Неточные совпадения
Эту основную полярность религиозного сознания, напряженную противоположность трансцендентного и имманентного, можно выражать в разных терминах: «Бог и мир», «Бог и
природа», «Бог и
человек», «Бог и я» и под<обное>.
В своих «Речах о религии к образованным
людям, ее презирающим» Шлейермахер ради того, чтобы убедить этих «образованных
людей», в конце концов утопил мужественную
природу религии в женственном сентиментализме.
Миф возникает из религиозного переживания, почему и мифотворчество предполагает не отвлеченное напряжение мысли, но некоторый выход из себя в область бытия божественного, некое богодейство, — другими словами, миф имеет теургическое происхождение и теургическое значение [По определению В. С. Соловьева, задача «свободной теургии» — «осуществление
человеком божественных сил в самом реальном бытии
природы» (Соловьев В. С. Соч.
Кафолическая
природа догмата, в частности, обнаруживается и в том, что лишь в слове и через слово религиозное переживание может быть первично сообщено другим
людям, благодаря чему и возможна проповедь религии, «служение слова».
Мысль рождается не из пустоты самопорождения, ибо
человек не Бог и ничего сотворить не может, она рефлектируется из массы переживаний, из опыта, который есть отнюдь не свободно полагаемый, но принудительно данный объект мысли [Эту мысль С. Н. Булгаков впоследствии развил в своей работе «Трагедия философии» (1920–1921), о которой писал в предисловии: «Внутренняя тема ее — общая и с более ранними моими работами (в частности, «Свет невечерний») — о
природе отношений между философией и религией, или о религиозно-интуитивных отношенях между философией и религией, или о религиозно-интуитивных основах всякого философствования.
«После первой и блаженной
природы (Божества) никто — не из
людей только, но даже и из премирных сил, и самих, говорю, Херувимов и Серафимов — никогда не познал Бога, если кому не открыл Он сам» (1–2). «Из относящегося к учению о Боге и воплощении как не все неизреченно, так и не все может быть выражено речью; и не все недоступно познанию, и не все доступно ему» (3).
И даже «первейший открыватель и самый всеобщий носитель свойств беспредикатного Эн, Метатрон, первородный сын божий, стоящий во главе всех других Зефиротов и управляющий ими» (69), которому усвояются все предикаты Иеговы, «имя которого есть как имя Божие», «несмотря на всю возвышенность свою над другими Зефиротами, отнюдь не имеет божественной
природы; он есть тварь в ряду других тварей, хотя бы первейшая и более чистая… он называется ангелом и причисляется к Зефиротам, называется слугою Иеговы, хотя и старейшим; точно так же Метатрон носит название Адама Кадмона83, первого небесного
человека, в том смысле, что он есть первое и совершеннейшее творение Божие, по образу которого создан и Адам, — поэтому Метатрону часто усвояется эпитет creatus»84 (71).
Мир и
человек обожаются не по силе тварной божественности своей, но по силе «благодати», изливающейся в мировое лоно:
человек может быть богом, но не по тварной своей
природе, а лишь «богом по благодати» (по известному определению отцов Церкви).
Поэтому всякое нечто: бог ли или
человек, небо или ад, ангелы или демоны, — имеет одну
природу или сущность, как в системе Спинозы единая абсолютная субстанция существует в бесконечном множестве атрибутов и модусов.
В другом месте он говорит: «Это сказано, однако, не в том смысле, будто я совсем не могу заблуждаться: ибо некоторые вещи недостаточно выяснены, и они описаны как бы с единого взгляда на великого Бога, ибо колесо
природы обращается слишком быстро, и
человек своим полумертвым и косным постижением не может достаточно охватить их» (331, § 41).
Столь же в бемовском духе развито и следующее объяснение мирового зла и несовершенства из божественной полноты: «На вопрос, почему Бог не создал всех
людей таким образом, чтобы они руководствовались одним только разумом, у меня нет другого ответа, кроме следующего: конечно, потому что у него было достаточно материала для сотворения всего, от самой высшей степени совершенства до самой низшей; или, прямее говоря, потому, что законы
природы его настолько обширны, что их было достаточно для произведения всего, что только может представить себе бесконечный ум» (ib., 62)134.].
В вечной
природе порождена или сотворена тварная
природа — ангелов, диаволов и
людей (3 principia).
В недрах своего духа сознает
человек метафизические последствия этого (если можно так выразиться) события в Абсолютном, сотворения мира Богом, в двойственности своей
природы, в своей абсолютно-относительности.
