Неточные совпадения
Вошел наш старший ординатор Гречихин с
сестрою милосердия, которая несла перевязочные материалы. Он
был невысокий и полный, с медленною, добродушною улыбкою, и военная тужурка странно сидела на его сутулой фигуре земского врача.
Вечерело.
Сестры, в белых фартуках с красными крестами, раздавали больным чай. Они заботливо подкладывали им хлеба, мягко и любовно
поили слабых. И казалось, эти славные девушки — совсем не те скучные, неинтересные
сестры, какими они
были в дороге.
Сестра подала ему кружку с чаем и большой ломоть белого хлеба. Дагестанец совершенно растерялся и неуверенно протянул руку. Он жадно
выпил чай, до последней крошки съел хлеб. Потом вдруг встал и низко поклонился
сестре.
Настасья Петровна
была четвертая
сестра их госпиталя, смирная и простая девушка, взятая из общины Красного Креста. Она осталась дежурить, а Зинаида Аркадьевна поехала с Султановым и Новицкою на ужин к корпусному командиру.
Но все понимали, что этого сделать невозможно: в соседнем госпитале
был доктор Султанов,
была сестра Новицкая; с ними наш корпусный командир вовсе не желал расставаться; пусть уж лучше больная «святая скотинка» поваляется сутки на голых досках, не
пивши, без врачебной помощи.
Вообще Султанов резко изменился. В вагоне он
был неизменно мил, остроумен и весел; теперь, в походе,
был зол и свиреп. Он ехал на своем коне, сердито глядя по сторонам, и никто не смел с ним заговаривать. Так тянулось до вечера. Приходили на стоянку. Первым долгом отыскивалась удобная, чистая фанза для главного врача и
сестер, ставился самовар, готовился обед. Султанов обедал,
пил чай и опять становился милым, изящным и остроумным.
Рвались снаряды, трещала ружейная перестрелка. На душе
было жутко и радостно, как будто вырастали крылья, и вдруг стали близко понятны солдаты, просившиеся в строй. «Сестра-мальчик» сидела верхом на лошади, с одеялом вместо седла, и жадными, хищными глазами вглядывалась в меркнувшую даль, где все ярче вспыхивали шрапнели.
Оживленно и весело все поворотили назад. Только сестра-мальчик
была огорчена и готова плакать от досады; она все обертывалась назад и горящими, жалеющими глазами поглядывала в шумевшую боем даль.
Чтобы
быть даже фельдшером или
сестрою милосердия, чтоб нести в врачебном деле даже чисто исполнительные обязанности, требуются специальные знания.
Новицкая
была в госпитале старшею
сестрою, за больными не ухаживала, а заведывала хозяйством. Порции для больных обыкновенно выписывались с вечера. Однажды врач забыл вечером выписать порции; палатная
сестра пришла к Новицкой утром за яйцами и молоком.
Сестра воротилась в палату, сообщила врачу. Врач в недоумении опустил голову. Вошел в палату старший ординатор, д-р Васильев. Врач сообщил ему о последовавшем «высочайшем отказе», — как же теперь
быть? Значит, голодать больным? В это время в палату вошла Новицкая.
Только Вера Николаевна получила-таки, кажется, серебряную медаль, Новицкая, жившая все время «в высших сферах», высокомерно игнорировала мнение других
сестер, но Зинаиде Аркадьевне
было неловко.
— Ведь это просто возмутительно!.. — либеральничала она. — Ну, да это уж пускай бы. Раз такой закон, то ничего не поделаешь. А почему о нас с Новицкой Султанов написал лучшие реляции, чем о других
сестрах? Ведь все мы работали совсем одинаково. Я положительно не могу выносить таких несправедливостей!.. — И сейчас же, охваченная своею радостью, прибавляла: — Теперь обязательно нужно
будет еще устроить, чтоб получить медаль на георгиевской ленте, иначе не стоило сюда и ехать.
