Я нашёл случай, при любезном содействии и д. начальника окружного штаба подполковника Д. Э. Конге, познакомиться насколько это возможно подробно со всеми этими учреждениями, имеющими, как я уже сказал, огромное значение
в жизни того колоссального тела, которое именуется «действующей армией».
Неточные совпадения
—
В городе, — сказал он, —
жизнь текла по прежнему… Порт-артурцы точно привыкли к бомбардировкам.
Тем более, что
в это время был большой подъём духа — прибыл С. О. Макаров, так трагически погибший 30 марта. На него возлагались большие надежды… Он вдохнул дух отваги даже
в мирных обывателей. Бомбардировка 9 марта не произвела на них никакого впечатления…
В городе было обычное движение… Я как раз
в это время ехал на «рикше» [извозчик.] по главной улице, когда послышались залпы из японских орудий…
— Напрасно русские думают, — сказал Куроки, — что мы намерены идти вперёд, мы возьмём Порт-Артур, Инкоу, укрепим их, и тогда пусть они приходят сюда. Если Плевна им стоила ста тысяч
жизней,
то оба эти пункта будут стоить
в пять раз более…
Если к этому прибавить условия бивачной
жизни, особенно
в настоящей войне, невыносимые жары, целые дни ливней,
то пыль густая, разъедающая,
то невылазная грязь и сырость, бездорожье и соединённые с ним лишения
в пище и
в питье,
то и получится
та далеко не поэтическая «картина войны», который я решил посвятить эти строки.
Только после двухмесячной
жизни в вагонах, грязных китайских фанзах,
в палатках и под открытым небом на биваках, проведя сутки
в приближающейся к человеческой обстановке
в городе Харбине, можно кое-как разобраться
в том страшном, мучительном впечатлении, которое я вынес из последнего боя под Дашичао — для меня, по крайней мере, несомненно последнего, так как мои нервы окончательно не выдержат повторения подобного испытания.
В то время, когда раненые и больные офицеры уже обжились
в Харбине, и их воспоминания относятся к более ранним, всесторонне и много раз описанным эпизодам войны, командированные являются со свежими новостями, находятся под их свежим впечатление и довольные сравнительным, так долго неиспытанным при бивачной
жизни, харбинским комфортом, делаются общительнее и разговорчивее.
А между
тем не более месяца
тому назад здесь кипела чисто-военная
жизнь,
в которой и я принимал участие.
Он чувствовал, что любовь, связывавшая его с Анной, не была минутное увлечение, которое пройдет, как проходят светские связи не оставив других следов
в жизни того и другого, кроме приятных или неприятных воспоминаний.
С Нехлюдовым не раз уже случалось
в жизни то, что он называл «чисткой души». Чисткой души называл он такое душевное состояние, при котором он вдруг, после иногда большого промежутка времени, сознав замедление, а иногда и остановку внутренней жизни, принимался вычищать весь тот сор, который, накопившись в его душе, был причиной этой остановки.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его в отчаяние, как английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или французских буржуа о слабости существующих полицейских законов. Словом, эти натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать в их широком размахе силу для водворения
в жизни тем или иным путем новых социальных положений.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я влюблен
в вас.
Жизнь моя на волоске. Если вы не увенчаете постоянную любовь мою,
то я недостоин земного существования. С пламенем
в груди прошу руки вашей.
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что
жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не
то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого
в хорошем обществе никогда не услышишь.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не
в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…»
В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не
то я смертью окончу
жизнь свою».
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая
жизнь.