Неточные совпадения
Православие не в том, чтобы отрицать
мир в его подлинности, но в том, чтобы делать центром человечности обращенное к Богу, молитвенно пламенеющее сердце, а не автономное мышление и не самоутверждающуюся волю: вне этого центра и
мир перестает быть космосом,
творением и откровением Божиим, но становится орудием для искусителя, обольщающим кумиром.
Таинственный элемент в таинстве и заключается в этом жизненном общении с тем
миром, который остается для нас закрытым, причем здешний
мир ощущается тогда как вместилище того, другого
мира; короче, таинство есть переживание трансцендентного в имманентном, сообщение «благодати»
творению в определенных таинственных актах.
Мир не создается актом
творения, он происходит из Единого, как бы изливаясь из божественной полноты подобно свету из солнца; он есть эманация [Эманация (позднелат. emanatio — истечение, исхождение) — термин античной философии, обозначающий исхождение низших областей бытия из высших.] божества, подчиненная «закону убывающего совершенства» (Целлер).
Он есть ничто и все, и есть единственная воля, в которой лежит
мир и все
творение, в Нем все равновечно без начала в одинаковом равновесии, мере и числе...
Бог сотворил
мир, точнее, творит его в предвечном, вневременном акте,
мир есть
творение Божие.
Акт
творения, изводящий
мир в бытие, полагающий его внебожественным, в то же время отнюдь не выводит его из божественного лона. Абсолютное полагает в себе относительное бытие или тварь, ничего не теряя в своей абсолютности, но, однако, оставляя относительное в его относительности. Философское описание интуиции тварности приводит к новой, дальнейшей антиномии: внебожественное в Божестве, относительное в Абсолютном.
Если мы говорим, что
мир есть
творение Божие, мы установляем тем самым, что он не есть causa sui [Причина самого себя (лат.).] (как определяет субстанцию Спиноза), он имеет причину и источник бытия не в себе самом, но вне себя, в Боге.
Такая характеристика совершенно не соответствовала бы идее
творения, согласно которой бытие
мира или относительного логически совсем не вытекает и не может быть выведено из Абсолютного, как причинно необходимое его последствие...
Мир как
творение получает в своей относительности реальность и самобытность, противостоит Богу не как призрак, иллюзия или майя, как бы лишь закрывающая Абсолютное от самого себя; он получает свою realitas как дар от Ens realissimum [Реальность, бытие; вещь реальнейшая, Бог (лат.).].
Поэтому понятно, что основоположный трактат по отрицательному богословию,
творение Ареопагита, не только носит выразительное над-писание: «О божественных именах», но и в действительности посвящен изъяснению значения божественных имен, под которыми премирный Бог открывается
миру.
Он различает четыре вида природы, которые объемлют в себе и Божество и тварь: природа «не творящая и несотворенная» или Божество вне
творения, «природа творящая и несотворенная» или Божество в
творении, затем природа «сотворенная творящая», как совокупность творческих идей или природа идеальная, и, наконец, природа «не творящая и сотворенная» или
мир.
Из приведенного следует, что, собственно говоря, для Эриугены нет
творения или
мира, как внебожественного (относительно) бытия, ибо природа сотворенная есть только ступень в самораскрытии Божества или его модус.
Все следует для него только modo aeterno, т. е. чисто логическим способом, имманентным движением: ибо это есть лишь фальсифицированный рационализм, если, напр., объясняют происхождение
мира свободным обнаружением абсолютного духа, который вообще хочет утверждать
творение чрез действие (thätliche).
Бог для него, очевидно, есть непосредственная субстанция
мира; свободного отношения Бога к
миру, свободного
творения он хотя и хочет, но не может получить.
Он называет «бредом о
творении» (creatürlicher Wahn) мысль, «будто Бог есть нечто чуждое, и пред временем создания тварей и этого
мира держал в себе в троице своей мудростью совет, что Он хочет сделать и к чему принадлежит всякое существо, и таким образом сам почерпнул из себя повеление (Fürsatz), куда надо определить какую вещь [IV, 405.].
Можно встретить еще и такое суждение, заставляющее снова вспомнить об эманации
мира из Бога: «
Творение есть не что иное, как откровение всесущественного, безосновного Бога.
