Неточные совпадения
Забудут ли в таком случае
русские люди битву Задонскую? Забудут ли, что наше отечество два века страдало под игом иноплеменных, что государи наши преклоняли колени перед ханами орд монгольских и получали венец царства, как дар их милостей? Забудут ли, что эта битва, знаменитейшая в летописях мира,
есть основание нашей свободы?
Станислав Понятовский, достигший польского престола при поддержке
русского правительства, при некоторых своих достоинствах отличался отсутствием характера — не имел качества, которое именно и
было ему необходимо в трудную эпоху царствования.
При Станиславе Понятовском диссиденты потребовали удовлетворения своих жалоб и
были поддержаны Россией и Пруссией. В Варшаве собрался сейм. Люди благоразумные и умеренные не прочь
были уступить, но фанатики не соглашались, разражались огненными речами и тормозили ход прений.
Русский посланник князь Репнин приказал ночью арестовать четырех из них, самых ярых и влиятельных, и отправил в Россию. Противники диссидентов примолкли или разбежались, и закон, восстанавливающий прежние права некатоликов, прошел.
По получении из Петербурга приказаний находящиеся в Польше
русские войска атаковали конфедератов всюду; взяли много важных пунктов и прогнали неприятеля в леса. Но у конфедератов
было много тайных единомышленников в среде мирного населения, они обнаруживали большую живучесть и росли, как гидра.
Главная его заслуга заключалась в том, что он в военных действиях ввел единство, которого до тех пор не
было. При нем
русские войска до прибытия подкреплений, хотя
были очень разбросанны и слабы, но могли друг друга поддерживать; подвижные колонны ходили по всем направлениям, отдельные посты поддерживали сообщения во все стороны. Когда оказывалось нужным, сосредотачивались довольно значительные силы.
В течение целых двух лет действия войск ограничивались мелкими стычками с конфедератами и удерживанием их в почтительном отдалении. Для крупных дел, для решительных ударов
русские войска
были все-таки слишком малочисленны, а усилить их не
было возможности, потому что все, чем могло располагать правительство,
было выставлено против Турции.
Огни
были погашены, и
русский лагерь отдыхал. Кое-где раздавалось ржанье коня, который, фыркая, скакал по прошлогодним листьям и мху, покрывающим землю. Из глубины леса слышались порой окрики часовых...
В отряде уже знали, как отнесся генерал к раненому молодому офицеру, любимому солдатами за мягкость характера, за тихую грусть, которая
была написана на юном лице и в которой чуткий
русский человек угадывал душевное горе и отзывался на него душою. Такая сердечность начальника еще более прибавляла в глазах солдат блеска и к без того светлому ореолу Суворова.
Историю и географию он изучал по Гюбнеру и Ролленю, а начала философии по Вольфу и Лейбницу. Артиллерию и фортификацию преподавал ему сам Василий Иванович, который
был знаком с инженерною наукою больше, чем с другими, даже перевел на
русский язык Вобана.
Одновременно с делом Левенвольдта шло дело о заговоре бывшего австрийского посла при
русском дворе маркиза Ботта д’Адорна и Лопухиных против императрицы Елизаветы Петровны в пользу младенца Иоанна. Концом процесса
было присуждение Лопухиных: Степана, Наталью и Ивана бить кнутом, вырезать языки, сослать в Сибирь и все имущество конфисковать.
В правом деревянном флигеле при Петре
была русская баня. Императрица Елизавета в 1743 году сделала здесь комнату с душами для обливания.
Она
была, несомненно, тем идеалом «матушки-царицы», какой представляет себе
русский народ. До своего вступления на престол она жила среди этого народа, радовалась его радостями и печалилась его горестями. После мрачных лет владычества «немца», как прозвал народ время управления Анны Иоанновны, и краткого правления Анны Леопольдовны императрица Елизавета Петровна, как сказал генерал Ганнибал, в лучах славы великого Петра появилась на
русском престоле, достигнув его по ступеням народной любви.
Иногда цесаревна тут с ними на посиделках, когда они работали, занималась рукоделием, пряла шелк, ткала холст, зимой же об Святках собирались к ней ряженые слободские парни и девки, и тут разливался чисто
русский простодушный разгул: начинались пляски, присядки, веселье и удалые песни, гаданья с подблюдным припевом. Под влиянием бархатного пивца, да сладкого медку, да праздничной бражки весело плясалось на этих праздниках; сама цесаревна до них
была во всю жизнь большая охотница.
Одним из красивейших домов елизаветинского времени
был дом знаменитого «представителя музы», первого
русского мецената Ивана Ивановича Шувалова; стоял он на углу Невского и Большой Садовой. Дом
был построен в два этажа, по плану архитектора Кокрякова.
Суворов
был вполне
русский человек — погрузившись в солдатскую среду для ее изучения, он не мог не понести на себе ее сильного влияния. Он сроднился с ней навсегда; все, на что он находил себе отголосок в ее натуре, выросло в нем и окрепло или же усвоилось и укоренилось. В бытность свою солдатом он изучал во всей подробности воинские уставы и постановления, бывал постоянно на строевых учениях и ходил в караул.
