Неточные совпадения
Жизнь святых, подвижников, пророков, основателей религий и живые памятники религии: письменность, культ, обычай, словом, то, что можно назвать феноменологией религии, — вот что, наряду с личным опытом каждого, вернее вводит в
познание в области религии, нежели отвлеченное о ней философствование.
Но в этом смысле в психологизме могут считаться повинны решительно все деятельности духа: разве
познание не есть также факт душевной
жизни, разве мораль не имеет своей психологии (более придирчивые критики и рассматривают мораль лишь как психологический факт)?
Вера не только мыслится или чувствуется, но, так сказать, и мыслится и чувствуется вместе; словом, она не одно
познание, но
познание и
жизнь» (А. С. Хомяков.
Религиозная
жизнь, по IIIлейермахеру, является третьей стороной
жизни, существующей рядом с двумя другими,
познанием и действованием, и выражает собой область чувства, ибо «такова самобытная область, которую я хочу отвести религии, и притом всецело ей одной… ваше чувство… вот ваша религиозность… это не ваши
познания или предметы вашего
познания, а также не ваши дела и поступки или различные области вашего действования, а только ваши чувства…
Ибо если они должны иметь значение, то они принадлежат к
познанию, а что принадлежит к последнему, то уже лежит в иной, не религиозной области
жизни» («Речи о религии», перев. С. Л. Франка, стр.47).
Разумеется ли здесь формально-логическое a priori, проявляющееся в каждом отдельном акте
познания, или же это есть действительное припоминание о мифотворческом ведении, причем второстепенное значение для разрешения этого вопроса имеет вопрос, когда произошла встреча с трансцендентным: в этой ли
жизни или за ее пределами?
Философия не есть мудрость мира, но
познание не-мирового (Nichtweltlichen), не
познание внешней меры, эмпирического бытия и
жизни, но знание того, что вечно, что есть Бог и что проистекает из его натуры…
С тех пор как человек восхотел жизненно ощутить антиномии творения и вкусил от древа
познания добра и зла, это зло стало для него, хотя и временно, как бы вторым космическим началом, некоторой мойрой, тяжело придавившей и искалечившей
жизнь.
Они не желали ничего и были спокойны, они не стремились к
познанию жизни так, как мы стремимся сознать ее, потому что жизнь их была восполнена.
Наблюдения над другими существами, стремящимися к своим, неизвестным мне, целям, составляющим подобие того блага, стремление к которому я знаю в себе, не только не могут ничего уяснить мне, но наверное могут скрыть от меня мое истинное
познание жизни.
Неточные совпадения
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но в словах его есть правда, — думал <он>. — Брату моему Платону недостает
познания людей, света и
жизни». Несколько помолчав, сказал так вслух:
— Простите, что прерываю вашу многозначительную речь, — с холодной вежливостью сказал Самгин. — Но, помнится, вы учили понимать
познание как инстинкт, третий инстинкт
жизни…
— Читал Кропоткина, Штирнера и других отцов этой церкви, — тихо и как бы нехотя ответил Иноков. — Но я — не теоретик, у меня нет доверия к словам. Помните — Томилин учил нас:
познание — третий инстинкт? Это, пожалуй, верно в отношении к некоторым, вроде меня, кто воспринимает
жизнь эмоционально.
Вы черпнете
познания добра и зла, упьетесь счастьем и потом задумаетесь на всю
жизнь, — не этой красивой, сонной задумчивостью.
И он усвоил себе все те обычные софизмы о том, что отдельный разум человека не может познать истины, что истина открывается только совокупности людей, что единственное средство
познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной
жизни.