Неточные совпадения
Да, может, иному,
и повыше пасичника, сделали бы честь посещением.
Бывало, поставит перед собою палец
и, глядя на конец его, пойдет рассказывать — вычурно
да хитро, как в печатных книжках!
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала
и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою
и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу
и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, —
и всё ни слова;
да как полез в другой карман
и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку: «Не мечите бисер перед свиньями»…
Лишь бы слушали
да читали, а у меня, пожалуй, — лень только проклятая рыться, — наберется
и на десять таких книжек.
Да, вот было
и позабыл самое главное: как будете, господа, ехать ко мне, то прямехонько берите путь по столбовой дороге на Диканьку.
Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок,
и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю,
да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи.
Да, лет тридцать будет назад тому, когда дорога, верст за десять до местечка Сорочинец, кипела народом, поспешавшим со всех окрестных
и дальних хуторов на ярмарку.
Красавица наша задумалась, глядя на роскошь вида,
и позабыла даже лущить свой подсолнечник, которым исправно занималась во все продолжение пути, как вдруг слова: «Ай
да дивчина!» — поразили слух ее.
—
Да думать нечего тут; я готов вскинуть на себя петлю
и болтаться на этом дереве, как колбаса перед Рождеством на хате, если мы продадим хоть одну мерку.
— Ну, так: ему если пьяница
да бродяга, так
и его масти. Бьюсь об заклад, если это не тот самый сорванец, который увязался за нами на мосту. Жаль, что до сих пор он не попадется мне: я бы дала ему знать.
Да хоть бы
и в самом деле сатана: что сатана?
— Э, кум! оно бы не годилось рассказывать на ночь;
да разве уже для того, чтобы угодить тебе
и добрым людям (при сем обратился он к гостям), которым, я примечаю, столько же, как
и тебе, хочется узнать про эту диковину. Ну, быть так. Слушайте ж!
— Эх вы, бабы! бабы! — произнесла она громко. — Вам ли козаковать
и быть мужьями! Вам бы веретено в руки,
да посадить за гребень! Один кто-нибудь, может, прости господи… Под кем-нибудь скамейка заскрипела, а все
и метнулись как полоумные.
«Э,
да это чертов подарок!» Перекупка умудрилась
и подсунула в воз одному мужику, вывезшему продавать масло.
Да я
и позабыла… дай примерить очинок, хоть мачехин, как-то он мне придется!» Тут встала она, держа в руках зеркальце,
и, наклонясь к нему головою, трепетно шла по хате, как будто бы опасаясь упасть, видя под собою вместо полу потолок с накладенными под ним досками, с которых низринулся недавно попович,
и полки, уставленные горшками.
—
Да чего лучше, тут
и напечатано: рассказанная таким-то дьячком.
Н.В. Гоголя.)]
да еще
и языком таким, будто ему три дня есть не давали, то хоть берись за шапку
да из хаты.
Да чего, — вот не люби бог меня
и пречистая дева! вы, может, даже не поверите: раз как-то заикнулся про ведьм — что ж? нашелся сорвиголова, ведьмам не верит!
Но все бы Коржу
и в ум не пришло что-нибудь недоброе,
да раз — ну, это уже
и видно, что никто другой, как лукавый дернул, — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в сенях, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в розовые губки козачки,
и тот же самый лукавый, — чтоб ему, собачьему сыну, приснился крест святой! — настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты.
Так уже, видно, Бог велел, — пропадать так пропадать!» —
да прямехонько
и побрел в шинок.
Тетка покойного деда немного изумилась, увидевши Петруся в шинке,
да еще в такую пору, когда добрый человек идет к заутрене,
и выпучила на него глаза, как будто спросонья, когда потребовал он кухоль сивухи мало не с полведра.
Малость, отрезать ни за что ни про что человеку голову,
да еще
и безвинному ребенку!
Увидел Корж мешки
и — разнежился: «Сякой, такой Петрусь, немазаный!
да я ли не любил его?
да не был ли у меня он как сын родной?» —
и понес хрыч небывальщину, так что того до слез разобрало.
—
Да тебе только стоит, Левко, слово сказать —
и все будет по-твоему.
— Расскажи, расскажи, милый, чернобровый парубок! — говорила она, прижимаясь лицом своим к щеке его
и обнимая его. — Нет! ты, видно, не любишь меня, у тебя есть другая девушка. Я не буду бояться; я буду спокойно спать ночь. Теперь-то не засну, если не расскажешь. Я стану мучиться
да думать… Расскажи, Левко!..
— Ай
да батько! — говорил Левко, очнувшись от своего изумления
и глядя вслед уходившему с ругательствами голове.
—
Да, голову. Что он, в самом деле, задумал! Он управляется у нас, как будто гетьман какой. Мало того что помыкает, как своими холопьями, еще
и подъезжает к дивчатам нашим. Ведь, я думаю, на всем селе нет смазливой девки, за которою бы не волочился голова.
— Покажем! — закричали парубки. —
Да если голову, то
и писаря не минуть!
— Не минем
и писаря! А у меня, как нарочно, сложилась в уме славная песня про голову. Пойдемте, я вас ее выучу, — продолжал Левко, ударив рукою по струнам бандуры. —
Да слушайте: попереодевайтесь, кто во что ни попало!
