Неточные совпадения
— Прошу тысячу раз извинения, глубокоуважаемый
профессор, — заговорил молодой человек тонким
голосом, — что я врываюсь к вам и отнимаю ваше драгоценное время, но известие о вашем мировом открытии, прогремевшее по всему миру, заставляет наш журнал просить у вас каких-либо объяснений.
— Господин
профессор, — начал незнакомец приятным сиповатым
голосом, — простите простого смертного, нарушившего ваше уединение.
— Кошмарное убийство на Бронной улице!! — завывали неестественные сиплые
голоса, вертясь в гуще огней между колесами и вспышками фонарей на нагретой июньской мостовой, — кошмарное появление болезни кур у вдовы попадьи Дроздовой с ее портретом!.. Кошмарное открытие луча жизни
профессора Персикова!!
Персиков вернулся в кабинет, к диаграммам, но заниматься ему все-таки не пришлось. Телефон выбросил огненный кружочек, и женский
голос предложил
профессору, если он желает жениться на вдове интересной и пылкой, квартиру в семь комнат. Персиков завыл в трубку...
— Что вам надо? — страшно спросил Персиков, сдирая при помощи Панкрата с себя пальто. Но котелок быстро утихомирил Персикова, нежнейшим
голосом нашептав, что
профессор напрасно беспокоится. Он, котелок, именно затем здесь и находится, чтобы избавить
профессора от всяких назойливых посетителей… что
профессор может быть спокоен не только за двери кабинета, но даже и за окна. Засим неизвестный отвернул на мгновение борт пиджака и показал
профессору какой-то значок.
За всеми этими делишками
профессор не заметил трех суток, но на четвертые его вновь вернули к действительной жизни, и причиной этого был тонкий и визгливый
голос с улицы.
— Владимир Ипатьич! — прокричал
голос в открытое окно кабинета с улицы Герцена.
Голосу повезло: Персиков слишком переутомился за последние дни. В этот момент он как раз отдыхал, вяло и расслабленно смотрел глазами в красных кольцах и курил в кресле. Он больше не мог. И поэтому даже с некоторым любопытством он выглянул в окно и увидал на тротуаре Альфреда Бронского.
Профессор сразу узнал титулованного обладателя карточки по остроконечной шляпе и блокноту. Бронский нежно и почтительно поклонился окну.
— Пару минуточек, дорогой
профессор, — заговорил Бронский, напрягая
голос с тротуара, — я только один вопросик, и чисто зоологический. Позволите предложить?
— Извиняюсь, — ответил встречный неприятным
голосом, и кое-как они расцепились в людской каше. И
профессор, направляясь на Пречистенку, тотчас забыл о столкновении.
Панкрат немедленно исполнил приказание, и через четверть часа в кабинете
профессора, усеянном опилками и обрывками бумаги, забушевал его
голос.
Я любил этот шум, говор, хохотню по аудиториям; любил во время лекции, сидя на задней лавке, при равномерном звуке
голоса профессора мечтать о чем-нибудь и наблюдать товарищей; любил иногда с кем-нибудь сбегать к Матерну выпить водки и закусить и, зная, что за это могут распечь, после профессора, робко скрипнув дверью, войти в аудиторию; любил участвовать в проделке, когда курс на курс с хохотом толпился в коридоре.
В рыбьем молчании студентов отчетливо звучит
голос профессора, каждый вопрос его вызывает грозные окрики глухого голоса, он исходит как будто из-под пола, из мертвых, белых стен, движения тела больного архиерейски медленны и важны.
Эти «промышленники прогресса», которые не умели или не хотели прежде, до его публичной выходки, сочувствовать
голосу профессора, вздумали теперь записать его в свои ряды, прицепить и его имя к своей разношерстной клике.
Неточные совпадения
Внизу, над кафедрой, возвышалась, однообразно размахивая рукою, половинка тощего
профессора, покачивалась лысая, бородатая голова, сверкало стекло и золото очков. Громким
голосом он жарко говорил внушительные слова.
В углу комнаты — за столом — сидят двое: известный
профессор с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию вспомнить не мог; рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким
голосом говорит:
«Да не извольте выбирать», — замечал дребезжащим
голосом какой-нибудь посторонний, но раздражительный старичок,
профессор из другого факультета, внезапно возненавидевший несчастного бакенбардиста.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все
профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим
голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
А бедняга-«
профессор» только озирался с глубокою тоской, и невыразимая мука слышалась в его
голосе, когда, обращая к мучителю свои тусклые глаза, он говорил, судорожно царапая пальцами по груди: