сам Яков только служил за столом, лениво обмахивал веткой мух, лениво и задумчиво менял тарелки и не охотник
был говорить. Когда и барыня спросит его, так он еле
ответит, как будто ему
было бог знает как тяжело жить на свете, будто гнет какой-нибудь лежал на душе, хотя ничего этого у него не
было. Барыня назначила его дворецким за то только, что он смирен,
пьет умеренно, то
есть мертвецки не напивается, и не курит; притом он усерден к церкви.
— Не может
быть: это двое делали, — отрывисто
отвечал профессор и, отворив дверь в другую комнату, закричал: — Иван Иванович!
— Я скоро опомнилась и стала
отвечать на поздравления, на приветствия, хотела подойти к maman, но взглянула на нее, и… мне страшно стало: подошла к теткам, но обе они сказали что-то вскользь и отошли. Ельнин из угла следил за мной такими глазами, что я ушла в другую комнату. Maman, не простясь, ушла после гостей к себе. Надежда Васильевна, прощаясь, покачала головой, а у Анны Васильевны на глазах
были слезы…
Я молчала:
отвечать было нечего…
— Я у Леонтья
был, —
отвечал он равнодушно.
— Он, так сказать, загадка для всех, —
отвечал он. — Должно
быть, сбился в ранней молодости с прямого пути… Но, кажется, с большими дарованиями и сведениями: мог бы
быть полезен…
— И
будь статуей! Не
отвечай никогда на мои ласки, как сегодня…
— Пирожного не осталось, —
отвечала Марина, —
есть варенье, да ключи от подвала у Василисы.
— Почти… —
отвечал Райский нерешительно. Остаток вежливости мешал ему
быть вполне откровенным.
— А я не знаю, чего надо бояться, и потому, может
быть, не боюсь, —
отвечала она с улыбкой.
Вчера она досидела до конца вечера в кабинете Татьяны Марковны: все
были там, и Марфенька, и Тит Никонович. Марфенька работала, разливала чай, потом играла на фортепиано. Вера молчала, и если ее спросят о чем-нибудь, то
отвечала, но сама не заговаривала. Она чаю не
пила, за ужином раскопала два-три блюда вилкой, взяла что-то в рот, потом съела ложку варенья и тотчас после стола ушла спать.
— А хоть бы затем, внучка, чтоб суметь понять речи братца и
ответить на них порядком. Он, конечно, худого тебе не пожелает; смолоду
был честен и любил вас обеих: вон имение отдает, да много болтает пустого…
Он злобно
ел за обедом, посматривая исподлобья на всех, и не взглянул ни разу на Веру, даже не
отвечал на ее замечание, что «сегодня жарко».
— А вот, —
отвечал он, указывая на книги, — «улетим куда-нибудь на крыльях поэзии»,
будем читать, мечтать, унесемся вслед за поэтами…
— Я
буду и
есть, и говорить, —
отвечал вслух Райский. Бабушка сконфузилась и сердито отвернула плечо.
Его отвлекали, кроме его труда, некоторые знакомства в городе, которые он успел сделать. Иногда он обедывал у губернатора, даже
был с Марфенькой, и с Верой на загородном летнем празднике у откупщика, но, к сожалению Татьяны Марковны, не пленился его дочерью, сухо
ответив на ее вопросы о ней, что она «барышня».
—
Была там, на берегу, на Волге, — еще небрежнее
отвечала она.
— То
есть если б у меня хватило смелости подстрелить кого-нибудь или разбить ночью трактир! —
отвечал Райский.
Он не
отвечал. Ему стало
было легче.
— Как хотите, только сидите смирно, не говорите ничего, мешать
будете! — отрывисто
отвечал он.
Райский с любопытством шел за Полиной Карповной в комнаты, любезно
отвечал на ее нежный шепот, страстные взгляды. Она молила его признаться, что он неравнодушен к ней, на что он в ту же минуту согласился, и с любопытством ждал, что из этого
будет.