Бог мог оказаться вынужден приступить к новому
творению, т. е. к созданию теперешнего
мира на развалинах испорченного царства Люцифера, с тем чтобы впоследствии уничтожить и этот
мир.
«После этой жизни нет возрождения: ибо четыре элемента с внешним началом удалены, а в них стояла с своим деланием и
творением родительница; после этого времени она не имеет ожидать ничего иного, кроме как того, что, когда по окончании этого
мира начало это пойдет в эфир, сущность, как было от века, станет снова свободной, она снова получит тело из собственной матери ее качества, ибо тогда пред ней явятся в ее матери все ее дела.
Мир сотворен Богом, есть
творение, в Творце он имеет начало бытия своего: «руце Твои сотвористе мя и создаете мя», «Твой семь аз» (Пс. 118:73, 94), говорит сознание твари устами псалмопевца.
Это возникновение не может мыслиться по категории причинной связи,
мир не есть следствие, а Бог не есть его причина, и это не только потому, что Бог понятый как первопричина уже включается в причинную цепь, в область относительного, но и потому, что causa aequat effectum [Причина равна действию (лат.).], причина объясняет следствие, лишь находясь с ним в той же плоскости, при
творении же мы имеем, μετάβασις εις άλλο γένος, скачок от Абсолютного к относительному, и причинное объяснение здесь не пользует нимало.
Мир реален в своей божественной основе, поскольку бытие его есть бытие в Абсолютном, — в этом сходятся идеи как
творения, так и эманации.
Между Абсолютным и относительным пролегает грань творческого да будет, и поэтому
мир не представляет собой пассивного истечения эманации Абсолютного, как бы пены на переполненной чаше, но есть творчески, инициативно направленная и осуществленная эманация [Иногда различие между
творением и эманацией пытаются связывать с противоположностью свободы и необходимости в Боге.
По идее же
творения устрояется и получает жизнь именно небытие, «ничто», из которого создан
мир.
Поэтому при противопоставлении
творения и эманации главный спор идет не о Боге, но о
мире, не о божественной основе
мира, но об его тварной природе: есть ли
мир только пассивно рассеивающая и ослабляющая лучи божественного света среда, или же он по-своему собирает, отражает и проявляет их? есть ли особый фокус
мира, возможен ли
мир наряду с Абсолютным и как и в каком смысле возможен?
Голгофа была не только предвечно предустановлена при создании
мира как событие во времени, но она составляет и метафизическое существо
творения.
Вольная жертва самоотверженной любви, Голгофа Абсолютного, есть основа
творения, ибо «так возлюбил Бог
мир, что отдал Сына Своего Единородного», и послал Его «не судить
мир, но чтобы
мир спасен был чрез Него» (Ио. 3: 16-7).
Творение есть поэтому и акт безмерного смирения Абсолютного, которое совлекается актуальности своей: любовь-смирение, эта предельная и универсальная добродетель христианства, есть и онтологическая основа
творения. Давая в себе место
миру с его относительностью, Абсолютное в любви своей смиряется пред тварью, — воистину неисследимы глубины божественной любви-смирения!
К сожалению, он не вполне остается ей верен в «Философии откровения», где развивается мысль о
творении Богом
мира из себя, хотя и в прикровенном и осложненном виде (II, III, 284 и сл.).].
Другая возможность, дли нас единственно допустимая, состоит в том, что
мир создан из ничего в смысле укона, и потому первым, основным и существенным актом
творения было облечение его меоном.
«Тимей» есть единственный диалог Платона, где
мир рассматирвается как
творение благого, «не ведающего зависти» Творца.
Действительно, если устранить из мысли и чувства ничто как основу твари, то различие между Абсолютным и
миром, Творцом и
творением, улетучивается,
мир сам по себе представляется абсолютным или, что то же, абсолютность приписывается бытию, которое в действительности соотносительно небытию, а потому и вообще относительно.
И наоборот, если принять, что Абсолютное, полагая в себе относительное, или бытие, становится «Отцом всяческих», то и ничто, не-сущая основа
творения, становится Матернею, меоном, содержащим в себе все, потенциальным всеединством
мира.
Творя
мир, Бог тем самым и Себя ввергает в
творение, Он сам Себя как бы делает
творением.
Но вместе с тем Бог есть и Творец
мира, Он живет и действует в
мире, которому в качестве
творения Божия принадлежит не модальное или акцидентальное, но вполне реальное, непризрачное бытие, ибо он реален реальностью своего Творца.
