Неточные совпадения
Когда эта желанная
бумага была получена и положена в карман, и он, высоко подняв голову, вышел из правления университета, жизнь представлялась ему заманчивой картиной…
Ему
было необходимо обратить скопленные от великих милостей княгини Зинаиды Павловны деньжонки, в размере более двух тысяч рублей, в какие-нибудь
бумаги, чтобы деньги не лежали без милых сердцу Гиршфельда процентов и занимали в бумажнике менее места.
Эти
бумаги тотчас
были отправлены с нарочными.
Роскошная приемная и громадный кабинет, уставленный шкафами с законами и юридической библиотекой и столом, заваленным книгами и
бумагами, должны
были производить подавляющее впечатление на клиентов.
Я полагаю, что князь Владимир, достигнув совершеннолетия, ничуть не
будет s претензии, если даже узнает, получив свои капиталы и доходы в целости, что ты употребила на себя лишние проценты, полученные от умелого помещения этого громадного капитала в другие гарантированные правительством
бумаги.
— Пустяки, я еще не
будучи в Т. все устроил. Весь капитал в наших руках, доходы, обращенные в государственные
бумаги, тоже
будет оставаться у нас; все подписанные тобою отчеты
будут утверждаться. Это, конечно,
будет стоить денег, но сравнительно очень ничтожных.
Надо
было добыть нужные
бумаги на громадную, заявленную княгине и княжне, сумму.
«Я предложу ему половину номинальной цены за эти ничего не стоящие
бумаги. Не
будет же он так глуп, что откажется!» — размышлял он, выходя из суда и садясь в сани.
— Я выеду вслед за княгиней с тем поездом, который приходит в Т. утром, сойду на предпоследней станции и проеду на лошадях в пригородный монастырь. Ты велишь разбудить себя у Фальк пораньше и поедешь туда к обедне. Я
буду тебя ждать в маленькой рощице на берегу озера. Там ты отдашь мне
бумагу и ключ. Пузырек же оставишь на столе у постели княгини. Поняла?
Разрешенная тобой спекуляция с капиталом твоего сына
была очень счастлива, купленные мною на его деньги
бумаги поднялись в цене; я, кроме того, за последнее время счастливо играл на бирже.
— Капитал и доходы князя, — говорил, между тем, он, — ты, обратив в государственные
бумаги, сдашь от греха в дворянскую опеку. На проценты же с твоего капитала, помещенного мною в верных
бумагах,
будешь жить совершенно спокойно. Эти проценты составят ежегодный доход в тридцать тысяч. Я думаю довольно?
Она дрожала, как в лихорадке. Наконец сумочка
была отперта. Она вынула
бумагу, опустила ее в карман, заперла сумочку и положила, как ее, так и ключи, на прежние места. А труп все глядел.
Он привез ему письмо от одного из знакомых Шатову профессоров медицинского факультета и книгу, завернутую в газетную
бумагу. Профессор рекомендовал ему г. Зингирева (такова
была фамилия гостя) и поручал вниманию Антона Михайловича свой недавно вышедший из печати труд по какому-то медицинскому вопросу. Гость вскоре откланялся.
Вернувшись на пароход, Шатов в рубку потребовал себе лист
бумаги, перо и чернильницу и стал писать. Написав несколько строк, он сложил
бумагу и положил ее себе в карман, потом, вернувшись в каюту, вынул из кобуры револьвер и поднялся на палубу. Она, как и все каюты,
была пуста. Пассажиры, обрадовавшись остановке, высыпали на берег.
Все вещи стояли, висели и лежали на прежних местах, только на письменном столе с этажерками не
было ни пузырьков, ни
бумаг, а лишь в образцовом порядке
были расставлены письменные принадлежности.
Лихорадочно дрожащими руками распечатывал он получаемые им официальные
бумаги и со страхом прочитывал их: строки прыгали перед его глазами и он должен
был несколько раз перечитывать…
— Я давно
была уверена, что этот Гиршфельд виновнее самой княжны в смерти Зинаиды Павловны, но, как ловкий и юркий жид, сумел избежать даже малейшего подозрения. Если только княжна написала доктору Шатову что-нибудь о своем деле, то, вероятно, она упоминала о нем. Это
будет против него доказательство. Я ему продам
бумаги, но за хорошую цену. Понял?
Копию с перевода старательно переписал сам Иван Флегонтович, он же скопировал и надпись на конверте, в которой
были вложены
бумаги, представленные Стешей Гиршфельду.