— А вот этого я и не хочу, —
отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть на час
будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу
быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя голову ему на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его руками за шею и целуя воздух.
— Хорошо,
буду помнить! — смеясь,
отвечала Вера, — и когда меня, как в сказке,
будет уносить какой-нибудь колдун, — я сейчас за вами!
— Если б я предвидела, — сказала она глубоко обиженным голосом, — что он впутает меня в неприятное дело, я бы
отвечала вчера ему иначе. Но он так уверил меня, да и я сама до этой минуты
была уверена в вашем добром расположении к нему и ко мне! Извините, Татьяна Марковна, и поспешите освободить из заключения Марфу Васильевну… Виноват во всем мой: он и должен
быть наказан… А теперь прощайте, и опять прошу извинить меня… Прикажите человеку подавать коляску!..
— Ты, Верочка,
будешь еще счастливее меня! —
отвечала Марфенька, краснея. — Посмотри, какая ты красавица, какая умная — мы с тобой — как будто не сестры! здесь нет тебе жениха. Правда, Николай Андреевич?
Вера
была тоже не весела. Она закутана
была в большой платок и на вопрос бабушки, что с ней,
отвечала, что у ней
был ночью озноб.
— Барыня приказали, —
отвечал Савелий, — мошенники в здешних местах
есть… беглые… тоже из бурлаков ходят шалить…
«Постараемся не видаться больше» — это
были его последние слова. «Нельзя ли нам согласиться?» —
отвечала она — и он не обернулся на эту надежду, на этот зов сердца.
— Да мне все равно, — мрачно
ответил Райский, — здесь… я устал, хочу развлечься, теперь поеду в Петербург, а там в свое имение, в Р — ую губернию, а может
быть, и за границу…
— Меня не
было в городе, —
отвечал Райский, — я сейчас только воротился и узнал, что ты болен…
Если одна сторона не
отвечает на страсть, она не
будет напрасно увлекать другую, или когда наступит охлаждение, она не поползет в темноте, отравляя изменой жизнь другому, а смело откроется и нанесет честно, как сама судьба, один явный и неизбежный удар — разлуку…
— Зачем я не раньше почувствовала… ужас своего положения — хотите вы спросить? Да, этот вопрос и упрек давно мы должны бы
были сделать себе оба и тогда,
ответив на него искренно друг другу и самим себе, не ходили бы больше! Поздно!.. — шептала она задумчиво, — впрочем, лучше поздно, чем никогда! Мы сегодня должны один другому
ответить на вопрос: чего мы хотели и ждали друг от друга!..
— Для этого нужно, чтоб вы
были сильнее меня, а мы равны, —
отвечал он упрямо, — оттого мы и не сходимся, а боремся.
Он тихо постучался к Вере; никто не
отвечал. Подождав минуты две ответа, он тронул дверь: она
была не заперта изнутри.
Ему
было неловко оттого, что он так не в пору и некстати открыл ей свои надежды, на которые она
ответила ему страшной откровенностью, — неловко и за нее, и за себя.
Тушин опять покачал
ель, но молчал. Он входил в положение Марка и понимал, какое чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не
отвечал злым чувством на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк, из гордого упрямства, чтоб не
быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем конец этим покушениям.
— Ведь они у меня, и свои и чужие, на жалованье, —
отвечал Тушин на вопрос Райского: «Отчего это?» Пильный завод показался Райскому чем-то небывалым, по обширности, почти по роскоши строений, где удобство и изящество делали его похожим на образцовое английское заведение. Машины из блестящей стали и меди
были в своем роде образцовыми произведениями.
— «Нет, Иван Иванович, дайте мне (это она говорит) самой решить, могу ли я
отвечать вам таким же полным, глубоким чувством, какое питаете вы ко мне. Дайте полгода, год срока, и тогда я скажу — или нет, или то да, какое…» Ах! какая духота у вас здесь! нельзя ли сквозного ветра? («не
будет ли сочинять? кажется, довольно?» — подумал Райский и взглянул на Полину Карповну).