Неточные совпадения
— Посудите сами, — говорил он, — как нам не промышлять
с арестантами. Без этого мы
бы без табаку и чаю насиделись, не говоря о том,
что вечно и так бываем впроголодь.
Чего купишь на шестнадцать копеек.
Берлинские агенты ездили по его следам в Голландию, и весь инциндент, случившийся
с ним в Скевеннинге, произошел вследствие приезда в Гаагу немецких сыщиков, так
что если
бы Николай Герасимович не убежал тогда, он, наверное, был
бы арестован и выдан еще из Голландии.
Но Савин не согласился
с этим мнением, он находил необходимость во
что бы то ни стало доказать свою невиновность по обвинению в ношении чужого имени, так как от этого зависел весь дальнейший ход дела.
Правда, в сообщении этом говорится,
что в присланной фотография есть некоторое сходство
с Савиным, но между сходством и утвердительным признанием личности целая пропасть, а мы не можем предположить, чтобы русские власти, разыскивающие и преследующие Савина, не знали
бы его, или не нашли
бы лиц, знающих его настолько, чтобы дать положительный ответ.
Хотя Николай Герасимович и не любил пруссаков, но должен был отдать им полную справедливость,
что хотя они хорошо знали,
что он именно тот русский, который два раза уже бежал и последний раз бежал от них же, пруссаков, но никакой вражды или грубых действий по отношению к нему они не применили и были
с ним безукоризненно вежливы, так
что голландским и бельгийским полицейским властям хорошо
бы поучиться вежливости у этих по репутации «грубых» пруссаков.
— Разумеется. Ведь она защитит меня от неприятных столкновений
с полицией. Ведь друга высокочтимого графа Сигизмунда Владиславовича Стоцкого — и, как я надеюсь, впоследствии и графа Вельского, и всех этих господчиков твоих приятелей в высшем петербургском обществе — никто не осмелится даже заподозрить в
чем бы то ни было.
— Жаль мне делиться
с вами. Если
бы вас не было, я
бы сделал то же, потому
что из них никто ничего не видел.
Достойно удивления было то обстоятельство,
что у считавшегося совершенно одиноким старика вдруг появилось семейство — дочь и сын, как
бы свалившиеся
с неба.
Он
с радостью
бы отказался, так как именно в эту минуту увидел то,
что искал. Два прекрасных женских глаза остановились на нем.
— А, вот в
чем дело! — равнодушно протянул Селезнев, посмотрев по указанному ему направлению. — В этом отношении я совершенно спокоен. Долинский честный человек, я знаю его
с детства и очень
бы желал иметь его своим зятем. Я был
бы очень рад, если
бы ему удалось завоевать сердце моей дочери и получить согласие моей жены. Но я боюсь,
что Люба уже сделала выбор.
— Да оно и лучше, милая Дуня,
что она не слишком много выходит. Совсем другой разговор, если
бы ты была здорова и могла выходить вместе
с ней.
— О, этой певице я
бы с наслаждением выцарапала глаза. Из-за нее мне пришлось чуть не умереть от скуки. Я ни за
что не хотела выходить, пока не приедете вы, и оттягивала
с минуты на минуту мой номер, чуть не опоздала. А вы, граф, напрасно не приехали, и именно вчера.
— Я помню, — отдался воспоминаниям и граф Стоцкий, — это было в то время, когда мы бежали и остановились в Москве, где я по твоей протекции нашел пристанище в доме Подгурского. Он тогда говорил,
что Бог знает
что дал
бы, чтобы кто-нибудь убрал
с его дороги молодого поляка.
— Да, графиня, но непреоборимое желание увидеть вас одну и сказать вам все то,
что я перечувствовал
с тех пор, как увидел вас впервые, придало мне смелость явиться сюда. Вы несчастны, графиня, — продолжал он, садясь возле нее и как
бы не замечая,
что она смотрит на него строго и вопросительно. — Вы не любите вашего мужа и ломаете себя, чтобы казаться любящей женой.
Она
с ужасом даже додумалась,
что ею руководит не одна жалость к нему как к человеку вообще, и поймала себя на ревнивом чувстве к Наде Алфимовой: ей стало казаться,
что она могла
бы вернее сделать графа Вельского счастливым мужем,
чем эта «святая».
— Двадцать тысяч рублей! — прошептал он. — Да где же я их возьму! Проклятая игра! О,
с какой радостью отказался
бы я от нее. Но ведь мне необходимо добыть денег… а другого способа нет… Отец… Но как сказать ему о таком проигрыше… Он ни за
что не выдаст мне даже моих денег… или же предложит выделиться и идти от него, куда я хочу,
с проклятием матери за спиною… Он неумолим… Тронуть капитал для него хуже смерти… А я дал клятву матушке… Хотел выручить граф Сигизмунд, но и он что-то не появляется… Как тут быть?..
— Как здоровье Нади? — спросил он у Ольги Ивановны, дружески поздоровавшись
с графом Стоцким. — Хотелось
бы, чтобы она хоть сегодня была повеселее, но, кажется, мои доброжелатели так восстановили ее против меня,
что этому не бывать.
