Неточные совпадения
Я видел трансформации, приспособления и измены
людей, и
это, может быть, было самое тяжелое в жизни.
Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями, принято считать интересными и значительными, но
это же эпохи несчастные и страдальческие для отдельных
людей, для целых поколений.
Я решаюсь занять собой не только потому, что испытываю потребность себя выразить и отпечатлеть свое лицо, но и потому, что
это может способствовать постановке и решению проблем
человека и человеческой судьбы, а также пониманию нашей эпохи.
Я
человек более драматический, чем лирический, и
это должно отпечатлеться на моей автобиографии.
Отец мой был очень добрый
человек, но необыкновенно вспыльчивый, и на
этой почве у него было много столкновений и ссор в жизни.
Человек огромного самомнения может себя чувствовать слитым с окружающим миром, быть очень социализированным и иметь уверенность, что в
этом мире, совсем ему не чуждом, он может играть большую роль и занимать высокое положение.
Я отнюдь не застенчивый
человек, и я всегда говорил и действовал уверенно, если
это не касалось деловой, «практической» стороны жизни, где я всегда себя чувствовал беспомощным.
Я находил в себе духовные силы пережить смерть
людей, но совершенно изнемогал от ожидания
этой смерти в воображении.
Я никогда не любил рассказов об эмоциональной жизни
людей, связанных с ролью любви; для меня всегда было в
этом что-то неприятное, мне всегда казалось, что
это меня не касается, у меня не было интереса к
этому, даже когда речь шла о близких
людях.
Это глубже в
человеке, чем кажущееся отсутствие противоречий.
Состояние ободранного самолюбия мне было мало понятно, и меня очень отталкивало
это состояние в
людях.
Эта любовь
человека, который имеет потребность любви, но с трудом может ее выражать в отношении к
людям.
Чуждость и общность — вот главное в человеческом существовании, вокруг
этого вращается и вся религиозная жизнь
человека.
Это чувство чуждости, иногда причинявшее мне настоящее страдание, вызывало во мне всякое собрание
людей, всякое событие жизни.
Но жизнь мира, жизнь
человека в значительной своей части
это обыденность, то, что Гейдеггер называет das Man.
Когда я сознал себя призванным философом, то я
этим сознал себя
человеком, который посвятит себя исканию истины и раскрытию смысла жизни.
Но у разных
людей это бывает разно.
Меня всегда удивляли
люди, которые видели в
этом напряженном подъеме жизни лишь радость и счастье.
Тоска очень связана с отталкиванием от того, что
люди называют «жизнью», не отдавая себе отчета в значении
этого слова.
Это говорю я,
человек совершенно чуждый всякой схоластике, школьности, всякой высушенной теории, уж скорее Фауст, чем Вагнер.
Неприятие любой земной тирании влечет его к Богу; при условии, однако, что
этот Бог — тоже свободолюбец и вольнодумец, почти анархист: «Спасение, которое не было бы свободным и не исходило бы от
человека свободного, ничего не сказало бы нам», — говорит Бог — Пеги в «Невинных святых» (фр.).
Мне не раз приходится говорить в
этой книге, что во мне есть как бы два
человека, два лица, два элемента, которые могут производить впечатление полярно противоположных.
Это есть моральная антиномия, непреодолимая в нашем мировом эоне: нужно сострадать человеческим страданиям, жалеть все живущее и нужно принимать страдание, которое вызывается борьбой за достоинство, за качества, за свободу
человека.
Эта идея обнаруживает самое мрачное подсознательное в
человеке.
Это связано с тем, что я
человек беззаконный и что моя жизнь была беззаконной жизнью.
Меня всегда поражало
это сокрытие пола в
человеке.
В
этом бесстыдство современной эпохи, но также и большое обогащение знаний о
человеке.
Когда мне рассказывали о романах знакомых мне
людей, я всегда защищал право их на любовь, никогда не осуждал их, но часто испытывал инстинктивное отталкивание и предпочитал ничего не знать об
этом.
Это приводило меня к отрицанию обетов, как противных свободе
человека, обетов брачных, обетов монашеских, присяг и прочих.
