Неточные совпадения
Взошел на кафедру маленький, горбатенький человечек. Черно-седая борода и совсем лысая голова с высоким, крутым лбом.
Профессор русской литературы, Орест Федорович Миллер. Он говорил о Византии, о византийском христианстве, о «равноапостольном» византийском императоре Константине Великом. Из-за кафедры видна была одна только голова
профессора. Говорил он напыщенным, декламаторским
голосом, как провинциальные трагики.
Оба
профессора вторично ахнули. Васильевский сказал увещевающим
голосом...
Когда
профессор замечал у экзаменующегося родную ленточку, глаза его светлели и
голос становился мягким.
Я был на вскрытии трупа. Он лежал на цинковом столе, прекрасный, как труп Аполлона. Восковое, спокойное лицо, правая бровь немного сдвинута. Под левым соском маленькая черная ранка. Пуля пробила сердце. Рука не дрогнула, и он хорошо знал анатомию.
Профессор судебной медицины Кербер приступил к вскрытию… Кроваво зияла открытая грудобрюшная полость,
профессор копался в внутренностях и равнодушным дребезжащим
голосом диктовал протокол вскрытия...
Перед входом
профессора в аудиторию далеко еще за дверями уже слышался его властный, что-то приказывающий
голос; кажется, это у него была рассчитанная манера предварять аудиторию о своем пришествии.
Я любил этот шум, говор, хохотню по аудиториям; любил во время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке
голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с кем-нибудь сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув дверью, войти в аудиторию; любил участвовать в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился в коридоре.
В рыбьем молчании студентов отчетливо звучит
голос профессора, каждый вопрос его вызывает грозные окрики глухого голоса, он исходит как будто из-под пола, из мертвых, белых стен, движения тела больного архиерейски медленны и важны.
Неточные совпадения
Внизу, над кафедрой, возвышалась, однообразно размахивая рукою, половинка тощего
профессора, покачивалась лысая, бородатая голова, сверкало стекло и золото очков. Громким
голосом он жарко говорил внушительные слова.
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный
профессор с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить не мог; рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким
голосом говорит:
«Да не извольте выбирать», — замечал дребезжащим
голосом какой-нибудь посторонний, но раздражительный старичок,
профессор из другого факультета, внезапно возненавидевший несчастного бакенбардиста.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все
профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим
голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
А бедняга-«
профессор» только озирался с глубокою тоской, и невыразимая мука слышалась в его
голосе, когда, обращая к мучителю свои тусклые глаза, он говорил, судорожно царапая пальцами по груди: