Неточные совпадения
— Направо, — сказал мужик. — Это будет
тебе дорога в Маниловку; а Заманиловки никакой нет. Она зовется так, то есть ее прозвание Маниловка, а Заманиловки тут вовсе нет. Там прямо
на горе увидишь дом, каменный, в два этажа, господский дом, в котором, то есть, живет сам господин.
Вот это
тебе и есть Маниловка, а Заманиловки совсем нет никакой здесь
и не было.
— Когда
ты не хочешь
на деньги, так
вот что, слушай: я
тебе дам шарманку
и все, сколько ни есть у меня, мертвые души, а
ты мне дай свою бричку
и триста рублей придачи.
— Отчего ж неизвестности? — сказал Ноздрев. — Никакой неизвестности! будь только
на твоей стороне счастие,
ты можешь выиграть чертову пропасть. Вон она! экое счастье! — говорил он, начиная метать для возбуждения задору. — Экое счастье! экое счастье! вон: так
и колотит!
вот та проклятая девятка,
на которой я всё просадил! Чувствовал, что продаст, да уже, зажмурив глаза, думаю себе: «Черт
тебя побери, продавай, проклятая!»
Как взглянул он
на его спину, широкую, как у вятских приземистых лошадей,
и на ноги его, походившие
на чугунные тумбы, которые ставят
на тротуарах, не мог не воскликнуть внутренно: «Эк наградил-то
тебя Бог!
вот уж точно, как говорят, неладно скроен, да крепко сшит!..
И вот лавчонка твоя запустела,
и ты пошел попивать да валяться по улицам, приговаривая: «Нет, плохо
на свете!
И вот, вынувши из кармана табакерку,
ты потчеваешь дружелюбно каких-то двух инвалидов, набивающих
на тебя колодки,
и расспрашиваешь их, давно ли они в отставке
и в какой войне бывали.
— Поверите ли, ваше превосходительство, — продолжал Ноздрев, — как сказал он мне: «Продай мертвых душ», — я так
и лопнул со смеха. Приезжаю сюда, мне говорят, что накупил
на три миллиона крестьян
на вывод: каких
на вывод! да он торговал у меня мертвых. Послушай, Чичиков, да
ты скотина, ей-богу, скотина,
вот и его превосходительство здесь, не правда ли, прокурор?
Впрочем, обе дамы нельзя сказать чтобы имели в своей натуре потребность наносить неприятность,
и вообще в характерах их ничего не было злого, а так, нечувствительно, в разговоре рождалось само собою маленькое желание кольнуть друг друга; просто одна другой из небольшого наслаждения при случае всунет иное живое словцо:
вот, мол,
тебе!
на, возьми, съешь!
Англичанин стоит
и сзади держит
на веревке собаку,
и под собакой разумеется Наполеон: «Смотри, мол, говорит, если что не так, так я
на тебя сейчас выпущу эту собаку!» —
и вот теперь они, может быть,
и выпустили его с острова Елены,
и вот он теперь
и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе не Чичиков.
Поди
ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием
и высокою мудростью простоты, а бросится именно
на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу,
и ему оно понравится,
и он станет кричать: «
Вот оно,
вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываньями
и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
И вот напечатают в газетах, что скончался, к прискорбию подчиненных
и всего человечества, почтенный гражданин, редкий отец, примерный супруг,
и много напишут всякой всячины; прибавят, пожалуй, что был сопровождаем плачем вдов
и сирот; а ведь если разобрать хорошенько дело, так
на поверку у
тебя всего только
и было, что густые брови».
Но дышит свежо в самые очи холодное ночное дыхание
и убаюкивает
тебя,
и вот уже дремлешь,
и забываешься,
и храпишь,
и ворочается сердито, почувствовав
на себе тяжесть, бедный, притиснутый в углу сосед.
Вот ты у меня постоишь
на коленях!
ты у меня поголодаешь!»
И бедный мальчишка, сам не зная за что, натирал себе колени
и голодал по суткам.
Как-то в жарком разговоре, а может быть, несколько
и выпивши, Чичиков назвал другого чиновника поповичем, а тот, хотя действительно был попович, неизвестно почему обиделся жестоко
и ответил ему тут же сильно
и необыкновенно резко, именно
вот как: «Нет, врешь, я статский советник, а не попович, а
вот ты так попович!»
И потом еще прибавил ему в пику для большей досады: «Да
вот, мол, что!» Хотя он отбрил таким образом его кругом, обратив
на него им же приданное название,
и хотя выражение «
вот, мол, что!» могло быть сильно, но, недовольный сим, он послал еще
на него тайный донос.
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо, что случились добрые люди, которые посоветовали пойти
на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом.
И на обеде, когда все уже развеселились,
и он также,
вот и говорят они ему: «Не стыдно ли
тебе так поступить с нами?
Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках. Нет,
ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
—
Вот тебе на! Как же вы, дураки, — сказал он, оборотившись к Селифану
и Петрушке, которые оба разинули рты
и выпучили глаза, один сидя
на козлах, другой стоя у дверец коляски, — как же вы, дураки? Ведь вам сказано — к полковнику Кошкареву… А ведь это Петр Петрович Петух…
«
Вот тебе на! — подумал Леницын. — Это что-то престранное».
И несколько даже отодвинулся со стулом назад, потому что совершенно озадачился.
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа, я думаю, что письмо длинно. Да
и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Анна Андреевна. Ну
вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да
и полно! Где ему смотреть
на тебя?
И с какой стати ему смотреть
на тебя?
Разговаривает все
на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь
на Щукин — купцы
тебе кричат: «Почтенный!»;
на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там
тебе кавалер расскажет про лагери
и объявит, что всякая звезда значит
на небе, так
вот как
на ладони все видишь.
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то
и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так
вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или
тебя хотят повесить.
Осип. Да, хорошее.
Вот уж
на что я, крепостной человек, но
и то смотрит, чтобы
и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо
тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин.
Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».