Шеллинг, с одной стороны, усиленно настаивает на полной трансцендентности Бога
миру и, в этом смысле, на полной Его свободе в
творении (или не-творении)
мира.
Отца — сначала как потенция — он положен лишь с началом
творения, действительный же Сын он лишь после того, как он осуществил себя преодолением противоположностей, следовательно, в конце
творения; как Сын он внешне (пред
миром) объявляется в еще более поздний момент» (ib., 332).
Итак,
творение этого
мира — от Тебя, Боже наш, но и они совсем не то, что Ты, и существо их совершенно отлично от существа Твоего.
Положительная основа бытия есть, прежде всего,
мир божественных идей, Бог в
творении; эти идеи всеменены в ничто, в беспредельность; и последняя становится основой самостоятельного бытия в его независимости и свободе: все существует чрез Бога и от Бога, но именно тем самым оно получает силу быть в себе и для себя, вне Бога, как не-Бог или
мир.
Напротив, как непрестанно совершающееся
творение Божие, как живая риза Божества,
мир незакономерен — в смысле механического детерминизма.
В ней отводится соответствующее место творчески-катастрофическим моментам бытия, каковыми являются в жизни отдельного лица его рождение и смерть, а в жизни
мира — его сотворение и конец, или новое
творение («се творю все новое».
Эти запредельные сущности вещей определялись, как числа у пифагорейцев, как имена в различных мистических учениях, как идеи у Платона, как творческие формы (энтелехии) у Аристотеля, как буквы еврейского алфавита в Каббале [В первой книге Каббалы («Сефер Иецира» — «Книге
творения») утверждается, что все мироздание зиждется на 10 цифрах и на 22 буквах еврейского алфавита; это учение развивается также в книге Зогар (см. прим. 79 к Отделу первому).] [Ср. учение о сотворении
мира и об участии в нем отдельных букв, о небесном и земном алфавите в книге Зогар: Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, tome I, 2 а (и далее).
Это начало [Каббала, комментируя тексты: «В начале (берешит) сотворил Бог», замечает: «берешит означает хокма (премудрость, вторая из трех высших сефир), это значит, что
мир существует чрез высшую и непроницаемую тайну хокмы», т. е. Софии (Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, l, 3 b).], приемлющее в себя Слово, а в Нем и с Ним дары триипостасного Божества, является вместе с тем основой, в которой зачинается
творение, оно и является, по Платону, «вечным образцом»
творения.
Однако преимущество Платона перед Плотином при этом состоит в том, что у первого в «Тимее» вводится акт
творения, как момент, установляющий связь между двумя
мирами, их соединяющий, а вместе и разделяющий.
Плотин же, у которого идея
творения принципиально отсутствует, принужден просто дублировать материю и наряду с материей нашего
мира постулировать еще и умопостигаемую, и благодаря этому удвоению на материальное бытие ложится двойная тень.
Библия и наука
творении и происхождении
мира.
Приближаясь в этом отношении к Плотину, Ориген рассматривает сотворение
мира и облечение плотью духа, как некоторое ниспадение — καταβολή [Многозначное греч. слово, которое можно перевести как: сбрасывание, низвержение, разрушение, но и — основание чего-либо, распространение.] [
Творения Оригена.
Соответственно же такому пониманию
творения и концом его может быть только — οίποκατάστασις [См. прим. 74 к «Отделу первому».], восстановление
мира в первоначальное состояние, какое он имел ранее, до καταβολή.
Искусство, не как совокупность технически-виртуозных приемов, но как жизнь в красоте, несравненно шире нашего человеческого искусства, весь
мир есть постоянно осуществляемое произведение искусства, которое в человеке, в силу его центрального положения в
мире, достигает завершенности, ибо лишь в нем, как царе
творения, завершается космос.
Как созданный из земли, человек имеет в себе тварное все, но. будучи создан после всех
творений, он стоит выше их всех [По учению Каббалы, до создания человека земля еще не давала плодов: «лишь когда создан был человек, рождающая сила земли стала видима
миру… все произведения, как неба, так и земли, не появлялись ранее сотворения человека; небо удерживало дождь, а земля удерживала производительную силу, которую имела…
Как только человек вступил в
творение, все было совершено, высший и низший
мир, ибо все соединено в человеке.