Неточные совпадения
— Вероятно, ты
думаешь вернуться сюда? — спросил
я гольда.
Я спросил его, почему он так
думает.
«И так всю жизнь, —
подумал я.
Та к как это состояние ощущалось всеми одинаково, то
я испугался,
думая, что мы заболели лихорадкой или чем-нибудь отравились, но Дерсу успокоил
меня, что это всегда бывает при перемене погоды.
В самом деле, пора было
подумать о возвращении на бивак. Мы переобулись и пошли обратно. Дойдя до зарослей,
я остановился, чтобы в последний раз взглянуть на озеро. Точно разъяренный зверь на привязи, оно металось в своих берегах и вздымало кверху желтоватую пену.
«Придется ночевать», —
подумал я и вдруг вспомнил, что на этом острове нет дров: ни единого деревца, ни единого кустика, ничего, кроме воды и травы.
Я испугался.
Олентьев и Марченко не беспокоились о нас. Они
думали, что около озера Ханка мы нашли жилье и остались там ночевать.
Я переобулся, напился чаю, лег у костра и крепко заснул.
Мне грезилось, что
я опять попал в болото и кругом бушует снежная буря.
Я вскрикнул и сбросил с себя одеяло. Был вечер. На небе горели яркие звезды; длинной полосой протянулся Млечный Путь. Поднявшийся ночью ветер раздувал пламя костра и разносил искры по полю. По другую сторону огня спал Дерсу.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов свет выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около ручья, виднелся огонь.
Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то
думал.
Я ответил, что пойдем в Черниговку, а оттуда — во Владивосток, и стал приглашать его с собой.
Я обещал в скором времени опять пойти в тайгу, предлагал жалованье… Мы оба задумались. Не знаю, что
думал он, но
я почувствовал, что в сердце мое закралась тоска.
Я стал снова рассказывать ему про удобства и преимущества жизни в городе. Дерсу слушал молча. Наконец он вздохнул и проговорил...
«В самом деле, —
подумал я, — житель лесов не выживет в городе, и не делаю ли
я худо, что сбиваю его с того пути, на который он встал с детства?»
«Прощай, Дерсу, —
подумал я. — Ты спас
мне жизнь.
Я никогда не забуду этого».
Наконец
мне наскучило сидеть на одном месте:
я решил повернуть назад и идти навстречу своему отряду. В это время до слуха моего донесся какой-то шорох. Слышно было, как кто-то осторожно шел по чаще. «Должно быть, зверь», —
подумал я и приготовил винтовку. Шорох приближался.
Тогда
я понял, что он
меня боится. Он никак не мог допустить, что
я мог быть один, и
думал, что поблизости много людей.
Я знал, что если
я выстрелю из винтовки, то пуля пройдет сквозь дерево, за которым спрятался бродяга, и убьет его. Но
я тотчас же поймал себя на другой мысли: он уходил, он боится, и если
я выстрелю, то совершу убийство.
Я отошел еще немного и оглянулся. Чуть-чуть между деревьями мелькала его синяя одежда. У
меня отлегло от сердца.
Нигде на земле нет другого растения, вокруг которого сгруппировалось бы столько легенд и сказаний. Под влиянием литературы или под влиянием рассказов китайцев, не знаю почему, но
я тоже почувствовал благоговение к этому невзрачному представителю аралиевых.
Я встал на колени, чтобы ближе рассмотреть его. Старик объяснил это по-своему: он
думал, что
я молюсь. С этой минуты
я совсем расположил его в свою пользу.
«Вероятно, барсук или енот», —
подумал я и сел снова за работу.
«Не вернуться ли назад?» —
подумал я, но тотчас же взял себя в руки и осторожно двинулся вперед.
«Пора возвращаться на бивак», —
подумал я и стал осматриваться, но за лесом ничего не было видно. Тогда
я поднялся на одну из ближайших сопок, чтобы ориентироваться.
«Теперь не пропаду, —
думал я, — тропинка куда-нибудь приведет».
Осмотр морских промыслов китайцев и охота за осьминогом заняли почти целый день. Незаметно подошли сумерки, и пора было
подумать о биваке.
Я хотел было идти назад и разыскивать бивак, но узнал, что люди мои расположились около устья реки Хулуая.
— Черт знает что за погода, — говорил
я своему спутнику. — Не то туман, не то дождь, не разберешь, право. Ты как
думаешь, Дерсу, разгуляется погода или станет еще хуже?
Наконец мы услышали голоса: кто-то из казаков ругал лошадь. Через несколько минут подошли люди с конями. Две лошади были в грязи. Седла тоже были замазаны глиной. Оказалось, что при переправе через одну проточку обе лошади оступились и завязли в болоте. Это и было причиной их запоздания. Как
я и
думал, стрелки нашли трубку Дерсу на тропе и принесли ее с собой.
