Неточные совпадения
Только двое людей из великосветского петербургского общества знали более других об этой таинственной истории. Это были два молодых офицера:
граф Петр Игнатьевич Свиридов
и князь Сергей Сергеевич Луговой.
Это последнее назначение имело особый смысл, потому что Измайловский полк, обязанный своим бытием указу 22 сентября 1730 года, был создан, по мысли обер-камергера Бирона, служить ему оплотом против каких бы то ни было покушений гвардии Петра
и в этих видах формировался исключительно из украинских ландмилицов, вверенных командованию
графа Левенвольда, душой
и телом преданного
графу Эрнсту-Иоганну Бирону.
В дополнение к этому заметим, что по распоряжению
графа Левенвольда на свадьбу Густава Бирона в дом новобрачного приглашены были только те измайловские офицеры, у которых имелись карета или коляска с лошадьми, а провожать Бирона из дома во дворец, в 2 часа дня, дозволялось без исключения, «хотя
и пешками
и верхами».
Граф согласился,
и Алексей Григорьевич, получивший при поступлении ко двору Елизаветы Петровны прозвание Разумовского, стал считаться певчим цесаревны.
Только один человек старался поддержать в ней бодрость духа в это тревожное время. Это был саксонский посланник
граф Линар. Он предложил решительную меру — подвергнуть великую княжну допросу
и следствию
и заставить отречься от прав на престол или арестовать ее.
Правительница была окружена шпионами, подкупленными великой княжной. Одна из камер-юнгфер Анны Леопольдовны, услыхав сказанное
графом Линаром, передала его слова Елизавете Петровне, которая предупредила маркиза де ла Шетарди,
и он тотчас же громко заявил во дворце, что если кто-нибудь отважится посягнуть на его личность, то он вышвырнет посягнувшего из окна.
Но в тот самый момент, когда Герман Лесток вышел из французского посольства, сообщив Шетарди о согласии на назначенный им срок цесаревны, в Петербурге было получено известие, что
граф Левенгаупт, командовавший шведскими войсками, двинулся вперед
и вследствие этого гвардейские полки получили приказание быть наготове к немедленному выступлению.
От Преображенских казарм, расположенных на окраине тогдашнего Петербурга, до Зимнего дворца было очень далеко. Пришлось идти по Невскому проспекту, безмолвному
и пустынному. По обеим сторонам его высились уже в то время обширные дома, в которых жили сановники. Проходя мимо этих домов, солдаты входили в них
и арестовывали тех, которых им было велено отвезти во дворец Елизаветы Петровны. Таким образом, они арестовали
графа Остермана,
графа Головнина,
графа Левенвольда, барона Менгдена
и многих других.
Наконец, таким же адъютантом при
графе Разумовском,
и особенно к нему приближенным, был Иван Перфирьевич Елагин, несомненно, один из честнейших
и образованнейших людей своего времени.
Хитрый
и ловкий,
граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин еще при Анне Леопольдовне вызван был из ссылки, куда попал по делу Бирона,
и снова привлечен к общественной деятельности благодаря совершенному отсутствию всякого серьезного дарования между людьми, державшими бразды правления. Один он был опытен в делах
и умел владеть пером. Государыне он был неугоден, но умел хорошо излагать свои мысли на бумаге
и объясняться по-французски
и по-немецки. По необходимости его удержали при делах.
Того гляди, какой-нибудь принц — искатель приключений, вроде инфанта Португальского, принца де Конти, принцев Гессен-Гомбургских или, наконец,
графа Маврикия Саксонского, приглянется императрице
и, чего доброго, наденет «
и венец,
и бармы Мономаха».
В память этого события над церковью в Перове
и церковью Воскресения в Барашах, которая была роскошно обновлена императрицей, поставлены были над крестами вызолоченные императорские короны, а на месте, где находился дом священника, возведены были, по ее же приказанию,
графом Разумовским богатые палаты, подаренные Елизаветой Петровной Разумовскому. Теперь там помещается 4-я гимназия.
