Неточные совпадения
Путем
этим шли все мыслители-мистики; шел, наприм., близкий
мне по духу Франц Баадер.
Претензия
эта оправдывается тем, что истина не
мною выдумана и открыта, ибо
я исповедую религию Христа.
В книге
этой, думается
мне, есть внутреннее единство и внутренняя последовательность, хотя и нет достаточного внешнего единства и внешней последовательности.
Я был бы счастлив, если б книгой
этой обострил в современном сознании ряд жгучих религиозно-философских проблем, особенно в сознании людей, вступивших на путь религиозно-мистический.
Я думаю, что
это обычное рассуждение в корне ложно.
Хомяков хорошо говорит о своей властной уверенности, о своем дерзновении, о своем непомерном притязании: «
этим правом,
этой силой,
этой властью обязан
я только счастью быть сыном Церкви, а вовсе не какой-либо личной моей силе.
Все, что
я скажу в
этой книге, будет дерзающей попыткой сказать «что-то», а не «о чем-то», и дерзость свою
я оправдываю так же, как оправдывал ее Хомяков.
С самого начала
я прекращаю всякий разговор на чисто гносеологической почве потому, что отрицаю самую
эту почву.
В
этом смысле гносеологию
я с самого начала радикально отрицаю, но вообще гносеологию
я, конечно, признаю.
На протяжении
этой книги
я все время буду отстаивать определенную гносеологию, но гносеология
эта такова, что она, по существу, не есть верховная инстанция, не может строиться без предпосылок, она подчинена, она вторична.
Для познания научного
я утверждаю прагматический позитивизм, для познания высшего — мистический реализм, для критической гносеологии —
этой дурной метафизики — не остается места.
Да простит
мне читатель интуитивно-афористическую форму изложения, преобладающую в
этой книге. Но форма
эта не случайно явилась и не выдумана, форма
эта внутренне неизбежна, она вытекает из основного устремления духа и не может быть иной. Для
меня вера есть знание, самое высшее и самое истинное знание, и странно было бы требовать, чтобы
я дискурсивно и доказательно обосновывал и оправдывал свою веру, т. е. подчинял ее низшему и менее достоверному знанию.
Эту точку зрения
я бы назвал творческим реализмом и еще назвал бы мистическим реализмом.
И
я знаю, что
я прав, разрубая
этот узел, что
я служу истине, порывая со всяким формализмом и номинализмом.
Я не предлагаю вернуться к первоначальной наивности,
это было бы невозможно и
это значило бы, что весь процесс мирового самосознания совершился даром и ничего не завоевал.
Непосредственное восприятие мира
я, мира внутреннего, признают многие философы, и потому Лосский менее
этим озабочен.
Значит, в процессе познания внешнего мира объект трансцендентен в отношении к познающему
я, но, несмотря на
это, он остается имманентным самому процессу знания; следовательно, знание о внешнем мире есть процесс, одною своею стороною разыгрывающий в мире не-я (материал знания), а другой стороной совершающийся в мире «
я» (сравнивание)».
Эта наличность несомненна в том случае, когда содержание познания «дано»
мне, а не произведено деятельностью, которая чувствуется
мною как «мое» субъективное усилие, когда содержание знания присутствует и развивается в акте знания само собою, а
я только следую за ним, сосредоточивая на нем внимание и дифференцируя его путем сравнения».
Когда
я воспринимаю лицо, покрытое болезненною сыпью, то сыпь
эта есть действительность, которую
я воспринимаю реально и познаю, но не в сыпи ведь сущность лица, сыпь есть лишь болезненное состояние лица.
Как тяжело думать, что вот „может быть“ в
эту самую минуту в Москве поет великий певец-артист, в Париже обсуждается доклад замечательного ученого, в Германии талантливые вожаки грандиозных политических партий ведут агитацию в пользу идей, мощно затрагивающих существенные интересы общественной жизни всех народов, в Италии, в
этом краю, „где сладостный ветер под небом лазоревым веет, где скромная мирта и лавр горделивый растут“, где-нибудь в Венеции в чудную лунную ночь целая флотилия гондол собралась вокруг красавцев-певцов и музыкантов, исполняющих так гармонирующие с
этой обстановкой серенады, или, наконец, где-нибудь на Кавказе „Терек воет, дик и злобен, меж утесистых громад, буре плач его подобен, слезы брызгами летят“, и все
это живет и движется без
меня,
я не могу слиться со всей
этой бесконечной жизнью.
Высшего удовлетворения достигли бы мы, если бы могли так отождествиться со всем
этим миром, что всякое другое „
я“ было бы также и моим „
я“.
Однако всем
этим желаниям полагает конец жалкая ограниченность индивидуального бытия, приковывающая
меня к ничтожному комку материи, моему телу, замыкающая
меня в душную комнату и предоставляющая
мне лишь тесный круг деятельности».
Эта идея положительного бытия [Слово бытие
я здесь все время употребляю не в общем и отвлеченном смысле, а в метафизическом смысле истинно-сущего.
Религиозный смысл
этой диалектики истории и составляет мою тему, для которой
я устанавливаю религиозно-философские посылки.
Я слышал рассказ человека, который часто видел Гюисманса в церкви молящимся: он необыкновенно молился,
этот декадент, автор ультраупадочнического романа «A rebours» и сатанистского романа «La bas».
Я говорю не только о том, что официально находится в пределах церковной ограды западной и восточной, но и о том, что по видимости находится вне
этой ограды.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь
это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы
я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую
я будто бы высек, то
это клевета, ей-богу клевета.
Это выдумали злодеи мои;
это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и
я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть
этот чиновник.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что
это за жаркое?
Это не жаркое.
Аммос Федорович. Что ж вы полагаете, Антон Антонович, грешками? Грешки грешкам — рознь.
Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками.
Это совсем иное дело.