Ее чуждому всякой глубины мысли уму, конечно, могло показаться более чем странным, что роман Александра Васильевича начался чуть ли не с умирающей девушкой. Здоровье
было главным условием любви в том смысле, в каком понимала ее Марья Петровна, в каком понимает ее, с одной стороны, впрочем, и
русский народ, выражая в одной из своих пословиц мысли, что «муж любит жену здоровую».
В Петербурге, при кадетском корпусе, составилось в царствование Елизаветы Петровны первое общество
русской словесности и первый
русский театр. Александр Васильевич, находясь по временам в Петербурге, посещал это общество и читал там свои литературные опыты. С автором «Россиады» Херасковым и Дмитриевым Суворов
был в приятельских отношениях.
Оба эти литературные опыта Суворова
были напечатаны в 1755 году в издававшемся при Академии наук первом
русском журнале под заглавием «Ежемесячные сочинения».
Сражение выиграно исключительно храбростью
русской армии. Граф Апраксин
был тут ни при чем. И он, и противник его, прусский фельдмаршал Левольд, соперничали друг с другом количеством наделанных ошибок, но пальма отрицательного первенства принадлежала все-таки графу Апраксину. Последнего сменили и назначили Фермора.
Легкий отряд Чернышова, которым командовал Тотлебен, напал на этот город внезапно. Гарнизон Берлина состоял всего из трех батальонов. Поспешно бросились к нему на помощь небольшие прусские отряды. Пруссаков разогнали, и в то время, когда сам Фридрих спешил к своей столице, она
была занята
русскими, которые наложили на нее контрибуцию и, разграбив окрестности, в особенности загородные дворцы, поспешно ушли. На Берлин же направились австрийцы под предводительством Ласси, но опоздали.
Сражение началось, но первое выступление
было неудачно.
Русские передовые гусарские эскадроны
были опрокинуты. Победа, казалось, уже
была на стороне неприятеля, как вдруг, откуда ни возьмись, появился Александр Васильевич.
Платен переменил позицию, отойдя за городок Гольнау и оставив в нем небольшой отряд пехоты.
Русская артиллерия принялась разбивать городские ворота, но безуспешно. Генерал Берг дал Суворову три батальона и приказал завладеть городом. Утром он бросился к городу под сильным огнем, выломав ворота, ворвался в улицы, причем получил две незначительные раны. Город
был взят.
Война с Пруссией продолжалась еще некоторое время. Несмотря на победы, одержанные
русскими, несмотря на взятие Берлина, она
была тяжела для России, и все с нетерпением ожидали ее окончания.
Последний
был отозван тотчас по воцарении Петра III, так как слишком усердно соблюдал во время своего управления Пруссией
русские государственные интересы, мало заботился о приобретении между пруссаками популярности.
Но это
был не конец, а только начало геройского подвига. Завязалась новая жестокая битва. Поляки, стоявшие за городом, сами напали на
русских.
И поляки, и
русские едва верили этим неслыханным подвигам! Только и разговору
было что о Суворове.
На большом военном совете у
русского посланника в Варшаве решено
было покорить все укрепленные места, находившиеся во власти конфедератов.
Русские войска, состоявшие под начальством Бибикова, предполагалось разделить на три корпуса, из которых один должен
был действовать в поле, а два другие непременно производить осадные работы. Для сбережения войск положено
было не прибегать к штурмам. Королевско-польские войска под начальством Браницкого назначались в помощь
русским.
Перед ним высились темные, безмолвные стены и ничего больше. Бродить таким образом возле Кракова нельзя
было долго.
Русские, заметив неприятеля, могли отрезать ему путь отступления в Тынец и взять эту крепость, так как в ней оставалось гарнизона всего сотни две человек.
Для отвлечения внимания военного начальства от замка в эту ночь в городе
был назначен костюмированный бал, на котором находился и Штакельберг. Весть о занятии замка пришла к нему на балу, и он решил отнять замок тотчас же.
Была произведена бессвязная атака, но отбита; за нею через полчаса другая, но также без успеха; потеряно 42 убитых и раненых. Отряд этот отбросил
русских, и пехота пробралась в замок, кавалерия же
была отогнана с потерею 15 человек.
В этом печальном происшествии
был виноват отчасти и сам Александр Васильевич, не дав веры сделанным на Штакельберга доносам и не обратив внимания на секретное сообщение одного поляка, поставщика
русских войск, который предупреждал его, что на краковский замок
будет покушение, и в доказательство справедливости своих слов показывал письмо от брата-конфедерата.
Четыре часа продолжались бесплодные усилия, в 6 часов утра
русские отступали, потеряв до 150 человек. Этот неудачный штурм убедил Александра Васильевича, что первоначально задуманный им план блокады замка
был лучше, а потому и ограничился ею. В замке к тому же уже
ели конину и ворон.
Последний вышел из замка ночью, но на переправе через Вислу
был захвачен
русскими. Письмо расшифровали и прочли. Александр Васильевич убедился в безнадежном положении гарнизона.