«В возобновлении
и украшении храма Воскресения, — говорит
граф Снегирев, — участвовали императрица Елизавета Петровна
и граф Алексей Григорьевич Разумовский, имевшие к нему особенное благоволение».
Одному ему отпускалось рыбное кушанье, в то время, когда государыня
и весь двор держали строгий пост, а
граф Бестужев принужден был обратиться к патриарху Константинопольскому за разрешением не есть грибное.
Первая стычка между двумя партиями имела следствием несчастное Лопухинское дело. Герману Лестоку во что бы то ни стало хотелось уничтожить соперника, им же самим возвышенного. Он ухватился за пустые придворные сплетни, надеясь в них запутать вице-канцлера
и тем повредить Австрии. Надо заметить, что в числе осужденных на смертную казнь, но помилованных вошедшей на престол своего отца Елизаветой Петровной, был
и граф Левенвольд, казнь которого заменена была ему ссылкой в Сибирь.
Негодование
и досада овладели близкой к нему женщиной — Натальей Федоровной Лопухиной. Она отказалась от всех удовольствий, посещала только одну графиню Бестужеву, родную сестру
графа Головкина, сосланного также в Сибирь,
и, очень понятно, осуждала тогдашний порядок вещей. Этого было достаточно. Лесток
и князь Никита Трубецкой стали искать несуществующий заговор против императрицы в пользу младенца Иоанна.
«Первейший тогда, в особливой милости
и доверенности у Ее Императорского Величества находящийся, господин обер-егермейстер
граф Алексей Григорьевич Разумовский, — говорит князь Яков Петрович Шаховской, — приятственно с духовными лицами обходился
и в их особливых надобностях всегда представителем был».
Императрица выехала из Москвы. Поезд государыни был огромный. Ее сопровождали Разумовский, гофмейстер Шепелев,
граф Салтыков, Феодор Яковлевич Дубянский, два архиепископа, графиня Румянцева, князь Александр Михайлович Голицын,
граф Захар Григорьевич Чернышев, Брюммер, Берхгольц, Декен
и другие. Вся свита состояла из 230 человек.
Особенною роскошью отличались два приятеля Алексея Григорьевича Разумовского: великий канцлер Бестужев, у которого был погреб «столь великий, что сын его капитал составил, когда по смерти его был продан
графам Орловым», у которого
и палатки, ставившиеся на его загородном дворе, на Каменном острове, имели шелковые веревки. А второй — Степан Федорович Апраксин, «всегда имевший великий стол
и гардероб, из многих сот разных богатых кафтанов состоявший».
Депутаты эти, конечно, были своими людьми у
графа Алексея Григорьевича, где впервые увиделись
и познакомились с
графом Кириллой Григорьевичем, к избранию которого в гетманы их стали исподволь подготовлять.
Из сверстников своих
граф Кирилла особенно сблизился с умным, оригинальным
и любезным
графом Иваном Григорьевичем Чернышевым.
Как ни странно, конечно, теперь назначение в президенты двадцатидвухлетнего юноши, едва выпустившего из рук указку, за которую он поздно ухватился, однако это объясняется не только исключительным положением
графа Алексея Григорьевича при дворе, но еще тем полным отсутствием людей образованных
и способных, которые отличились, особенно в начале царствования Елизаветы Петровны.
В конце 1746 года императрица Елизавета Петровна сосватала за
графа Кирилла Григорьевича Разумовского, несколько, как говорили тогда при дворе, против его желания, свою внучатую сестру
и фрейлину Екатерину Ивановну Нарышкину.
Тетки Екатерины Ивановны при дворе Петра Великого играли весьма важную роль
и считались чем-то вроде принцесс крови. Из них Агриппина Львовна вышла за князя Александра Михайловича Черкасского, Александра за знаменитого Волынского, Мария за князя Федора Ивановича Голицына, а Анна за князя Алексея Юрьевича Трубецкого. По матери своей невеста
графа Разумовского происходила от Фомы Ивановича Нарышкина, дяди Кирилла Полуектовича.
