Неточные совпадения
Только двое людей из великосветского петербургского общества знали более других об этой таинственной истории. Это
были два молодых
офицера: граф Петр Игнатьевич Свиридов и князь Сергей Сергеевич Луговой.
Было уже за полночь, и
офицер ушел, чтобы вздремнуть.
Полковник Манштейн бросился на герцога и держал его, пока не вошли в комнату гренадеры. Они схватили его, а так как он, в одном белье, вырываясь, бил их кулаками и кричал благим матом, то они принуждены
были заткнуть ему рот носовым платком, а внеся в приемную, связать. Регента посадили в карету фельдмаршала Миниха с одним из караульных
офицеров. Солдаты окружили карету. Таким образом, пленник
был доставлен в Зимний дворец. Другой отряд гренадер арестовал Бестужева.
В дополнение к этому заметим, что по распоряжению графа Левенвольда на свадьбу Густава Бирона в дом новобрачного приглашены
были только те измайловские
офицеры, у которых имелись карета или коляска с лошадьми, а провожать Бирона из дома во дворец, в 2 часа дня, дозволялось без исключения, «хотя и пешками и верхами».
За отсутствием всех господ «штапов» (штаб-офицеров) он оставался старшим, то
есть командовал Измайловским полком.
Войска входили с музыкой и развернутыми знаменами, штаб — и обер-офицеры, —
будем говорить словами очевидца и участника Нащокина, — так, как
были на войне, шли с оружием, с примкнутыми штыками; шарфы имели подпоясаны; у шляп, поверх бантов, за поля
были заткнуты кокарды лаврового листа, чего ради
было прислано из дворца довольно лаврового листа для делания кокард к шляпам, ибо в древние времена римляне, после победы, входили в Рим с лавровым венцом, и то
было учинено в знак того древнего обыкновения, что с знатной победой над турками возвратились.
Здесь, по внесении знамени внутрь дворца, нижние чины
были распущены по домам, а штаб — и обер-офицеры, повествует Нащокин, позваны ко дворцу, и как пришли во дворец, при зажжении свеч, ибо целый день в той церемонии продолжался, тогда Ее Императорское Величество, наша всемилостивейшая Государыня, в середине галереи изволили ожидать, и как подполковник, со всеми в галереи войдя, нижайший поклон учинил, Ее Императорское Величество изволила говорить сими словами...
— Удовольствие имею благодарить лейб-гвардию, что,
будучи в турецкой войне, в надлежащих диспозициях, господа штаб — и обер-офицеры тверды и прилежны находились, о чем и через генерал-фельдмаршала Миниха, и подполковника Густава Бирона известна, и
будете за службы не оставлены.
Так как преданность гвардейских солдат
была вне всякого сомнения, а на
офицеров нельзя
было вполне полагаться, то
было решено действовать исключительно при помощи солдат.
Из дальнейшего разговора с Лестоком выяснилось, что основой партии служат народ и солдаты и что лишь после того, как они начнут дело, лица с известным положением и
офицеры, преданные цесаревне, в состоянии
будут выразить открыто свои чувства.
Из казарм все двинулись к Зимнему дворцу. Елизавета Петровна ехала медленно впереди роты гренадер. Только один человек мог остановить войско — это
был Миних. Унтер-офицер, командовавший караулом у его дома,
был участником заговора. Ему
было приказано захватить фельдмаршала и отвезти его во дворец цесаревны. Он так и сделал.
На приближенных Елизаветы Петровны посыпались милости. Особенно награжден
был Алексей Григорьевич Разумовский. В самый день восшествия на престол он
был пожалован в действительные камергеры и поручики лейб-кампании, в чине генерал-лейтенанта. Немедленно
был отправлен в Малороссию
офицер с каретами, богатыми уборами и собольими шубами за семейством нового камергера.
Унтер-офицеры, капралы и рядовые
были пожалованы в потомственные дворяне.
Офицер показал ему подорожную и другие бумаги, в которых
было написано имя императрицы.
— Еще молодым
офицером я страстно полюбил твою мать и женился на ней против воли своих родителей, которые не ждали никакого добра от брака с женщиной другой религии. Они оказались правы: брак
был в высшей степени несчастным и кончился разводом по моему требованию. Я на это имел неоспоримое право, закон отдал сына мне. Более я не могу тебе сказать, потому что не хочу обвинять мать перед сыном. Удовольствуйся этим.
Сначала ты должен получить офицерский чин и в качестве
офицера исполнить свой долг, как и все твои товарищи, когда же ты достигнешь совершенных лет, я уже не
буду иметь власти над тобой — выходи, если хочешь, в отставку, но для меня известие о том, что мой единственный сын уклонился от военной службы,
будет смертельным ударом.
«Бедная мама, — замелькало в ее голове, — она так любит Таню, кроме того, она
будет напоминать ей обо мне… Нет, не надо
быть эгоисткой… Здесь она
будет даже счастливее… Пройдет время, кого-нибудь да полюбит… Ведь я до князя никого не любила, никто даже мне не нравился… А у нас бывали же гости из Тамбова, хотя редко, да бывали, даже
офицеры… Так и с ней может случиться… Теперь никто не нравится, а вдруг понравится…»
Это
был красивый, высокий, статный блондин, с темно-синими большими бархатными глазами, всегда смотревшими весело и ласково. Вместе с князем Луговым он воспитывался в корпусе, вместе вышел в
офицеры и вместе с ним вращался в придворных сферах Петербурга, деля успех у светских красавиц. До сих пор у приятелей
были разные вкусы, и женщины не являлись для них тем классическим «яблоком раздора», способным не только ослабить, но и прямо порвать узы мужской дружбы.
Оценила эту красоту другая. Это
была Таня Берестова. Она не только сумела незамеченной посмотреть на приезжего
офицера, но даже пробралась в сад и, незаметно скользя между кустов, хоронясь и затаив дыхание, все время следила за статным белокурым красавцем.
Служба в гвардии
была самая легкая. За все отдувались многотерпеливые русские солдаты.
Офицеры, стоявшие на карауле, одевались в халаты, дисциплина и субординация
были на втором плане. Генералы бывали такие, которые не имели никакого понятия о военной службе. Гвардия, таким образом, представляла из себя придворных, одетых в военные мундиры.
С этою мыслью она приехала в Петербург и осуществила свой план. Ее ненаглядный Жозя
был устроен, она отделила ему две трети своего громадного состояния, доставшегося ей от еврея Самуила, и, таким образом, он сделался знатным и богатым, блестящим гвардейским
офицером, будущность которого, улыбающаяся и радостная,
была окончательно упрочена. Станислава Феликсовна уехала в Италию, с тем чтобы там поступить в один из католических монастырей.
«Вернее, смерть
будет моим уделом…» — мелькали в уме Осипа Ивановича грустные мысли, а переменные, сытые и сильные почтовые лошади неслись во весь опор, и ямщики, в чаянии получения щедрой подачки от молодого
офицера, весело их подбадривали.
Молодой Лысенко со дня прибытия в действующую армию с положительно львиной отвагой и безумной храбростью появлялся в самых опасных местах битвы и исполнял самые отважные и рискованные поручения. Суровый старик продолжал относиться к сыну как к совершенно чужому и постороннему для него
офицеру, тем более что он не находился под его непосредственным начальством и не
было поэтому поводов к их встречам.
Случайно, или по воле Провидения, первым человеком, заинтересовавшимся тяжело раненным
офицером и наклонившимся над ним,
был генерал Иван Осипович Лысенко.