— Неужели ты брал деньги из кассы? Какая неосторожность! — будто
бы только сейчас поняв в
чем дело, воскликнул граф Сигизмунд Владиславович
с поддельным испугом.
Ей начало казаться то,
что она оскорбила память отца, снизойдя до разговора
с его убийцей, то,
что раскаяние этого человека было глубоко и искренно,
что было
бы грехом отвергнуть его окончательно.
— А нам
с женой отвели наверху… Я благословляю фантазию тестя, который настоял, чтобы мы ночевали у него, а завтра присутствовали на интимном завтраке. Сначала я не понимал, зачем он этого во
что бы то ни стало желает, а теперь я не хочу и доискиваться причины… Я вследствие этого буду счастлив.
Цель эта между тем была во
что бы то ни стало пробраться в Россию и хотя присутствием
с «несчастным другом» в одном городе ободрить и утешить его, доказав ему,
что обещания следовать за ним даже в «холодную Сибирь» — не были
с ее стороны пустыми словами.
— А между тем, — продолжал он, — я нахожу вас среди чужих людей, грустной и, видимо, несчастной. Это выше моих сил, мне тяжело было
бы видеть вас счастливою
с другим, но несчастной видеть еще тяжелее… Я был когда-то вашим другом… Вы сами дали мне право считаться им. Теперь же я скажу вам,
что я любил и люблю вас без конца.
— Да потому,
что если
бы она захотела быть моею женою, я обвенчался
бы с ней завтра…
«Уж не сам ли Савин? — мелькнуло в голове Владимира Игнатьевича. — Может, дружище везет радостную весточку,
что неприятель выступил из Москвы вместе
с пленницей… Это было
бы совсем по-дружески».
— Действительно, я другого мнения, — сказала Дубянская, — я хорошо знаю Дмитрия Павловича и удостоверяю,
что он не может быть вором. Он скорее умер
бы с голоду,
чем взял
бы что-нибудь чужое! Вы верите, потому
что не знаете его так, как я его знаю… Его нельзя даже подозревать…
— Если
бы вы сами видели,
что делалось
с ним, когда заговорили о растрате в его конторе и когда я высказала мое мнение,
что Дмитрий Павлович жертва негодяя, скрывшегося за его спиной, причем как
бы нечаянно взглянула на него, то вы сами
бы поняли,
что, несомненно, взял деньги он.
В конце сентября часто выдаются в Петербурге великолепные дни. Кажется,
что природа накануне своего увядания собирается
с силами и блестит всею роскошью своих дивных красок. Даже сады Петербурга — эти карикатуры зеленых уголков — красуются яркою зеленью своих дерев, омытой осенним дождичком, и как
бы подбодренной веющей в воздухе прохладой. Таким осенним прощальным убором красовался Летний сад.
— Оставь меня, Семен! Я, разумеется, не назову имени человека, прежде,
чем расскажу, почему я его подозреваю! Когда Оля жила у вас, она познакомилась
с некоей Левицкой, молодой девушкой, которая затащила ее в известный притон на Васильевском острове к полковнице Усовой. Не сдобровать
бы уж ей и тогда, но спасибо добрый человек Ястребов разъяснил нам, в
чем дело, и муж вовремя поехал к Усовой и застал Олю
с глазу на глаз
с…
— Позвольте, графиня, мне все же объяснить вам. Если я согласился явиться к вам от его лица, то только ради того, чтобы избавить вас от тяжелой сцены. Не скрою от вас,
что граф Петр сильно сомневается в вашей добродетели и, приди он сюда, при малейшем противоречии
с вашей стороны он, со свойственной ему вспыльчивостью, мог
бы забыться.
Он вспомнил,
что всю ночь отгонял от себя мысль о появлении Савина, не только знавшего, но и бывшего в приятельских отношениях
с действительным владельцем титула графов Стоцких, отгонял другою мыслью,
что успеет еще на следующий день со свежей головой обдумать свое положение, и вдруг этот самый Савин, как
бы представитель нашедшего себе смерть в канаве Сокольницкого поля его друга, тут как тут — явился к нему и дожидается здесь, за стеной.
Бог весть,
что было
бы с ней, если
бы за нее не вступилась прибежавшая на крик брюнетка.
— От души прощаю вас, Корнилий Потапович, вы были введены в заблуждение… Я сам наедине
с собою, в своей камере размышлял об этом деле и понимаю,
что будь я на вашем месте, я
бы никого не обвинил, кроме меня… Сознавая свою невинность, я сам обвинял себя, объективно рассматривая дело… От всей души, повторяю, прощаю вас и забываю…
Оно произвело на Савина впечатление удара по лицу, но вместе
с оскорблением, нанесенным ему этою женщиною циническим признанием,
что она жила
с ним исключительно из-за денег, он почувствовал,
что письмо вызвало в нем отвращение к писавшей его, хотя
бы под диктовку мегеры-матери.
— Я полагаю, графиня,
что в Петербурге никого не найдется, кто
бы решился вас осудить за это… Слишком хорошо знали вашу жизнь
с графом или, лучше сказать, слишком хорошо знали его жизнь…