Неточные совпадения
Мир и центр
мира человек —
творение Бога через Премудрость, через Божьи идеи и вместе с тем дитя меонической несотворенной свободы, дитя бездны, небытия.
Бог разделяет судьбу своего
творения, Он жертвует собой для
мира и для человека, для любимого, по которому тоскует.
Мир есть или
творение бытия, которое тождественно с Богом, или состояние бытия, некоторый фон в судьбах бытия.
Шелер установил четыре типа антропологических учений: 1) еврейско-христианский,
творение человека Богом и грехопадение; 2) антично-греческий, человек, как носитель разума; 3) естественнонаучный, человек, как продукт эволюции животного
мира; 4) теория декаданса, возникновение сознания, разума, духа как биологический упадок, ослабление жизни.
Человек есть существо загадочное не только потому, что он не есть продукт процессов природного
мира, что он есть Божье
творение, дитя Божье, но и потому, что он есть дитя свободы, что он вышел из бездны бытия, из ничто.
Мир не был эманацией Бога, рождением или эволюцией, а
творением, т. е. абсолютной новизной, небывшим.
Свобода, ничем не детерминированная, дает ответ на Божий зов к творческому деланию, но она дает этот ответ в соединении с даром, с гением, полученным от Бога при
творении, и с материалами, находящимися в сотворенном
мире.
Евангельская заповедь не любить «
мира», ни того, что «в
мире», понималась как призыв не любить Божье
творение, космос, человечество, но в действительности «
мир» обозначал лишь греховные страсти.
Объективирование, изречение, воплощение в актах не есть рационализация, не есть умерщвление; это — продолжение
творения мира, творчество совместное с Богом.
В
творении мира любовь Божия хочет не этого jeu divin [Божественная шутка, игра (фр.).], и в Слове Божием «игра» приписывается не Богу, но Его Премудрости, которая, восприемля откровение Божественного творчества, ощущает радость и упоение им.
Неточные совпадения
Положим, что я употребил прием легкомысленный, но я это сделал нарочно, в досаде, — и к тому же сущность моего возражения была так же серьезна, как была и с начала
мира: «Если высшее существо, — говорю ему, — есть, и существует персонально, а не в виде разлитого там духа какого-то по
творению, в виде жидкости, что ли (потому что это еще труднее понять), — то где же он живет?» Друг мой, c'etait bête, [Это было глупо (франц.).] без сомнения, но ведь и все возражения на это же сводятся.
В религиозном отношении он был также типичным крестьянином: никогда не думал о метафизических вопросах, о начале всех начал, о загробной жизни. Бог был для него, как и для Араго, гипотезой, в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не было до того, каким образом начался
мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него был такой же игрушкой мысли, как и
творение в 6 дней.
«Разве она и теперь не самая свободная страна в
мире, разве ее язык — не лучший язык, ее литература — не лучшая литература, разве ее силлабический стих не звучнее греческого гексаметра?» К тому же ее всемирный гений усвоивает себе и мысль, и
творение всех времен и стран: «Шекспир и Кант, Гете и Гегель — разве не сделались своими во Франции?» И еще больше: Прудон забыл, что она их исправила и одела, как помещики одевают мужиков, когда их берут во двор.
Учение о Софии утверждает начало божественной премудрости в тварном
мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между Творцом и
творением.
Есть предвечная не тварная София в Боге,
мир платоновских идей, через нее наш
мир сотворен, — и есть София тварная, проникающая в
творение.