— Так бы,
да не так вышло: с того времени покою не было теще. Чуть только ночь, мертвец
и тащится. Сядет верхом на трубу, проклятый,
и галушку держит в зубах. Днем все покойно,
и слуху нет про него; а только станет примеркать — погляди на крышу, уже
и оседлал, собачий сын, трубу.
Хотел было хорошенько приструнить их,
да, покамест надел шаровары
и жилет, все разбежались куда ни попало.
— Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну,
да для именитого гостя… завтра вас поп
и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит, что значит исправность! Ну, ребята, теперь спать! Ступайте по домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я… — При сих словах голова пустил обыкновенный свой важный
и значительный взгляд исподлобья.
Да ведь как пустится: ноги отплясывают, словно веретено в бабьих руках; что вихорь, дернет рукою по всем струнам бандуры
и тут же, подпершися в боки, несется вприсядку; зальется песней — душа гуляет!..
Другие же прибавили, что когда черт
да москаль украдут что-нибудь, то поминай как
и звали.
Там
и увидишь кого нужно;
да не позабудь набрать в карманы того, для чего
и карманы сделаны…
Вот дед
и отвесил им поклон мало не в пояс: «Помогай Бог вам, добрые люди!» Хоть бы один кивнул головой; сидят
да молчат,
да что-то сыплют в огонь.
К счастью еще, что у ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды, только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед
и руки опустил. В колоде ни одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь
да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол —
и перекрестил: глядь — у него на руках туз, король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.
Как заглянул он в одну комнату — нет; в другую — нет; в третью — еще нет; в четвертой даже нет;
да в пятой уже, глядь — сидит сама, в золотой короне, в серой новехонькой свитке, в красных сапогах,
и золотые галушки ест.
Я, помнится, обещал вам, что в этой книжке будет
и моя сказка.
И точно, хотел было это сделать, но увидел, что для сказки моей нужно, по крайней мере, три таких книжки. Думал было особо напечатать ее, но передумал. Ведь я знаю вас: станете смеяться над стариком. Нет, не хочу! Прощайте! Долго, а может быть, совсем, не увидимся.
Да что? ведь вам все равно, хоть бы
и не было совсем меня на свете. Пройдет год, другой —
и из вас никто после не вспомнит
и не пожалеет о старом пасичнике Рудом Паньке.
Прежде, бывало, в Миргороде один судья
да городничий хаживали зимою в крытых сукном тулупах, а все мелкое чиновничество носило просто нагольные; теперь же
и заседатель
и подкоморий отсмалили себе новые шубы из решетиловских смушек с суконною покрышкою.
«
Да, парубки, вам ли чета я? вы поглядите на меня, — продолжала хорошенькая кокетка, — как я плавно выступаю; у меня сорочка шита красным шелком. А какие ленты на голове! Вам век не увидать богаче галуна! Все это накупил мне отец мой для того, чтобы на мне женился самый лучший молодец на свете!»
И, усмехнувшись, поворотилась она в другую сторону
и увидела кузнеца…
— Смейся, смейся! — говорил кузнец, выходя вслед за ними. — Я сам смеюсь над собою! Думаю,
и не могу вздумать, куда девался ум мой. Она меня не любит, — ну, бог с ней! будто только на всем свете одна Оксана. Слава богу, дивчат много хороших
и без нее на селе.
Да что Оксана? с нее никогда не будет доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет, полно, пора перестать дурачиться.
Положим, что они набиты гречаниками
да коржами,
и то добре.
— Это дьяк! — произнес изумившийся более всех Чуб. — Вот тебе на! ай
да Солоха! посадить в мешок… То-то, я гляжу, у нее полная хата мешков… Теперь я все знаю: у нее в каждом мешке сидело по два человека. А я думал, что она только мне одному… Вот тебе
и Солоха!
«Что за картина! что за чудная живопись! — рассуждал он, — вот, кажется, говорит! кажется, живая! а дитя святое!
и ручки прижало!
и усмехается, бедное! а краски! боже ты мой, какие краски! тут вохры, я думаю,
и на копейку не пошло, все ярь
да бакан...
Обрадованный таким благосклонным вниманием, кузнец уже хотел было расспросить хорошенько царицу о всем: правда ли, что цари едят один только мед
да сало,
и тому подобное; но, почувствовав, что запорожцы толкают его под бока, решился замолчать;
и когда государыня, обратившись к старикам, начала расспрашивать, как у них живут на Сечи, какие обычаи водятся, — он, отошедши назад, нагнулся к карману, сказал тихо: «Выноси меня отсюда скорее!» —
и вдруг очутился за шлагбаумом.
— Помилуй, батько! не гневись! вот тебе
и нагайка: бей, сколько душа пожелает, отдаюсь сам; во всем каюсь; бей,
да не гневись только! Ты ж когда-то братался с покойным батьком, вместе хлеб-соль ели
и магарыч пили.
Да как
и не рассказать, бывши так долго в чужой земле!
Сперва было я ему хотел поверить все, что лежит на сердце,
да не берет что-то,
и речь заикнулась.
—
Да, сны много говорят правды. Однако ж знаешь ли ты, что за горою не так спокойно? Чуть ли не ляхи стали выглядывать снова. Мне Горобець прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно только он заботится; я
и без того не сплю. Хлопцы мои в эту ночь срубили двенадцать засеков. Посполитство [Посполитство — польские
и литовские паны.] будем угощать свинцовыми сливами, а шляхтичи потанцуют
и от батогов.