8 апреля явился из замка один из офицеров, Галибер, и с завязанными глазами
был приведен к Суворову. Александр Васильевич принял его ласково, посадил около себя и продиктовал главные статьи капитуляции. Предложенные условия
были очень выгодны, потому что Суворов желал скорой сдачи, но эта выгодность условий дала Шуази надежду на еще большую снисходительность
русских.
Французы Виомениля
будут перевезены во Львов. Французы Дюмурье в Бялу, в Литву; польские конфедераты в Смоленск. Люди невоенные отправляются куда хотят; больные пленные, которые в состоянии выдержать дальний путь, получают надлежащую помощь. Накануне дня, назначенного для сдачи,
русские провели всю ночь под ружьем.
Рано утром 15 апреля обезоруженный гарнизон стал выступать из замка частями по сто человек и
был принимаем вооруженными
русскими войсками. Шуази подал свою шпагу Суворову. Его примеру последовали и остальные восемь французских офицеров.
У обоих держав, очевидно,
были насчет Польши свои намерения, но они маскировали их приличною внешностью. Австрия, кроме того, по своим традициям делала одною рукою совсем не то, что другою, оказывала покровительство конфедератам, позволяла им собираться на своей территории, допускала их партиям укрываться от
русских войск.
В начале мая 1772 года до 40 000 австрийцев
были уже в движении к Кракову. 20 000 пруссаков заняли северную часть Польши и столько же
русских приблизилось к границам Польши со стороны Литвы.
Наконец
был подписан между Австрией, Пруссией и Россией договор о первом разделе Польши. В нее вступили два
русские корпуса, один из них, из Эльмпта, остановился в Литве. Суворов
был переведен в этот корпус и в октябре выступил с ним для следования в Финляндию, так как в шведском короле предполагались враждебные замыслы по отношению к России. Об этой цели движения корпуса Суворов не знал во время похода. Он узнал об этом лишь в Петербурге, из уст самой императрицы.
— Какая тут, батенька, честь… Ужели
быть лучше французом, чем
русским князем?
— Вот так-то, сударь мой, и наука, преподаваемая французами детям
русских бояр, она, как вакса, съест всю доброту и крепость души
русского человека: он не
будет знать ни Бога, ни святой православной Руси, не
будет иметь чистой любви к царю и отечеству, не станет любить и уважать своих родителей, не
будет годен ни на что и никуда… точно так же, как стали негодны мои сапоги.
Таков
был этот «кумир солдат», непобедимый воин, народный герой. Он любил все
русское, внушая любовь к родине и часто повторял...
— Вот это славно! Принеси-ка мне редечки с конопляным маслом да с солью. Это
русскому здорово, помилуй бог, как здорово, — заметил Александр Васильевич. — А чай у тебя
есть?
Прибыв в Гирсово, он увидел всю опасность своего положения, но это нимало его не беспокоило. Суворов сам говаривал, что
был чрезвычайно счастлив тем, что ему поручали всегда самые опасные дела, за которые никто не хотел браться, а поэтому волей-неволей представляли ему случай к отличию. Несмотря на всю невыгодность положения, Александру Васильевичу удалось отразить сильное нападение турок на Гирсово и удержать эту крепость во власти
русских.
Одно другого стоило, особенно для Василия Ивановича, который
был хотя из старой и почтенной, но не знатной фамилии, сам собою вышел в люди и потому не прочь
был от именитого родства. Сверх того, невеста, кроме связей, имела преимущество выдающейся чисто
русской красоты и молодости. Ей шел двадцать первый год, но она выглядела моложе. На всем этом легко
было примириться и успокоиться.
Крепость Нейшлот, считавшаяся в то время одним из важнейших пограничных укреплений в северной части
русской Финляндии,
была вся на ногах. Ожидали приезда его сиятельства графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского, имя которого в то время гремело не только на всю Россию, но далеко за ее рубежом.
— Не за что, не за что! — закричал он. — Я вас люблю, маменька; прямо, по-солдатски, говорю: люблю. Я солдат прямик, не двуличка, где мысли, тут и язык! Смотрите же, маменька, — прибавил он, прищуриваясь и грозя пальцем, — чтобы не
был у вас за ужином голодным; я
русский солдат, люблю щи да кашу.
Он
был неказист и худ, она полная, румяная,
русская красавица.
Но ослепление господствовавшей партии
было слишком велико. Она действовала, конечно, не без исторической основы, припоминая грабительства
русских войск в конфедератскую войну, дерзкие поступки некоторых
русских начальников, бесцеремонное пребывание в Польше
русских посланников, вроде князя Репнина, наконец, раздел части польских земель, который русофобы всецело приписывали России.
Русская императрица, чтобы покончить дело как можно скорее, решилась двинуть стотысячные силы. Большая часть этих войск, приблизительно две трети, должна
была под начальством генерала Каховского наступать с юга, остальные, под командой генерала Кречетникова, действовать с севера и востока.