Цитаты со словом «бытиё»
Порой мелькали мгновения невыносимого, уничтожающего счастья, когда жизненность судорожно усиливается во всем составе человеческом, яснеет прошедшее, звучит торжеством настоящий светлый миг, и снится наяву неведомое грядущее; когда чувствуешь, что немощна плоть перед таким гнетом впечатлений, что разрывается вся нить
бытия, и когда вместе с тем поздравляешь всю жизнь свою с обновлением и воскресением».
«Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть, и «высшего
бытия» не что иное, как болезнь; а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему.
— Кто бы ты ни был, но если ты есть, и если существует что-нибудь разумнее того, что теперь совершается, то дозволь ему быть и здесь. Если же ты мстишь мне за неразумное самоубийство мое — безобразием и нелепостью дальнейшего
бытия, то знай, что никогда и никакому мучению, какое бы ни постигло меня, не сравниться с тем презрением, которое я буду молча ощущать хотя бы в продолжение миллионов лет мученичества».
Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной, и странной легкости
бытия».
Но проснулся другим, чем был раньше. «Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости
бытия. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и — по той странной легкости бытия, которую он испытывал, — почти понятное и ощущаемое».
Сбросить веревки, разметать преступные, разъединяющие стены, — и жизнь широко распахнется перед человеком в вечной, неисчерпаемой радости своего
бытия.
Один из современных сынов Достоевского, поместившийся под знаком «вечности», пишет: «Над бездной всеобщего и окончательного небытия хотят позитивисты устроить жизнь, облегчить существование, ослабить страдания этого малого, короткого, узкого, призрачного в своей бессмысленности
бытия. Веселые позитивисты, поющие хвалу жизни, должны понимать жизнь как «пир во время чумы»… Только опустошенные, плоские, лакейски-самодовольные души не чувствуют ужаса этой «чумы» и невозможности этого «пира».
Один брюзгливо ругается и пренебрежительно пожимает плечами: устроить жизнь, облегчить существование, ослабить страдания этого малого, бессмысленного
бытия… Другой, пряча от себя пустоту цели, говорит: гибель для меня — моя награда, иных наград не нужно для меня.
Истинно существует только это первоединое, изначальное, наджизненное
бытие; оно — вне всякого явления и до всякого явления.
Грани личности исчезают, и душе открывается свободный путь к сокровеннейшему зерну вещей, к первоединому
бытию.
Таким образом, Дионис, точно так же, как Аполлон, убеждает нас в вечной радостности
бытия; только эту радостность нам надлежит искать не в явлении, а позади явлений.
Мы действительно становимся на краткие мгновения самим Первосущим и чувствуем его неукротимое желание и жажду
бытия: борьба, мучение, уничтожение явления кажутся нам теперь необходимыми при этом избытке бесчисленных, врывающихся в жизнь форм бытия, при этой чрезмерной плодовитости мировой Воли.
Человек теперь видит повсюду абсурды и ужасы
бытия, чувствует душою страшную мудрость лесного бога Силена.
Он начинал чувствовать, что его
бытие со всею красотою и ограничением покоится на скрытой подпочве страдания и познания, что его аполлоновское отношение к жизни, подобно покрывалу, только скрывает от него ясно им чуемую дионисову истину жизни.
Древний эллин, — говорит он, — всегда знал и испытывал страхи и ужасы
бытия, ему всегда была близка страшная мудрость лесного бога Силена.
Чтоб вообще быть в состоянии жить, эллин должен был заслонить себя от ужасов
бытия промежуточным художественным миром — лучезарными призраками олимпийцев.
Мы созерцаем страдания и гибель Прометея или Эдипа, и это созерцание вырывает нас из нашего оргиастического самоуничтожения; частная картина мук гибнущего героя заслоняет от нас общность того, что нас заставила почувствовать дионисическая музыка: там, где прежде мы как бы слышали глухие вздохи из самого средоточия
бытия, где, казалось, мы должны были погибнуть в судорожном напряжении всех чувств, и лишь немногое еще связывало нас с этим существованием, — там мы теперь видим и слышим только страдания и стоны данных героев — Прометеев, Эдипов.
Человек, — заключает Ницше, — это диссонанс в человеческом образе. Для возможности жить этому диссонансу требуется прекрасная иллюзия, облекающая покровом красоты его собственное существо.
Бытие и мир являются оправданными лишь в качестве эстетического феномена.
человек мужественно и стойко принимает свой жребий, поднимается душою как бы выше себя и сливается душою с велениями неизбежности. Он как бы ощущает тот таинственный ритм, которым полна мировая жизнь, в ощущении которого нестрашными становятся опасности и ужасы личного
бытия. Ярко и полно выражает это ощущение великий Архилох...