И Платон, и Декарт, и Спиноза, и Кант, и Гегель были конкретные
люди, и они вкладывали в свою философию свое человеческое, экзистенциальное, хотя бы не хотели в
этом сознаться.
Когда случается так, что философ как
человек является верующим христианином, то совершенно невозможно, чтобы он забыл об
этом в своей философии.
В философии нового времени христианство проникает в мысль, и
это выражается в перенесении центральной роли с космоса на
человека, в преодолении наивного объективизма и реализма, в признании творческой роли субъекта, в разрыве с догматическим натурализмом.
Когда я встречался с
этой реакцией против романтизма, явлением глубоко реакционным, то я сознавал себя романтиком и готов был воевать за романтизм, видя в нем выражение
человека и человечности.
Люди романтического типа более всего стремятся пережить состояние экстатического подъема, независимо от того, связано ли
это с достижением истины и смысла.
Все политическое устройство
этого мира рассчитано на среднего, ординарного, массового
человека, в котором нет ничего творческого.
Она сказывалась в моем глубоком презрении ко всем лжесвятыням и лжевеличиям истории, к ее лжевеликим
людям, в моем глубоком убеждении, что вся
эта цивилизационная и социализированная жизнь с ее законами и условностями не есть подлинная, настоящая жизнь.
Это также различие русского и западного
человека.
Всякое государственное учреждение представлялось мне инквизиционным, все представители власти — истязателями
людей, хотя в семейных отношениях, в гостиных светского общества я встречал
этих представителей власти как
людей часто добродушных и любезных.
Это был единственный
человек, с которым у меня установились дружеские отношения.
Это странно, потому что по внешнему своему обличью я был дальше других социал-демократов интеллигентов от рабочей среды, я все-таки был барином и
человеком интеллектуальным более всех.
Это определяется тем, что познает не трансцендентальный субъект, не универсальный разум, как учил германский идеализм, а конкретный
человек с известной душевной структурой, с зависимостью от социальных отношений
людей.
Необходимо определить отношение конкретного
человека к
этому à priori.
В
это время, перед ссылкой, я познакомился с
человеком, который остался моим другом на всю жизнь, быть может, единственным другом, и которого я считаю одним из самых замечательных и лучших
людей, каких мне приходилось встречать в жизни.
Но в Вологде в
эти годы были в ссылке
люди, ставшие потом известными: А.М. Ремизов, П.Е. Щеголев, Б.В. Савинков, Б.А. Кистяковский, приехавший за ссыльной женой, датчанин Маделунг, впоследствии ставший известным датским писателем, в то время представитель масляной фирмы, А. Богданов, марксистский философ, и А.В. Луначарский, приехавший немного позже меня.
Среди них были очень достойные
люди, но среда
эта была мне чужда.
Но когда я веду борьбу против насилия над свободой духа, когда борюсь за попираемую ценность, то я бываю страшно нетерпим на
этой почве и порываю с
людьми, с которыми у меня были дружеские связи.
И несмотря на
это я все-таки веротерпимый
человек.
Я всегда ждал как бы чуда от встречи с
людьми, и
это, может быть, была моя слабость.
Мережковские всегда претендовали говорить от некоего «мы» и хотели вовлечь в
это «мы»
людей, которые с ними близко соприкасались.
Я стремился к общению, к новым
людям, к испытанию всего, к расширению своего знания, к полноте, но
это мало затрагивало духовное ядро моего существа.
Неточные совпадения
Подозвавши Власа, Петр Иванович и спроси его потихоньку: «Кто, говорит,
этот молодой
человек?» — а Влас и отвечает на
это: «
Это», — говорит…
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один
человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что
это за жаркое?
Это не жаркое.
Анна Андреевна. Совсем нет; я давно
это знала.
Это тебе в диковинку, потому что ты простой
человек, никогда не видел порядочных
людей.
X л е с т а к о в (принимая деньги).Покорнейше благодарю. Я вам тотчас пришлю их из деревни… у меня
это вдруг… Я вижу, вы благородный
человек. Теперь другое дело.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть
это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем,
это все ничего. Я вам лучше вместо
этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)