В сочельник под вечер к нам пришел телеграфный приказ: в виду ожидающегося боя, немедленно выехать в дивизионный лазарет обоим главным врачам госпиталей, захватив с собой по два младших врача и по две
сестры. Наш дивизионный лазарет уже несколько дней назад
был передвинут из Ченгоузы версты на четыре к югу, к самым позициям.
Стемнело уже давно, мы выехали с фонарями. Ночь стояла тихая, темная и весенне-теплая; снегу не
было. Приехали мы в дивизионный лазарет, стали
пить чай. Все смеялись и острили по поводу этой фантастической командировки. Приехал Султанов с двумя своими врачами — и без
сестер.
Поехали, конечно, Новицкая и Зинаида Аркадьевна, — почему же Султанов не взял двух других
сестер? Но никому и в голову не пришло спрашивать, все понимали, что, если
было сюда ехать, то именно Новицкой и Зинаиде Аркадьевне… А
был дан совершенно определенный приказ приехать с
сестрами.
Новую
сестру?.. По штату на госпиталь полагается четыре
сестры, у нас их
было уже шесть: кроме четырех штатных, еще «сестра-мальчик» и жена офицера, недавно воротившаяся из Харбина после перенесенного тифа. И этим-то
сестрам делать
было решительно нечего, они хандрили, жаловались на скуку и безделье. А тут еще седьмая!
У всех
было негодующее изумление, — зачем эта
сестра, кому она нужна? Утром, когда главный врач зашел в офицерскую палату, граф Зарайский попросил его принять в госпиталь сверхштатною
сестрою привезенную им даму.
— Вот еще новая обуза свалилась на плечи! — раздраженно говорил он нашим
сестрам. — Как я теперь всех вас
буду перевозить?
Давыдов дал новой
сестре казенную лампу, отпускал казенный керосин, убеждал ее не жалеть дров, чтобы в фанзе
было тепло.
В султановском госпитале уже месяца полтора
была еще новая сверхштатная
сестра, Варвара Федоровна Каменева. Ее муж, артиллерийский офицер из запаса, служил в нашем корпусе. Она оставила дома ребенка и приехала сюда, чтоб
быть недалеко от мужа. Вся ее душа как будто
была из туго натянутых струн, трепетно дрожавших скрытою тоскою, ожиданием и ужасом. Ее родственники имели крупные связи, ей предложили перевести ее мужа в тыл. С отчаянием сжимая руки, она ответила...
Здесь же
были уже все три другие госпиталя нашего корпуса. Желтый и совершенно больной Султанов лежал в четырехконной повозке, предназначенной для
сестер. Новицкая, с черными, запекшимися губами и пыльным лицом, сердито и звонко, как хозяйка-помещица, кричала на солдат. Прохожие солдаты с изумлением смотрели на этого невиданного командира.
Сестры ехали с частью обоза, где
был и денежный ящик.
Только старшая
сестра, которой для службы в ее общине очень
была важна георгиевская ленточка, упорно, под всеобщими улыбками, утверждала, что она перевязывала под огнем.
В султановеком госпитале дело
было поставлено еще шире. Султанов представил Новицкую к золотой медали на георгиевской ленте, остальных
сестер — к серебряным медалям на георгиевской ленте. Обо всех, разумеется, также
было написано, что они перевязывали раненых под огнем неприятеля и что при этом особенно отличилась своею самоотверженностью
сестра Новицкая.
Были утверждены и медали наших
сестер. Младшие
сестры получили золотые медали на анненских лентах «за высокополезную и самоотверженную службу по уходу за ранеными и эвакуацию с 12–20 февраля с. г.». Старшая
сестра получила серебряную медаль с надписью «за храбрость» на желанной георгиевской ленте, — «за самоотверженную работу по уходу за ранеными под огнем неприятеля в феврале месяце 1905 года».
Работали они, действительно, никак уж не больше фельдшеров. Работали
сестры добросовестно, но работа фельдшеров
была гораздо труднее. Притом в походе
сестры ехали в повозке, фельдшера, как нижние чины, шли пешком.