Перед лицом этого крепкого и здорово-ясного жизнеотношения странно и чуждо звучит утверждение Ницше, что мир и
бытие оправдывались для древнего эллина лишь в качестве эстетического феномена, что он «заслонял» от себя ужасы жизни светлым миром красоты, умел объектировать эти ужасы и художественно наслаждаться ими, как мы наслаждаемся статуями «умирающего галла» или Ниобы, глядящей на избиение своих детей.
В опьянении экстаза человек сам «испытал», как душа, освобожденная от тела, способна принимать участие в блаженствах и ужасах божественного
бытия, — и именно она одна, душа, а не весь человек, состоящий из души и тела.
Интеллектуального пристрастия к тому, что есть в
бытии сурового, ужасающего, злого, загадочного? — пристрастия, вытекающего из благоденствия, из бьющего через край здоровья, из полноты существования?
На все эти вопросы Ницше отвечает утвердительно и в таком именно отношении к ужасам
бытия видит характернейшую особенность жизнеощущения дионисического.
Душа его ярко и радостно звучит на радость
бытия, он непрерывно ощущает великую, бесценную значительность жизни.
Как может такой человек почувствовать предпочтительность небытия перед
бытием?
«Вопрос о том, что лучше —
бытие или небытие, — сам по себе уже есть болезнь, признак падения, идиосинкразия».
И не от полноты жизни тянется он в переживание страдания, в переживание черного неверия в жизнь, в утверждение предпочтительности небытия перед
бытием.
Величественный, глубокомысленный и вдохновенный, когда дело идет о созерцании, о проникновений в «тайны
бытия», хор становится раздражающе-жалок, труслив и растерян, как только требуется действие.
Совсем другое дело, если в эти пять секунд вечной гармонии мне действительно открывается божество, если смятенною своею душою я соприкасаюсь с реально существующею, таинственною и великою первоосновою
бытия.
«Их взору недоступны бездны жизни, душе их чужды грозные загадки
бытия. Все они глупы, как дети, близоруки и поверхностны!»
«Сумма неудовольствия перевешивает сумму удовольствия; следовательно, небытие мира было бы лучше, чем его
бытие.
Я познал, что состояние разложения, в котором единичные личности могут достигать небывалой степени совершенства, является отображением и частным случаем всеобщего
бытия».
«Люди будут в тысячу раз несчастнее, когда сознание их не будет отвлечено внешним гнетом и неустройством от самых страшных вопросов
бытия.
Цитаты из русской классики со словом «бытиё»
В конце концов на большей глубине открывается, что Истина, целостная истина есть Бог, что истина не есть соотношение или тождество познающего, совершающего суждение субъекта и объективной реальности, объективного
бытия, а есть вхождение в божественную жизнь, находящуюся по ту сторону субъекта и объекта.
Но учение о Логосе, составляющее душу онтологической гносеологии, сталкивается с иррациональностью и греховностью
бытия, которые для гегелевского панлогизма были непостижимы.
Коренное различие между философией и религией заключается и том, что первая есть порождение деятельности человеческого разума, своими силами ищущего истину, она имманентна и человечна и в то же время она воодушевлена стремлением перерасти свою имманентность и свою человечность, приобщившись к
бытию сверхприродному, сверхчеловечному, трансцендентному, божественному; философия жаждет истины, которая есть главный и единственный стимул философствования.
Это мы видим в творчестве познания, в философии, которая предполагает
бытие и сотворенный Богом мир, предметные реальности, без которых мышление происходит в пустоте.
Так изначально определились внутренние двигатели философии: примат свободы над
бытием, духа над природой, субъекта над объектом, личности над универсально-общим, творчества над эволюцией, дуализма над монизмом, любви над законом.
Ассоциации к слову «бытие»
Предложения со словом «бытиё»
- В этом, наверное, и состоит главный смысл человеческого бытия.
- Взгляд на шизофрению как особую форму бытия человека вызывал резкую критику оппонентов.
- Думается, суть её поведения в том, что женщина приблизилась к ответу на вопрос о смысле бытия человеческого.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «бытиё»
Значение слова «бытие»
БЫТИЕ́, -я́, ср. 1. Филос. Объективная реальность, существующая независимо от нашего сознания; материя, природа. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова БЫТИЕ
Афоризмы русских писателей со словом «бытиё»
- Я спросил у могучего моря,
В чем великий завет бытия.
Мне ответило звучное море:
«Будь всегда полнозвучным, как я!»
- Наш тягостный жребий: положенный срок
Питаться болезненной жизнью,
Любить и лелеять недуг бытия
И смерти отрадной страшиться.
- Цивилизация тогда только имеет цену, когда помогает просвещению, а следовательно и добру — единственной цели бытия человека, жизни народов, существования человечества.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно