Неточные совпадения
Скорее можно было бы назвать схоластикой отвлеченную
философию и современную гносеологию, так как они порвали с
духом жизни, жизни себя противопоставили.
Мы же хотели бы возвратить
философии полнокровность, приобщить ее к
духу жизни, т. е. окончательно освободить ее от всякой схоластики.
Религиозная
философия должна победить и гносеологическую схоластику, и теологическую схоластику, т. е.
дух жизни должен победить всякий отвлеченный рационализм.
Философия не может быть ни отвлеченно-интеллектуалистической, ни отвлеченно-волюнтаристической, она должна быть
философией конкретного
духа, в которой нет уже рассечения, в которой восстановлена цельность.
Сознательный переход от отвлеченной
философии самодовлеющего рассудка к конкретной
философии целостной жизни
духа, не
философии чувства, а
философии органического
духа, раскрывает возможность положительного решения проблем реальности, свободы, личности.
Свобода, как и реальная действительность, иррациональна для рационалистической, интеллектуалистической
философии, но постижима для
философии цельного
духа.
Философия должна быть свободной, должна искать истину, но именно свободная
философия,
философия свободы приходит к тому, что лишь религиозно, лишь жизни цельного
духа дается истина и бытие.
Новым, не рационалистическим
духом веет также от
философии Бергсона.
Вся германская
философия заражена
духом небытия, бытие боязнью, антиреализмом.
Должна быть создана новая
философия тождества, по
духу родственная шеллинговской, но обогащенная всеми новыми завоеваниями.
Где нет свободы, где свобода рационализируется, где свобода тонет в пантеистическом океане, где свобода истолковывается в
духе теософической эволюции, где свобода заколдована в магии естества, там нет подлинной мистики, там
философия сбилась с пути.
Неточные совпадения
Диомидов выпрямился и, потрясая руками, начал говорить о «жалких соблазнах мира сего», о «высокомерии разума», о «суемудрии науки», о позорном и смертельном торжестве плоти над
духом. Речь его обильно украшалась словами молитв, стихами псалмов, цитатами из церковной литературы, но нередко и чуждо в ней звучали фразы светских проповедников церковной
философии:
— XIX век — век пессимизма, никогда еще в литературе и
философии не было столько пессимистов, как в этом веке. Никто не пробовал поставить вопрос: в чем коренится причина этого явления? А она — совершенно очевидна: материализм! Да, именно — он! Материальная культура не создает счастья, не создает.
Дух не удовлетворяется количеством вещей, хотя бы они были прекрасные. И вот здесь — пред учением Маркса встает неодолимая преграда.
— «Западный буржуа беднее русского интеллигента нравственными идеями, но зато его идеи во многом превышают его эмоциональный строй, а главное — он живет сравнительно цельной духовной жизнью». Ну, это уже какая-то поповщинка! «Свойства русского национального
духа указуют на то, что мы призваны творить в области религиозной
философии». Вот те раз! Это уже — слепота. Должно быть, Бердяев придумал.
«Боже мой! — думал он, внутренне содрогаясь, — полчаса назад я был честен, чист, горд; полчаса позже этот святой ребенок превратился бы в жалкое создание, а „честный и гордый“ человек в величайшего негодяя! Гордый
дух уступил бы всемогущей плоти; кровь и нервы посмеялись бы над
философией, нравственностью, развитием! Однако
дух устоял, кровь и нервы не одолели: честь, честность спасены…»
В основании
философии, которая принадлежит царству
Духа, а не царству Кесаря, лежит пережитый духовно-религиозный опыт, а не только опыт Кьеркегора и Ницше, как хочет Ясперс.