Неточные совпадения
— А
ты не сбежишь у
меня? А то бывает: везешь, везешь, а он в проходные ворота — юрк!
— Пойдем! Пойдем отсюда… Лучшего нигде не увидим. Спасибо
тебе! — обернулся Глеб Иванович к оборванцу, поклонился ему и быстро потащил
меня с площади. От дальнейшего осмотра ночлежек он отказался.
— Ваше дело держать, а наше дело бежать! А слова
тебе не дам. Наше слово крепко, а
я уже дал одно слово.
Как-то днем захожу к Ольге Петровне. Она обмывает в тазике покрытую язвами ручонку двухлетнего ребенка, которого держит на руках грязная нищенка, баба лет сорока. У мальчика совсем отгнили два пальца: средний и безымянный. Мальчик тихо всхлипывал и таращил на
меня глаза: правый глаз был зеленый, левый — карий. Баба ругалась: «У, каторжный, дармоедина! Удавить
тебя мало».
— Это что, толпа — баранье стадо. Куда козел, туда и она. Куда хочешь повернешь. А вот на Сухаревке попробуй! Мужику в одиночку втолкуй, какому-нибудь коблу лесному, а еще труднее — кулугуру степному, да заставь его в лавку зайти, да уговори его ненужное купить. Это, брат, не с толпой под Девичьим, а в сто раз потруднее! А у
меня за тридцать лет на Сухаревке никто мимо лавки не прошел. А
ты — толпа. Толпу… зимой купаться уговорю!
— Оно пополам и есть!..
Ты, затырка,
я по ширмохе,
тебе лопатошник, а
мне бака… В лопатошнике две красных!..
— Подавись и выкидывайся!.. Надоел
ты мне. Куш под картой, очки вперед! На грош амуниции, на рубль амбиции! Уходи, не проедайся!
— А которую
ты выплеснул из кружки. Мало ли что
я знаю.
— Не было бы. Ведь их в квартиру пускать нельзя без нее… А народ они грамотный и сцену знают. Некоторые — бывшие артисты… В два дня пьесу стряпаем:
я — явление, другой — явление, третий — явление, и кипит дело… Эллен,
ты угощай завтраком гостя, а
я займусь пьесой… Уж извините
меня… Завтра утром сдавать надо… Посидите с женой.
— Нет, что
ты! Пойдем со
мною, вот здесь, рядом…
—
Ты к Черняеву? К Мише? — спрашивает
меня.
Ну вот,
я и удумал, да так уж и начал делать: дам приказчику три копейки и скажу: «Вот
тебе три копейки, добавь свои две, пойди в трактир, закажи чайку и пей в свое удовольствие, сколько хочешь».
—
Ты уж принеси… а то
я забуду, — говорила она.
— Ах
ты батюшки, да это, Санька,
ты? А
я и не узнала было… Ишь франт какой!.. Да что
ты мне много даешь?
— Бери, бери, Моисеевна, мало
я у
тебя даром обедов-то поел.
—
Ты мне Петра Кирилыча не заправляй!
— Опять
ты мне Петра Кирилыча заправил!
— Ванька малый,
ты малый бывалый, нет ли для
меня у
тебя невесты на примете?
—
Ты меня уж так причеши таперича, чтобы без тятеньки выходило а-ля капуль, а при тятеньке по-русски.
— До сих пор одна из них, — рассказывал
мне автор дневника и очевидец, — она уж и тогда-то не молода была, теперь совсем старуха,
я ей накладку каждое воскресенье делаю, — каждый раз в своем блудуаре со смехом про этот вечер говорит… «Да уж забыть пора», — как-то заметил
я ей. «И што
ты… Про хорошее лишний раз вспомнить приятно!»
— А вот что,
ты уж
мне, Иван Федорыч, фунтик маслица, там какое-то финляндское есть…
— Бабушка Анисья,
ты уж не оставь
меня!
— Ладно, а
ты почаще в баньку приходи, это пользительно, чтобы ребенок на правильную дорогу стал. Когда надо будет,
я приду!
— И опять все вранье! А как он орал, что Вольный сын Эфира; а
ты меня, Леня, в бок тычешь и шепчешь: «Врет!» И верно, врал: Вольный сын Легкого и Ворожеи.
Не ворошь
ты меня, Танюшка,
Растомила
меня банюшка,
Размягчила туги хрящики,
Разморила все суставчики.
В бане веник больше всех бояр,
Положи его, сухмяного, в запар,
Чтоб он был душистый и взбучистый,
Лопашистый и уручистый…
— Кузьма, а ведь
ты забыл
меня.
Московские купцы, любившие всегда над кем-нибудь посмеяться, говорили ему: «
Ты, Петр,
мне не заправляй Петра Кирилыча!» Но Петр Кирилыч иногда отвечал купцу — он знал кому и как ответить — так...
— Ну-к што ж. И у
меня они есть… У каждого свой и «Юрий Милославский», и свой «Монтекристо» — и подписи: Загоскин, Лажечников, Дюма. Вот
я за тем
тебя и позвал. Напиши
мне «Тараса Бульбу».
— Андрей Максимов, а сколько
ты мне положишь в неделю? — пьяным голосом обращается плотник к хозяину.
Ему принадлежит, между прочим, песня «Не шей
ты мне, матушка, красный сарафан».
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он
мне в записке? (Читает.)«Спешу
тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)
Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Хлестаков. Поросенок
ты скверный… Как же они едят, а
я не ем? Отчего же
я, черт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и
я?
Осип. Послушай, малый:
ты,
я вижу, проворный парень; приготовь-ка там что-нибудь поесть.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.