— Стыдно вам! Стыдно вам! Чему удивились, того-этого? Боже ты мой, какое непонимание! Как вдовица с лептой, того-этого, хоть какое-нибудь оправдание, а он в нос тычет: слава, того-этого! Преподлейший вздор, стыдно! Ну леший и леший, в этом хоть смысл есть… да
ну вас к черту, Андрей Иваныч, говорил: оставьте балалайку. Нет, не может, того-этого, интеллигент!
Неточные совпадения
— Нет, так. Зарубили.
Ну, того-этого, идем, Погодин.
Вы небось по голосу думаете, что я петь умею? И петь я не умею, хотя в молодости дурак один меня учил, думал, дурак, что сокровище открыл! В хоре-то, пожалуй, подтягивать могу, да в хоре и лягушка поет.
—
Ну и вздор! Кто, того-этого, нуждается в свободе, тому незачем ходить в чужие края. И где это, скажите, так много своей свободы, что уж больше не надо? И вообще, того-этого, мне совсем не нравится, что
вы сказали про Телепнева, про какие-то личные ваши соображения. Личные! — преподлейший вздор.
— Шестнадцать повешено.
Ну, до свиданья, Погодин. А стреляете-то
вы чудесно, мне от вашего таланта, того-этого, даже жутко стало; не наследственное это у
вас?
— Да, да,
ну, конечно, он человек интересный. Я, собственно, и не желаю вмешиваться… — Он виновато опустил глаза и вдруг решительно сказал: — Я хочу только предупредить
вас, Александр Николаевич, что во имя, так сказать, дружбы с Еленой Петровной и всей вашей милой семьей — будьте с ним осторожны! Он человек, безусловно, честный, но… увлекающийся.
— Хорошо, того-этого, чудесно! Молодец
вы, Елена Петровна. А это что? — шкап! То-то в вашей комнате и книг мало, а они здесь. Ну-ка, ну-ка! Посмотрим, того-этого.
— Нет, — а выражение?..
Ну да что, Василий Васильевич: видно,
вам никогда не приходилось разговаривать с матерью, а то знали бы, что мать не переслушаешь. Ого, уже час, а Сашенька еще не спит. Учится, — улыбнулась она, — как он не скрытничает, а знаю я, до чего ему хочется в университет!
—
Ну и глупости! Это
вы забываете, что папа был генералом, а они прекрасно помнят. Все-таки ваша правда: препротивные они люди.
— Да в правду?
Ну ладно, не гневайся… генерал. То подумай, что я сегодня, чего доброго, спать буду. Уж мой сапожник беспокоиться начал: уж
вы, Василий Васильевич, не лунатик ли, того-этого?
Ну и дурак, говорю; какой же лунатик без луны — солнцевик я, брат, солнцевик, это похуже. Прощай, Саша, до воскресенья не услышишь.
— Да что с тобою, Линочка?.. Какие еще предчувствия?
Ну, конечно, наверно, о Тимохине опять говорили; этот несчастный Тимохин скоро всех
вас с ума сведет. Говорили?
—
Ну, Василь Василич, благодарю. Как рявкнули
вы у меня над ухом — что такое, думаю, дерево завалилось? Да и свирепо же
вы поете…
— Ах,
ну и голосок же у
вас, Василь Василич; смола горящая!
—
Ну — и с первого же базара меня повезли, того-этого, в участок и устроили триумф: если хотите, того-этого, петь по нотам, то вот
вам императорский театр, пожалуйте! «А если без нот, того-этого?» А если без нот, то будет это нарушение тишины и порядка, и вообще
вам надо вытрезвиться… Шучу, но в этом роде нечто было, сейчас стыдно вспомнить. Но вытрезвили.
—
Ну как, Андрей Иваныч, голубчик, я так рад, что вижу
вас.
— Эй, Андрей Иваныч, интеллигент, а
вы ведь знаете, кто арестанта зарезал… Еремей,
ну?
— Почему же подлости? Я, Александр Иваныч, таких слов не признаю:
вы человек умный, да и мы не без ума. Мы уж и то посмеиваемся на мужиков, как
вы их обошли,
ну, да и то сказать — не всех же и мужиков! Так-то, Александр Иваныч, — отчитаться бы миром, а что касается дальнейшего, так мы
вас не выдадим: монастырь так монастырь! Потом отгуляем!
— Да-с, Петя! Именно Петя! Каждый день просыпаюсь и жду, что… Вчера приходит этот адвокат, плачет, старая каналья — виноват! — похлопочите, Петр Семенович, у
вас связи, завтра моего, как его… Сашу, Петю, вешают! Ве-е-шают?
Ну и пусть вешают. Пусть, пусть, пусть!
— Так вот, Елена Петровна, — заговорил Телепнев устало и тихо, — дело в следующем. Этот ваш хороший мальчик… ведь он хороший мальчик! — наверное, захочет повидать
вас, да, да, конечно, как-нибудь воровски,
ну там через забор или в окно… Так вот, Елена Петровна, — он многозначительно понизил голос, — за вашей квартирой установлено наблюдение, и его схватят. Уезжайте.
— А стрелочника с детьми кто зарезал? Я или
вы? А… да что! Впрочем…
Вам не дать воды?
Ну, не надо воды… Эх, Николай Евгеньич, Николай Евгеньич, хорошо, друг, что не дожил ты до!.. Хороший мальчик… Нет, ничего не понимаю, хоть самого повесьте.
— Да
вы сядьте, Василь Василич…
ну и чудак!