За княжной считалось 88 тысяч душ
и, между прочим, дом на Воздвиженке (теперь
графа Шереметева), подмосковные села Петровское (известное под именем Петровско-Разумовского), Троицкое, Котлы, огромные пензенские вотчины: Черниговская
и Ерлово.
Форшнейдер был камергер
граф Скавронский; шаферов, камергеров
и камер-юнкеров 6 человек.
28 числа октября, поутру, обыкновенно, помянутые камергер
граф Разумовский с женою ее императорскому величеству всеподданнейшее благодарение приносили, также
и их императорским высочествам,
и того дня при столе их величеств уняты были кушать.
И по окончании бала кушали вечернее кушанье; сидела обыкновенно невеста в своем месте под балдахином; потом приведен
граф Разумовский церемониею, при битии литавр
и игрании труб, маршалом
и, сорвав над своею графинею венец, посажен с нею.
30 числа октября пополудни ее императорское величество
и их императорские высочества
и все знатнейшие чужестранные лица были в доме упомянутого
графа Разумовского; был бал
и кушали вечернее кушанье».
Наконец, 16 октября 1749 года подписан был Елизаветой Петровной указ об отправке
графа Гендрикова для избрания гетмана
и о передаче всех дел украинских из Сената в Коллегию иностранных дел. В это время были отпущены
и депутаты. Дело об избрании
графа Кирилла Григорьевича было решено в Петербурге, теперь следовало исполнить обряд выбора его вольными голосами.
15 января 1750 года приехал в Глухов
граф Гендриков. Он привез жалованную грамоту
и через два дня по его приезде, по его требованию, генеральные старшины съехались в генеральную канцелярию
и подписывались на «прошении в гетманы Кирилла Григорьевича». Гендриков после этого угощал напропалую старшин, которые у него немало «гуляли
и куликали».
В 8 часов, по данному второму сигналу, собрались в дом полномочного министра
графа Гендрикова генеральные
и войсковые старшины, бунчуковые товарищи
и знатное малороссийское шляхетство, а митрополит Киевский, Тимофей Щербацкий, с тремя епископами, печерским архимандритом Иосифом Орнатским
и прочим духовенством, отправились в церковь Святого Николая Чудотворца.
Затем цугом ехал в богатой карете
граф Гендриков
и его ассистенты, окруженные гренадерами
и придворными лакеями.
Когда
граф Гендриков приблизился к возвышению, внесены были на него царская грамота
и гетманские клейноды
и положены были на два стола. Государственное знамя держал Гамалей с двумя товарищами около стола, на котором лежала грамота. За ними поместилось духовенство в полном облачении. Около стола, где лежали клейноды, стояли генеральные старшины
и бунчуковые товарищи, а вокруг возвышения все шляхетство. Посреди возвышения стал
граф Гендриков.
На это духовенство, генеральные старшины, бунчуковые
и войсковые товарищи, полковники, старшины
и шляхта объявили, что, так как самым верным
и неутомимым ходатаем за них постоянно был
граф Алексей Григорьевич Разумовский, то они за правое полагают быть в Малой России гетманом брату его, природному малороссиянину, ее императорского величества действительному камергеру, лейб-гвардии Измайловского полка подполковнику
и Академии наук президенту, орденов Святого Александра Невского
и Святой Анны кавалеру,
графу Кириллу Григорьевичу Разумовскому.
Народ троекратным криком подтвердил избрание.
Граф Гендриков поздравил тогда всех присутствующих с новоизбранным гетманом. Раздался сто один пушечный выстрел,
и по полкам все казаки стали стрелять беглым огнем.
18 декабря 1747 года, в день своего рождения, Елизавета Петровна обручила сына камергера, камер-юнкера
графа Андрея Алексеевича, с фрейлиной Разумовской во время бала
и в присутствии всех чужестранных министров
и знатнейших особ обоего пола.