Хотеть себя в собственной самости, замыкать себя в своей тварности как в абсолютном — значит хотеть подполья и утверждаться на нем [Двойственная и противоречивая
природа тварности, сотканная из божественности и ничтожества, не допускает имманентного обожествления
человека, которое составляет отличительную черту антропологии Н. А. Бердяева с ее своеобразным мистическим фейербахианством (см. талантливую и интересную его книгу: «Смысл творчества.
И обнажилась первозданная чистота,
природа души, сотканной из детской доверчивости к
людям и детской же веры в Бога.
«Законы
природы», идея о все общей мировой детерминированности, о каком-то perpetuum mobile [Вечный двигатель (лат.).] есть необходимое вспомогательное орудие познания, его прагматические костыли, опираясь на них
человек расширяет свою мощь и положительную свободу.
Типична в этом отношении полемика св. Григория Палимы (XIV в.), который отвергает астрологическую мировую душу, однако утверждая бытие ее в
человеке: «Не существует какой-нибудь небесной или всемирной души, но единственно разумная душа есть человеческая: не небесная, но свышенебесная, и не благодаря месту, но по своей собственной
природе, как умная правящая сущность» (ού^εστι τις ουρανός, ή παγκόσμιος ψυχή, άλλα μόνη λογική ψυχή εστίν ή ανθρωπινή ουκ ουράνιος, αλλ' ύπερουράνιος, ου τόπω, αλλά щ εαυτής φύσει, άτε νοερά υπάρχουσα ουσία) Migne Patrol., ser. gr., t. 150, col. 1125, cap.
При данном состоянии мира и
человека мировая душа действует как внешняя закономерность космической жизни, с принудительностью физического закона [Эту софийность души мира, или общую закономерность всего сущего, стремится постигать и так называемый оккультизм, притязающий научить не внешнему, но внутреннему «духовному» восприятию сил
природы.
Природа может быть в Известных пределах насилуема
человеком, и в этом коренится возможность черной магии и мистического блуда.
В красоте
природы, как в созданиях искусства, ощущается частичное или предварительное преображение мира, явление его в Софии, и красота эта своим эросом поднимает
человека в мир вечных образов идей, трепетные кони возносят верного возницу к животворящему солнцу, по незабвенному образу платоновского «Федра».
Мир является великой иерархией идейных существ, идейным организмом, и в этом постижении софийности «мертвого» мира лежит заслуга оккультизма [Под оккультизмом я разумею здесь не столько современный, школьный оккультизм, воспитываемый особой тренировкой, но общую природную способность
человека проникать за кору явлений, особенно свойственную народам в ранние эпохи развития и отразившуюся в сказке, эпосе, фольклоре, верованиях и «суевериях».], сближающая его с ««поэтическим восприятием»
природы вообще.
Эти-то платоновские идеи-качества ведомы и мифологическому сознанию народа и отразились в его сагах, сказках, фольклоре: отсюда происходят чары, заклинания, наговоры, отсюда тотемы [Тотем — класс (а не особь) объектов или явлений
природы, которому первобытная социальная группа
людей, род, племя, иногда отдельный
человек оказывают специальное поклонение, с которым считают себя родственно связанными и по имени которого себя называют.
Но раз возникнув, зло, как и добро, становится многочастно, многообразно и многолико, оно существует уже и как космическое начало, — зло в
природе, и как антропологическое, — злая воля в
человеке.
Очевидно, что для тех, кто порчу
природы считает почти субстанциальной и в самом рождении
человека видит узел греха, боговоплощение невозможно на основе тварного восхождения, восполняемого благодатной силой.
Господь Иисус стал воистину
человеком, восприял всю полноту человеческой
природы, а потому и искупил ее Своею Кровию.
Когда змей искушал
человека, он склонял его злоупотребить именно богоносностью своей, — искушение всегда соотносительно
природе искушаемого, представляя извращенное и окарикатуренное освещение его подлинных свойств!
Он есть логос вселенной, в котором она себя сознает [«Единым логосом огонь устроил все в теле согласно своей собственной
природе: (он сделал тело
человека) подобием вселенной, малое (микрокосм) соответственно большому (макрокосму) и большое соответственно малому» (Подражание Гераклиту у Гиппократа: «Досократики», в пер.
Однако по
природе своей, по своему иерархическому месту в творении, в мире,
человек имеет преимущество пред ангелами, ему в большей степени принадлежит полнота образа Божия.
