Неточные совпадения
— Ну, что, придется предать дело
воле Божьей? — первый спросил его
граф Свиридов.
Против своей
воли он ревниво следил за своими соперниками,
графом Петром Игнатьевичем и «поляком», как не особенно дружелюбно называл он
графа Свянторжецкого. Соперничество с
графом Свиридовым не могло, конечно, не отразиться на отношениях князя Сергея Сергеевича к его другу. Постепенно возникла холодность, которая заставила недавних задушевных друзей отдалиться друг от друга.
Незаметно для себя, против своей
воли,
граф влюбился в княжну Людмилу Васильевну Полторацкую.
У
графа Петра Игнатьевича не хватало именно этой силы
воли. Княжна Людмила Васильевна играла с ним как кошка с мышью, то приближая к себе, то отталкивая, и заставляла его испытывать все муки бесправной ревности. Он ревновал ее и к князю Луговому, и к
графу Свянторжецкому.
Какое-то странное, необъяснимое предчувствие его останавливало, и язык, уже не раз готовый его выразить, говорил, как бы против его
воли, другое. Неожиданное обстоятельство вдруг изменило совершенно отношения
графа Свянторжецкого к княжне Полторацкой.
— Гм… приказать… Вот что, Яков, — с расстановкой начал
граф Свянторжецкий, — хочешь на
волю?
Он позвонил. Явился Яков, все еще служивший у
графа, так как отпуск его на
волю, несмотря на уплаченные за него
графом помещику деньги, еще не состоялся, за окончанием всех формальностей. В его сундуке, однако, уже лежали и те двести рублей, которые дал ему Иосиф Янович за услугу, вместе с ранее накопленными деньгами и оставшимися от уплаты за поимку Никиты.
— А что, если она теперь задумала месть более крупную? Если она позовет людей и объявит, что он,
граф, ворвался к ней ночью, без ее
воли? Произойдет скандал на весь город. Он будет опозорен.
В будуаре никого не было. Дрожащим от волнения голосом начал
граф свою исповедь. Он подробно рассказал, кто он такой, его побег от отца, принятие, по
воле его матери, титула
графа, не умолчал даже об источнике их средств — старом еврее.
Граф Иосиф Янович Свянторжецкий, в несколько часов ставший Осипом Ивановичем Лысенко, в то время, когда гроб с останками Татьяны Берестовой, именовавшей себя княжной Людмилой Васильевной Полторацкой, опускали в могилу, уже ехал к границе с твердым решением исполнить
волю мудрой и милостивой монархини: или беззаветной храбростью добыть себе прощение отца и милосердие Бога, или же геройски славною смертью искупить свою вину — результат его необузданного характера и неумения управлять своими страстями.
— Да, церковь, каменный обширный храм. Другой храм я буду строить одновременно на месте моего сгоревшего дома. Церкви Лугового и Зиновьева, вы знаете, очень ветхи. Если я, паче чаяния, не доживу до окончания построек, то я уже оставил духовное завещание, в котором все свои имения и капиталы распределяю на церкви и монастыри, а главным образом на эти две для меня самые священные работы.
Граф Петр был так добр, что согласился быть моим душеприказчиком и исполнителем моей последней
воли.
— Жить ли мне здесь или сбежать тайком, так как
волею граф не выпустит, сегодня еще сказал мне, что не расстанется со мной до смерти, боюсь, и коли сбегу я, на дне морском сыщет, власти-то ему не занимать стать.
Управляющий обещал употребить все силы для исполнения
воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что́ они дают у других, т. е. всё, что́ они могут давать.
Неточные совпадения
Дубельт прислал за мной, чтоб мне сказать, что
граф Бенкендорф требует меня завтра в восемь часов утра к себе для объявления мне высочайшей
воли!
— Разумеется, дело не важное; но вот оно до чего вас довело. Государь тотчас вспомнил вашу фамилию и что вы были в Вятке и велел вас отправить назад. А потому
граф и поручил мне уведомить вас, чтоб вы завтра в восемь часов утра приехали к нему, он вам объявит высочайшую
волю.
— Ив кого это он у меня, сударь, такой лютый уродился! Сына вот — мнука мне-то — ноне в мясоед женил, тоже у купца дочку взял, да на
волю его у графа-то и выпросил… ну, куда уж, сударь, нам, серым людям, с купцами связываться!.. Вот он теперь, Аким-то Кузьмич, мне, своему дедушке, поклониться и не хочет… даже молодуху-то свою показать не привез!
— Ну так
воля твоя, — он решит в его пользу.
Граф, говорят, в пятнадцати шагах пулю в пулю так и сажает, а для тебя, как нарочно, и промахнется! Положим даже, что суд божий и попустил бы такую неловкость и несправедливость: ты бы как-нибудь ненарочно и убил его — что ж толку? разве ты этим воротил бы любовь красавицы? Нет, она бы тебя возненавидела, да притом тебя бы отдали в солдаты… А главное, ты бы на другой же день стал рвать на себе волосы с отчаяния и тотчас охладел бы к своей возлюбленной…
Воля твоя, а
граф не виноват!