Сестры на всем готовом получали рублей по восемьдесят в месяц, фельдшера, как унтер-офицеры, получали рубля по три.
Сколько я знаю, ни одна
сестра не воротилась с войны без одной или двух медалей; достаточно
было, чтобы за сотню сажен прожужжала пуля или лопнула шрапнель, — и
сестру награждали георгиевской ленточкой.
Сестрам же, имевшим знакомство в верхах, не нужно
было и этого: они получали георгиевские ленточки просто за знакомство с власть имущими.
Такова
была мелькнувшая в нашем госпитале «сестра-мальчик», у которой глаза загорались хищным огнем, как только надвигалась опасность.
Но опасностей
было мало, жизнь и здесь текла скучно, серо, и сестра-мальчик вскоре, еще до мукденского боя, уехала обратно в Россию.
Может
быть, в армии
были и «идейные»
сестры разных типов, но я лично их не встречал.
Далее, немало
было сестер из аристократических семей, с большими связями. За немногими исключениями,
сестры эти являлись истинными бичами тех врачебных учреждений, где они служили. К обязанностям
сестры они
были приспособлены очень мало, исполняли только те назначения врачей, какие им
было угодно, самих врачей не ставили ни в грош и вертели всем учреждением, как хотели. Всю свою деятельность здесь они превращали в один сплошной, веселый и оригинальный пикник с штабными генералами и офицерами.
Во время боя, когда
сестры наиболее нужны, они
были ни на что не годны.
Приходила весть, что муж убит или ранен, — и
сестре совсем уж
было не до окружающих.
Отдельные из таких
сестер могли очень добросовестно относиться к своим обязанностям, но главное, что шли-то они в
сестры вовсе не по влечению, а только для того, чтобы
быть поближе к мужьям.
Полковой праздник никому
был не в праздник, если не удавалось пригласить на него хоть двух-трех
сестер.
Нашей
сестре, недурненькой собою, пришлось однажды поехать в штаб одного из наших полков, где
был зубной врач.
За такую наглость солдат
был поставлен под ружье. Султановская команда оказалась вообще чрезвычайно «распущенной». Однажды
сестры приказали солдатам вытащить матрацы из госпитального шатра. Солдаты ответили...
Однажды, когда граф Зарайский сидел у своей
сестры, его вестовой доложил ему, что фуражир госпиталя выдал их лошадям совсем гнилое сено. (Между прочим, госпиталь вовсе не
был обязан кормить на свой счет лошадей чуть не ежедневно бывавшего в госпитале графа.) Граф сам пошел к фуражиру и велел дать хорошего сена. Фуражир ответил, что сено поставлено интендантством, и оно все такое. Тогда граф велел выдать своим лошадям ячменю. Фуражир отказал...
Как-то вечером, в праздник, я гулял с двумя
сестрами. Солнце село. По узкой дороге вдоль кустов навстречу нам шел подвыпивший бородатый солдат в коротком полушубке. На околыше его фуражки
был номер одного из наших полков.
Сестры волновались. Мы замедлили шаг, чтобы пропустить солдата вперед. Он обогнал нас и медленно шел, пошатываясь и все ругаясь.
Были уже густые сумерки. Дорогу пересекала поперечная дорога. Чтобы избавиться от нашего спутника, мы тихонько свернули на нее и быстро пошли, не разговаривая. Вдруг наискось по пашне пробежала в сумраке пригнувшаяся фигура и остановилась впереди у дороги, поджидая нас.
В объявлении сообщалось, что посадка в вагоны возвращающихся с Дальнего Востока воинских чинов
будет производиться в строгом порядке записи; записываться там-то; никакого различия между генералами, офицерами и нижними чинами делаться не
будет; в вагоны первого класса вне записи
будут сажаться
сестры милосердия и больные; остальные места первого класса, второго и так далее до теплушек заполняются по порядку записи.