Неточные совпадения
Он обличает историческое христианство, историческую церковь в приспособлении заветов Христа к закону этого
мира, в замене
Царства Божьего
царством кесаря, в измене закону Бога.
Анархизм нужно оценивать иначе, как русское отвержение соблазна
царства этого
мира.
Но принципиальное отношение к
царству кесаря в Евангелии определяется отвержением искушения
царством этого
мира.
То было искание преображения
мира и
Царства Божьего.
«Мыслью о Христовом
царстве не от
мира сего мы пользуемся только для своего нечеловеколюбивого, ленивого и малодушного безучастия к труждающимся и обремененным в сем
мире».
Христианское откровение есть откровение эсхатологическое, откровение о конце этого
мира, о
Царстве Божьем.
Историческое христианство, историческая церковь означают, что
Царство Божье не наступило, означают неудачу, приспособление христианского откровения к
царству этого
мира.
Церковь не есть
Царство Божье, церковь явилась в истории и действовала в истории, она не означает преображения
мира, явления нового неба и новой земли.
Царство же Божье есть преображение
мира, не только преображение индивидуального человека, но также преображение социальное и космическое.
Когда Достоевский говорил, что красота спасет
мир, он имел в виду преображение
мира, наступление
Царства Божьего.
Некоторые склонны объяснять это ожидание конца
мира предчувствием конца русской империи, русского
царства, которое почиталось священным.
Но за всеми этими различаемыми течениями скрыта общая русская православная религиозность, выработавшая тип русского человека с его недовольством этим
миром, с его душевной мягкостью, с его нелюбовью к могуществу этого
мира, с его устремленностью к
миру иному, к концу, к
Царству Божьему.
Русские устремлены не к
царству этого
мира, они движутся не волей к власти и могуществу.
Неточные совпадения
Падало
царство Татьяны Марковны, пустел дом, похищено ее заветное, дорогое сокровище, ее гордость, ее жемчужина! Она одна бродила будто по развалинам. Опустела и душа у ней! Дух
мира, гордости, благоденствия покинул счастливый уголок.
Мужчины, одни, среди дел и забот, по лени, по грубости, часто бросая теплый огонь, тихие симпатии семьи, бросаются в этот
мир всегда готовых романов и драм, как в игорный дом, чтоб охмелеть в чаду притворных чувств и дорого купленной неги. Других молодость и пыл влекут туда, в
царство поддельной любви, со всей утонченной ее игрой, как гастронома влечет от домашнего простого обеда изысканный обед искусного повара.
Жизнь красавицы этого
мира или «тряпичного
царства», как называл его Райский, — мелкий, пестрый, вечно движущийся узор: визиты в своем кругу, театр, катанье, роскошные до безобразия завтраки и обеды до утра, и ночи, продолжающиеся до обеда. Забота одна — чтоб не было остановок от пестроты.
Возделанные поля, чистота хижин, сады, груды плодов и овощей, глубокий
мир между людьми — все свидетельствовало, что жизнь доведена трудом до крайней степени материального благосостояния; что самые заботы, страсти, интересы не выходят из круга немногих житейских потребностей; что область ума и духа цепенеет еще в сладком, младенческом сне, как в первобытных языческих пастушеских
царствах; что жизнь эта дошла до того рубежа, где начинается
царство духа, и не пошла далее…
Не слабой и маленькой, а сильной и большой победит она соблазн
царства этого
мира.