Большая сложность человеческой
природы соответствует и большему ее богатству, в ней источник и силы, и слабости
человека.
Большая сложность его
природы выражается и в большей дискурсивности, пропитанности временем бытия
человека.
Даже если допустить, вместе с иными мистиками, что духи ангелов имеют мужскую или женскую
природу, это все же еще не образует пола в его полноте, для которой существенно бытие двух существ в одну плоть, как это имеется в
человеке.
Итак, различие между
человеком и ангелом сводится и к их
природе, и к их состоянию.
Люди «одни из тварей, кроме способности к разуму и слову, имеют еще чувственность (το αισθητικό ν), которая, будучи по
природе соединена с умом, изобретает многоразличное множество искусств, умений и знаний: занятие земледелием, строение домов и творчество из не-сущего (προάγειν ёк μη οντων), хотя и не из совершенно не сущего (μη ёк μηδαμώς όντων) — ибо это принадлежит лишь Богу — свойственно одному лишь
человеку…
В суде Божием над Адамом определяется и та перемена, которая произошла в положении
человека в мире: он из царя
природы становится ее невольником и из художника или садовника в раю Божием хозяином и земледельцем.
Кажущийся «имманентизм» или пантеизм язычества — обоготворение сил
природы, животных,
человека — не должен здесь обманывать, вселяя представление о каком-то миродовольстве и уравновешенности.
И вся
природа имеет тот же образ, поскольку и она есть
человек; откровений Божества полно все творение в софийности своей.
Как часть софийного всеорганизма космоса,
человек есть «умный» луч Софии, имеет определенную
природу, его идея есть та призма, чрез которую для него преломляется мир.
Наряду с откровением об ипостасности Божества в политеизме содержится еще и откровение о софийности
природы и
человека.
Поэтому своими силами, как бы они ни были велики,
человек не может извлечь себя из пучины греха и оздоровить свою
природу, но обречен все более увязать в болоте греха, утопая в объятиях жадного ничто.
Природа нашего спасения должна быть понимаема не в свете формально-юридической теории возмездия, но в связи с общим учением о сотворении
человека, причем его спасение может явиться только новым творением, точнее, продолжением его творения.
Если грехопадение сопровождалось глубоким извращением в жизни пола, являлось прежде всего болезнью первозданного брака, то в искуплении следует видеть оздоровление
природы брака, благодаря которому онтологически он становится уже «во Христа и во Церковь», соответствует его внутренней естественной норме, вытекающей из полноты образа Божия в
человеке.
«Земля проклята за
человека» (Быт. 3:17), сделалась косным и противящимся
человеку объектом хозяйства, она родит ему «терния и волчцы», а он обречен «со скорбью питаться от нее» (причем, конечно, «питанием» объемлется здесь весь комплекс отношений
человека к
природе).
Хозяйственное, т. е. активно-трудовое, воздействие
человека на
природу основано на центральном его положении в мироздании, не утраченном и после грехопадения.
Федоров же берет теперешнее состояние жизни, как вообще единственно возможное, и хочет лишь расширения магической мощи
человека чрез «регуляцию
природы», направленную к целям «общего дела», т. е. воскрешения.
Вот этого-то «изменения», которое, по существу, является новым творческим актом Бога над
человеком, именно и не может совершить хозяйственный труд, а поэтому и «проект» Федорова, как бы далеко ни зашла «регуляция
природы», силами природными и человеческими неосуществим.
Человек в своем духе обладает всеми искусствами, почему он и способен их воспринимать, а кроме того, еще искусством
природы, — даром созерцать красоту мира.
Разрыв мужского и женского начала, отличающий
природу власти и проявляющийся в ее жестком и насильническом характере, коренится в изначальном нарушении полового равновесия в человечестве, а вовсе не связан с той или иной частной формой государственности, которая и вся-то вообще есть внешняя реакция на внутреннее зло в
человеке.
Однако язычество здесь, как и в других отношениях, обладало религиозным ясновидением, способностью различать естественные иконы Божества в
природе и
человеке.
Человек и вся тварь воскреснет во Христе и в Нем осознает свою
природу.
Суд никого не уничтожает, обрекая на обращение в изначальное ничто, ибо образ Божий неистребим и бессмертен, но он показывает каждому его самого в истинном свете, в цельности его образа, данного от
природы и воссозданного свободой, и благодаря этому прозрению, видя в себе черты ложности,
человек страдает, испытывая «адские» мучения.