Один враг был сломлен, но за Пруссию стоял еще
граф Лесток, которому государыня была многим обязана, но которого терпеть не мог
граф Алексей Григорьевич
и который сам открытым презрением ко всему русскому, бестактным поведением
и необдуманными словами приготовил себе погибель. 22 декабря 1747 года Лестока схватили, допрашивали, пытали
и сослали сперва в Углич, а потом в Устюг Великий.
Вскоре после ссылки Лестока двор снова переехал в Москву. Там государыня обедала
и ужинала у Разумовского, в Горенках, а 17 марта в селе Петровском было обеденное кушанье для тезоименитства его сиятельства
графа Алексея Григорьевича; кушала ее императорское величество
и их высочества
и первого
и второго класса обоего пола персоны. Палили из пушек при питии здоровьев. Вслед за двором приехал в Москву
и граф Кирилл Григорьевич.
На время богомолья великий князь
и великая княгиня переехали на троицкую дорогу
и поселились в Раеве, именье Чеглоковых, близ Тайнинского. Государыня отправилась в Воскресенский монастырь.
Граф Алексей Григорьевич сопутствовал ей, а также
и некоторые из самых приближенных к ней лиц. Дорогой государыня останавливалась в принадлежащем Разумовскому селе Знаменском
и там вечернее кушанье кушать изволила в ставках на лугу, подле Москвы-реки.
С необычайною хитростью Шувалов так устроил дело, что Бестужев
и Апраксин просили государыню пожаловать Ивана Ивановича в камер-юнкеры,
и граф Александр Иванович приезжал к ним нарочно, будто просить, чтобы они сделали одолжение
и ее величеству в удобное время доложили.
Он приставил к молодому
и неопытному Бекетову другого адъютанта, состоявшего при
графе Алексее Григорьевиче, Ивана Перфильевича Елагина, который в то же время служил
и под его начальством в Коллегии иностранных дел.
Придворные жадно следили за соперничеством между двумя новыми фаворитами — Иваном Ивановичем Шуваловым
и Никитой Афанасьевичем Бекетовым. С любопытством ждал исхода этой борьбы
и вновь избранный гетман малороссийский,
граф Кирилл Григорьевич Разумовский. Однако ему не довелось лично быть свидетелем окончания этого придворного эпизода.
Летом 1751 года, когда
граф Кирилл был уже в Малороссии, Никита Афанасьевич Бекетов, любивший литературу
и занимавшийся вместе с другом своим Елагиным писанием стихотворений, стал перекладывать стихи свои на музыку. Песни, им сочиненные, певали у него молоденькие придворные певчие. Некоторых из них Бекетов полюбил за их прекрасные голоса
и в простоте душевной иногда гулял с ними по Петергофским садам.
В ней остались гетман, великий канцлер
граф Бестужев-Рюмин, вице-канцлер
граф Михаил Илларионович Воронцов
и остальные мужчины.
Граф Кирилл Григорьевич всеми силами старался удержать мать при себе, свято чтил все ее деревенские обычаи
и нарочно для нее заказывал привычные ей кушанья.
Граф гетман Кирилл Григорьевич зажил в Глухове царьком. В универсалах своих он употреблял старинную формулу: «Мы, нашим, нам, того ради приказуем, дан в Глухов
и прочее».
Разумовский прибыл в Москву почти в одно время с двором, который 14 декабря тронулся из Петербурга. Вместе с двором приехал, разумеется,
и граф Алексей Григорьевич, все еще могущественный, хотя уже не всемогущий,
и единственный фаворит.
Кирилл Григорьевич между тем, несмотря на беспредельную, почти сыновнюю привязанность к брату, был в весьма хороших
и даже близких отношениях не только с Иваном Ивановичем Шуваловым, но даже с
графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым.
Граф Кирилл Григорьевич был тоже охотник полакомиться. Его праздники, балы
и банкеты не уступали праздникам его старшего брата, но, кроме того, утонченные блюда, приготовленные французскими поварами,
и вкусные особливые рыбки предлагались всем, а не одним только избранным
и знакомым приятелям. У Кирилла Григорьевича был всегда открытый стол, куда могли являться
и званые
и незваные.