Неточные совпадения
Человек
был дурен,
вера же его
была хороша, хороша
была сама духовная первооснова, заложенная Христом и Его Церковью.
По этой новой
вере нет уже человека, а
есть лишь носитель и выразитель безличной классовой субстанции.
Русская революционная интеллигенция, которая пожинает плоды своей деятельности в направлении и характере русской революции, которая и сама оказалась выброшенной за борт темными народными массами, слишком долго жила ложной
верой,
верой в идолов, а не в Бога живого, и душа
была искажена этой ложью и этим идолопоклонством,
была развращена и потеряла связь с духовными истинами жизни.
Свободный творческий дух и свободные творческие идеи не имели силы наверху и не имели обаяния внизу, справа и слева не
было господства духа, не
было живой
веры в Бога и в духовный смысл жизни.
Никогда меньшевики и социалисты-революционеры не могли решительно и радикально восстать против «большевиков», потому что «большевики»
были для них людьми одной
веры,
быть может грешниками, но не еретиками.
Все идеологии этого типа, владеющие умом и сердцем русской интеллигенции, основаны
были на
вере в народ, в народную мудрость и народную правду.
У народников правых, стоявших на религиозной почве,
вера в народ
была лучше обоснована и оправдана, чем у народников левых, стоявших на почве материалистической.
Вера в «народ» всегда
была малодушием и бессилием русских мыслящих людей, боязнью возложить на себя ответственность и самим решить, где истина и правда.
Русская
вера в «народ»
была идолопоклонством, поклонением человекам и человечеству, сотворением себе кумира из внешней массы.
Народническое же сознание
было в конце концов преклонением перед количеством, перед простой массой; оно покоится на
вере в имманентную правду массового коллектива, правду бессознательной простоты.
Русский народ всегда чувствовал себя народом христианским. Многие русские мыслители и художники склонны
были даже считать его народом христианским по преимуществу. Славянофилы думали, что русский народ живет православной
верой, которая
есть единственная истинная
вера, заключающая в себе полноту истины. Тютчев
пел про Россию...
Для русских радикально настроенных интеллигентных и полуинтеллигентных людей всегда
была характерна с одной стороны
вера в народ и поклонение народу, с другой стороны скептическое отношение к культуре и нелюбовь к культуре.
Если в старой России, до революции, церковь
была долгое время в рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революционного переворота церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией и не может иметь определяющего влияния на судьбу России, то это означает не немощь той Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость
веры, утерю религиозной верности.
Народ богоносный, в котором сильна
была религиозная
вера и религиозная верность, не допустил бы, чтобы церковь его впала в столь зависимое положение, он сделал бы церковь определяющей силой своей истории.
Но там религиозное воспитание человеческой души
было таково, что и после утраты
веры и отпадения от христианства остался крепкий осадок в форме норм цивилизации и культуры, которые
были секуляризованными религиозными добродетелями.
Если православная
вера русского человека не вполне
была благоприятна личному творчеству и историческому действию, то социалистическая
вера по-новому неблагоприятна этому.
Делали шалости и мы, пировали и мы, но основной тон был не тот, диапазон был слишком поднят. Шалость, разгул не становились целью. Цель
была вера в призвание; положимте, что мы ошибались, но, фактически веруя, мы уважали в себе и друг в друге орудия общего дела.
Неточные совпадения
Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той
веры, что человек не может
быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть на то, что видим.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его
было более личной
веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни
было, результат его убеждений
был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
Левин знал брата и ход его мыслей; он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче
было жить без
веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не
было законное, совершившееся путем той же мысли, но
было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Организм, разрушение его, неистребимость материи, закон сохранения силы, развитие —
были те слова, которые заменили ему прежнюю
веру.
«Неужели это
вера? — подумал он, боясь верить своему счастью. — Боже мой, благодарю Тебя»! — проговорил он, проглатывая поднимавшиеся рыданья и вытирая обеими руками слезы, которыми полны
были его глаза.