Я хотел было сделать привал и варить чай, но Дерсу посоветовал поправить одну седловку и идти дальше. Он говорил, что где-то недалеко в этих местах есть охотничий балаган. Та м он полагал остановиться биваком.
Подумав немного,
я согласился.
Сегодня
я заметил, что он весь день был как-то особенно рассеян. Иногда он садился в стороне и о чем-то напряженно
думал. Он опускал руки и смотрел куда-то вдаль. На вопрос, не болен ли он, старик отрицательно качал головой, хватался за топор и, видимо, всячески старался отогнать от себя какие-то тяжелые мысли.
Я не понял его и
подумал, что китайцы загоняют своих свиней на ночь. Дерсу возражал. Он говорил, что, пока не убрана кукуруза и не собраны овощи с огородов, никто свиней из загонов не выпускает.
По дороге
я спросил гольда, что он
думает делать с женьшенем. Дерсу сказал, что он хочет его продать и на вырученные деньги купить патронов. Тогда
я решил купить у него женьшень и дать ему денег больше, чем дали бы китайцы.
Я высказал ему свои соображения, но результат получился совсем неожиданный. Дерсу тотчас полез за пазуху и, подавая
мне корень, сказал, что отдает его даром.
Я отказался, но он начал настаивать. Мой отказ и удивил и обидел его.
Сначала
я даже
думал, что мы находимся на плоскогорье, только когда
я увидел воду, понял, что мы уже спустились с гребня.
Я ответил, что
думаю, что это изюбр, но только старый.
Мне очень хотелось убить медведя. «Другие бьют медведей один на один, —
думал я, — почему бы
мне не сделать то же?» Охотничий задор разжег во
мне чувство тщеславия, и
я решил попытать счастья.
«Медведь!» —
подумал я и попятился назад.
После ужина казаки рано легли спать. За день
я так переволновался, что не мог уснуть.
Я поднялся, сел к огню и стал
думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец
я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
Бивак наш был не из числа удачных: холодный резкий ветер всю ночь дул с запада по долине, как в трубу. Пришлось спрятаться за вал к морю. В палатке было дымно, а снаружи холодно. После ужина все поспешили лечь спать, но
я не мог уснуть — все прислушивался к шуму прибоя и
думал о судьбе, забросившей
меня на берег Великого океана.
В 12 часов
я проснулся. У огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь была тихая, лунная.
Я посмотрел на небо, которое показалось
мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец. В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», —
подумал я, затем завернулся в свое одеяло, прижался к спящему рядом со
мной казаку и опять погрузился в сон.
Время шло, а кругом было по-прежнему тихо.
Я тоже начал
думать, что Дерсу ошибся, как вдруг около месяца появилось матовое пятно с радужной окраской по наружному краю. Мало-помалу диск луны стал тускнеть, контуры его сделались расплывчатыми, неясными. Матовое пятно расширялось и поглотило наружное кольцо. Какая-то мгла быстро застилала небо, но откуда она взялась и куда двигалась, этого сказать было нельзя.
«Горный или лесной дух», —
подумал я.
Женщина с удивлением посмотрела на нас, и вдруг на лице ее изобразилась тревога. Какие русские могут прийти сюда? Порядочные люди не пойдут. «Это — чолдоны [Так удэгейцы называют разбойников.]», —
подумала она и спряталась обратно в юрту. Чтобы рассеять ее подозрения, Дерсу заговорил с ней по-удэгейски и представил
меня как начальника экспедиции. Тогда она успокоилась.
Дерсу начал было
меня отговаривать, но
я не согласился с ним,
думая, что в случае неудачи нам все же удастся выбраться на берег.
«Прощай, Дерсу», —
подумал я про себя и пошел дальше. Казаки потянулись за
мной.
Все трудности и все лишения остались позади. Сразу появился интерес к газетам.
Я все время вспоминал Дерсу. «Где-то он теперь? —
думал я. — Вероятно, устроил себе бивак где-нибудь под берегом, натаскал дров, разложил костер и дремлет с трубкой во рту». С этими мыслями
я уснул.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко
мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу».
Я так и обомлел. «Ну, —
думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Я даже
думаю (берет его под руку и отводит в сторону),
я даже
думаю, не было ли на
меня какого-нибудь доноса.
«Ах, боже мой!» —
думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, —
думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «
Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! —
думаю себе.
Городничий.
Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как
подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же
я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь.
Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь,
я уж
думал, что вы пришли с тем, чтобы
меня… (Добчинскому.)Садитесь.