«Они не пойдут доносить на меня сами, не придут продавать мне свое молчание, но если от них потребуют показаний, они скажут правду, а эта правда для меня страшнее всякой лжи. Для следствия нужна только нить, а бусы улик нанижутся сами. Узнают и о моих отношениях к Петухову и Гариновой; позовут и их; а кто знает,
будут ли они молчать? Тому и другой я уже составил обеспеченное состояние. Нет, необходимо надо купить у Стешки эту
бумагу».
Совершеннолетие сына, принявшего наследственные имения и оставившего их в управлении отца, вторично спасло князя Василия от разорения и даже от позора, так как капитал сына значился только на
бумаге, а имения
были заложены и перезаложены.
Красивая рука Анны Аркадьевны, украшенная дорогими кольцами, с потухшей папиросой бессильно откинулась на ручку дивана: видно
было, что ее обладательница о чем-то задумалась, что-то соображает. Перед ней на столе лежал лист
бумаги, сплошь исписанный цифрами. Изящные бронзовые часы, стоящие на камине, показывали половина первого. В передней послышался звонок.
— Род князей Шестовых окончился со смертью моего покойного батюшки, — сурово поглядела она не него, — мои братья Дмитрий и Александр
были князьями только
бумагам, первый женился на какой-то польской жидовке, прижил с ней двух дочерей, из которых младшая умерла чуть не накануне своей свадьбы с каким-то докторишкой, а старшая сослана в каторжную работу за отравление брата Александра и его третьей жены. Достойная племянница достойных этой смерти дяди и теки.
При входе Гиршфельда, из-за огромного, стоящего посреди комнаты, письменного стола, поднялась высокая фигура хозяина, прервавшего, видимо, какую-то письменную работу, так как стол
был буквально завален
бумагами и конторскими книгами, а посередине лежала неоконченная рукопись.
Гиршфельд схватил газетную заметку — это
была вырезка из «Петуховской» газеты. Он узнал по шрифту и
бумаге.
— Я обдумала на этот счет мои окончательные условия; я получала сумму в сложности за пять лет, то это составит триста тысяч рублей. Вы их внесете на хранение в
бумагах в государственный банк в Петербурге и квитанцию вышлите мне в течении недели, считая с завтрашнего дня. Расчеты наши
будут тогда окончены, и я всю жизнь
буду нема, как рыба.
Гиршфельд подошел к бюро, отпер его, вынул объемистую папку
бумаг в изящной синей обложке, на которой крупными буквами
было напечатано: «Дело присяжного поверенного Николая Леопольдовича Гиршфельда. По опеке князя Владимира Александровича Шестова». Последняя строка
была написана чернилами.
«Если я начну вместе с бароном Розеном против него дело. Он делец и конечно его затянет и, кто знает, может
быть, и окажется правым — я ведь не читал ни одной
бумаги, которые подписывал. Чем же я
буду жить? Пусть в таком случае барон выдаст мне эти пять тысяч из моих денег, тогда я решусь».
Довольный и веселый, не чуя беды, вернулся Николай Леопольдович в свою петербургскую квартиру. Расплатившись с Милашевичем и по мелким векселям, да еще со скидкою, он имел удовольствие уложить в опустелый
было почти несгораемый шкаф довольно кругленькую сумму в
бумагах.
Николай Леопольдович действительно выдал ей такую
бумагу, обеспокоенный известиями, полученными им стороной из суда о положении его дел. Эта
было вскоре после примирения с князем. Он просил ее повлиять на последнего в смысле дачи им благоприятных для него показаний, как по своему делу, так и по делу Луганского, и обещал ей за это, по благополучном окончании обоих дел, выдать згу сумму. Об этой
бумаге знал и князь.
«Отдать матери!» — мелькнуло в ее уме, но она не хотела, чтобы мать знала о существовании этой
бумаги, и кроме того, Марья Викентьевна
была далеко не аккуратной, у нее никогда ничего не
было заперто, и князь, бывая в ее доме, мог свободно стащить драгоценную
бумагу, на которую Зыкова возлагала все свои последние надежды. Под влиянием минуты она решила передать ее на сохранение тому же Николаю Леопольдовичу. Задумано — сделано.
На другой день после ее допроса в квартире Гиршфельда
был произведен обыск. Денег найдено не
было, так как расходные Стефания Павловна сумела припрятать, забрали только
бумаги.
— Мои
бумаги и деньги целы? —
были его первые слова.