Неточные совпадения
Философия, да и всякое
познание, была функцией
жизни, а
жизнь была органически религиозна.
Истина стяжается
жизнью и подвигом, усилием воли и целостным духом, а не одним
познанием.
Само
познание есть лишь функция религиозной
жизни.
Высшей судебной инстанцией в делах
познания не может и не должна быть инстанция рационалистическая и интеллектуалистическая, а лишь полная и целостная
жизнь духа.
Разум должен прекратить свое изолированное, отсеченное существование и органически воссоединиться с цельной
жизнью духа, тогда только возможно в высшем смысле разумное
познание.
Нет, кантианство ставит роковые дилеммы для самой
жизни, для самого бытия, а не только для
познания, для науки.
Кантианское сознание в значительной степени определяет ход европейской культуры, культуры германской, во всяком случае, кантианство — факт
жизни, а не только
познания.
Поэтому протестантизм перенес центр тяжести
жизни и
познания в субъективный мир человека, в изолированную, предоставленную себе душу.
Вновь обрести утерянный Логос философия может лишь путем посвящения в тайны религиозной
жизни, лишь приобщением к
жизни Логоса приобретается он как орган
познания.
Когда зародилось
познание из недр самой
жизни, оно хотело быть браком познающего с бытием.
Но свидетели прогнали жениха и невесту, отвергли всякое отношение
познания к бытию, и их свидетельская роль превратилась в самодовлеющую и замкнутую
жизнь.
Лишь рационалистическое рассечение целостного человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что
познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что
познание есть функция
жизни, что возможность брачного
познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной
жизни в бытии, что и в познающем.
В этом только смысле можно сказать, что всякая теория
познания имеет онтологический базис, т. е. не может уклониться от утверждения той истины, что
познание есть часть
жизни,
жизни, данной до рационалистического рассечения на субъект и объект.
Рационализм кантовской и вообще критической философии я вижу в сознательном отвлечении
познания от целостного процесса
жизни.
Способ лечения может быть лишь один: отказ от притязаний отвлеченной философии, возврат к мистическому реализму, т. е. к истокам бытия, к живому питанию, к
познанию как функции целостного процесса
жизни.
Гносеологический гамлетизм с самого начала предполагает
познание отсеченным от цельной
жизни духа, субъект оторванным от объекта и ему противоположным, мышление выделенным из бытия и где-то вне его помещенным.
Мышление не может быть отделено от универсального бытия и противоположно ему;
познание не может быть отделено от универсальной
жизни и противопоставлено ей.
Мышление есть плоть от плоти и кровь от крови универсального бытия,
познание есть плоть от плоти и кровь от крови универсальной
жизни.
Мышление есть бытие, оно в бытии пребывает,
познание есть
жизнь, оно в
жизни совершается.
Жизнь духа, само бытие, во всех смыслах предшествует всякой науке, всякому
познанию, всякому мышлению, всякой категории, всякому суждению, всякому гносеологическому субъекту.
Но истину нужно заслужить, и потому
познание истины есть подвиг цельной
жизни духа, есть творческое совершенствование бытия.
Прагматизм порывает с отвлеченным
познанием, пытается восстановить связь
познания с
жизнью, вновь превратить
познание в функцию
жизни — он знаменует собою кризис рационалистической философии.
Полнота же и цельность
жизни духа заключает в себе
познание, это не риккертовское «переживание».
Нельзя нормально познавать без этики
познания не потому, что логика и гносеология имеют исключительно дело с нормами долженствования, а потому, что
познание есть функция
жизни и предполагает здоровую
жизнь познающего.
Познание истины есть перерождение, творческое развитие, посвящение во вселенскую
жизнь.
Познание не есть рационализирование бытия и
жизни, а есть их внутреннее просветление, их творческое развитие.
Специфическая критичность критической философии основана на разрывании живого целого, на рассечении того живого организма, в котором совершается акт
познания как акт
жизни.
Нам дан акт
познания как акта
жизни, как живое — вот что мы находим непосредственно и первоначально.
Наше
познание есть плоть от нашей плоти и кровь от нашей крови, и нельзя постигнуть тайну
познания, умерщвляя в нем
жизнь.
Но сама
жизнь познания догматична, в ней так же заключены «догматы», как кровяные шарики заключены в нашей крови.
Но странным образом этот всевластный опыт нисколько не сближает
познания с бытием, субъект остается оторванным от объекта, действительность продолжает отсутствовать в
познании, самой
жизни нет в опыте.
Но в Логосе субъект и объект тождественны; в мировой
жизни Логоса акт
познания есть акт самой
жизни, знание есть бытие (знание есть непременно бытие, но бытие не есть непременно знание, как думал Гегель).
Познание есть непосредственная
жизнь самого бытия — вот что утверждает Лосский.
Рационализм лейбницевского типа никогда не утверждал, что бытие создается знанием; разум для Лейбница был органом
познания бытия, но само бытие имело самобытную
жизнь.
Но сам же Лосский помогает нам перенести вопрос о дефектах
познания на почву онтологическую, увидеть корень зла в самом бытии, в самой живой действительности, а не в том, что субъект конструирует объект и тем умерщвляет в нем
жизнь.
То, что я говорю, вовсе не есть возвращение к психологическому направлению в теории
познания, которое всегда рассматривает мышление как функцию
жизни индивидуальной души.
Непосредственное
познание Бога заслуживается всей
жизнью, а не усилием одного ума; непосредственное видение Бога есть удел святых.
Да и с моей точки зрения нет такой противоположности и различия между практикой, опытом,
жизнью и учением, умозрением,
познанием.
Мистическое
познание есть практика, опыт и
жизнь; мистическая практика, опыт и
жизнь есть также и
познание.
Неточные совпадения
Брат Василий задумался. «Говорит этот человек несколько витиевато, но в словах его есть правда, — думал <он>. — Брату моему Платону недостает
познания людей, света и
жизни». Несколько помолчав, сказал так вслух:
— Простите, что прерываю вашу многозначительную речь, — с холодной вежливостью сказал Самгин. — Но, помнится, вы учили понимать
познание как инстинкт, третий инстинкт
жизни…
— Читал Кропоткина, Штирнера и других отцов этой церкви, — тихо и как бы нехотя ответил Иноков. — Но я — не теоретик, у меня нет доверия к словам. Помните — Томилин учил нас:
познание — третий инстинкт? Это, пожалуй, верно в отношении к некоторым, вроде меня, кто воспринимает
жизнь эмоционально.
Вы черпнете
познания добра и зла, упьетесь счастьем и потом задумаетесь на всю
жизнь, — не этой красивой, сонной задумчивостью.
И он усвоил себе все те обычные софизмы о том, что отдельный разум человека не может познать истины, что истина открывается только совокупности людей, что единственное средство
познания ее есть откровение, что откровение хранится церковью и т. п.; и с тех пор уже мог спокойно, без сознания совершаемой лжи, присутствовать при молебнах, панихидах, обеднях, мог говеть и креститься на образа и мог продолжать служебную деятельность, дававшую ему сознание приносимой пользы и утешение в нерадостной семейной
жизни.