«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас…

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже!?

Глава 8. Начало вторжения

Уточним, что еще до наведения мостов, переправившиеся на лодках через Неман егеря из авангардной дивизии Морана, завязали короткую перестрелку с разъездом лейб-казачьего полка.

…Один из лучших пехотных дивизионных генералов Великой Армии (24 декабря 1805 г.), граф Империи (24 июня 1808 г.), пэр Франции (2 июня 1815 г. и повторно 11 октября 1832 г.) Шарль-Антуан-Луи-Алексис Моран, (4 июня 1771, Понтарлье, пров. Франш-Конте — 2 сентября 1835, Париж) родился в семье адвоката Алексиса-Франсуа Морана (1747—1829), изучал юриспруденцию в Безансоне и в 1791 г. защитил степень кандидата права. Уже через год, 9 августа 1792, он стал капитаном 7-го батальона волонтёров департамента Ду, а ещё через месяц его повысили до подполковника. В 1792—93 гг. он сражался в рядах Рейнской армии. 8 сентября 1793 г. в бою при Ондсхоте Моран первым ворвался в город со знаменем в руках. В 1793—94 гг. он воевал в Северной армии (при Ваттиньи и Альденгофене), в 1794—96 гг. в Самбро-Маасской, а с января 1797 г. в Итальянской армии. 14 января 1797 г. Моран отличился, сражаясь с австрийцами при Риволи, ранен пулей в бедро в сражении при Спримоне. Он участвовал в Египетской кампании в составе дивизии генерала Дезе. После сражения у Пирамид, прямо на поле боя, он был произведён в чин полковника и возглавил 88-ю линейную пехотную полубригаду. Участвовал в завоевании Верхнего Египта, сражался при Эль Ганайме и Саманхуде. За мужество, проявленное во время этой кампании, 6 сентября 1800 г. получил чин бригадного генерала. С мая и вплоть до конца июля 1801 г. Моран командовал бригадой в дивизии генерала Вердье. 9 августа (14 сентября) 1801 г. он вернулся во Францию. [И с той поры у него адъютантом стал его младший брат Алексис-Никола-Бернарден (р. 1774 г.), барон Империи (15.8.1809), ранен при Ауэрштедте, ранен в левую ногу при Ваграме, из-за последнего ранения уволился в отставку в апреле 1813 г.] 30 августа 1803 г. Моран-старший был переведён в военный лагерь Сент-Омер. 30 августа 1805 г. — командир 1-й бригады 1-й пехотной дивизии генерала Сент-Илера IV-го корпуса Великой Армии В сражении при Аустерлице Моран командовал пехотной бригадой, входившей в состав IV-го корпуса генерала Сент-Илера. Его бригада, включавшая в себя всего лишь один полк (10-й полк лёгкой пехоты), в районе Праценских высот подверглась атаке превосходящих сил противника и понесла значительные потери, а сам он был ранен. Если бы не своевременный подход соседних частей Великой армии, полк Морана был бы полностью уничтожен. За проявленное в ходе кампании мужество (24 декабря 1805 г.) Моран был произведён в чин дивизионного генерала. 14 февраля 1806 г. его назначают командиром 1-й дивизии III-го корпуса маршала Даву. Моран сумел завоевать доверие и уважение со стороны своего ворчливого начальника и стал, наряду с генералами Фрианом и Гюденом, одним из его наиболее приближённых помощников. В Прусской кампании 1806 г. в битве при Ауэрштедте (14 октября 1806 г.) полки Морана беглым огнём отразили атаки прусской кавалерии, а затем перешли в контрнаступление и разгромили войска герцога Брауншвейгского. Генерал в этом бою был ранен в руку. Дивизия Морана участвовала во взятии Кюстрина (1 ноября 1806 г.), а также в Польской кампании 1807 г. сражался при Чарново и Голымине. В битве при Прейсиш-Эйлау (8 февраля 1807 г.) бравый генерал получил новое ранение. С 12 октября 1808 г. — командир 1-й пехотной дивизии Рейнской Армии маршала Даву. В ходе Австрийской кампании 1809 г. Моран сражается при Арнсхофене, Абенсберге, Ландсхуте, Экмюле, Регенсбурге. В битве при Ваграме (5—6 июля 1809 г.) он был ранен, но именно части его дивизии смяли левый фланг австрийцев, что решило исход всего сражения. С 13 июля 1810 по 3 марта 1812 гг. Моран исполнял обязанности губернатора Гамбурга. 24 июня 1812 г. Моран удостоился чести первым переправиться на правый берег Немана у Ковно, открыв, тем самым, Русскую кампанию. 17 августа его дивизия в ходе ожесточённого боя занимает южные предместья Смоленска. В Бородинской битве полки Морана атакуют Курганную высоту, неся при этом огромные потери от русской артиллерии. Сам генерал получает тяжелое ранение картечью (осколком ядра?) в подбородок. В конце 1812 г. остатки его дивизии покинули Россию. С 17 марта 1813 г. Моран командовал 12-й пехотной дивизией, входившей в состав I-го, а затем IV-го корпусов генерала Бертрана. Участвовал в битвах при Лютцене и Бауцене. 6 сентября 1813 г. в сражении у Денневица после поражения французской кавалерии стойкость Морана спасла остатки корпуса маршала Нея и позволила французам отступить. Отличился в боях при Вартенбурге и Ханау. 16 ноября 1813 г. возглавил IV-й корпус и с декабря 1813 по апрель 1814 гг. руководил обороной Майнца, покинув его со своими войсками лишь после окончания войны (4 мая 1814 г.). При Первой Реставрации оставался с 15 октября 1814 г. без служебного назначения, но во время «Ста дней» служил адъютантом у Наполеона и 1-м полковником пеших егерей гвардии. 2 июня 1815 г. получил титул пэра Франции. В битве при Ватерлоо отчаянным усилием сумел выбить пруссаков из Планшенуа, но этот его подвиг уже не мог изменить положения. За это сражение Наполеон пожаловал Морану Большой Крест орд. Почётного легиона (правда, награда нашла героя лишь в 1830 г. — уже при Июльской монархии). Внесенный в проскрипционные списки 1 августа 1815 г. и заочно приговорённый Людовиком XVIII 29 августа 1816 г. к смерти Моран был вынужден скрываться на родине своей жены — в Польше. Он получил прощение лишь 14 июня 1819 г. Был оправдан Военным судом в Страсбурге, ему вернули чин дивизионного генерала, восстановили на военной службе (с 1 сентября 1819 по 12 января 1820 гг. он служил в Королевской гвардии), а также вторично провозгласили пэром Франции (11 октября 1832). Скончался четырежды кавалер орд. Почетного легиона (Легионер — 11 декабря 1803 г., Коммандан — 14 июня 1804 г., Великий офицер — 7 июля 1807 г. и Большой крест — 18 октября 1830 г.) в своём парижском особняке в 64 года, 26 из них отдав армии, дослужившись до див. генерала за 13 лет и был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Его доблестное имя выбито на Триумфальной арке в Париже…

«Отметившись» пальбой, казаки стремительно исчезли в густом кустарнике в неизвестном направлении, что, впрочем, было им очень присуще. Их командир граф В. В. Орлов-Денисов немедленно доложил о переправе в штаб армии в Вильно Барклаю. Об этом же сообщил и ковенский городничий, чей город вскоре был занят французскими войсками.

…Между прочим, в ночь на 12 (24) июня в честь русского царя «печально известный» барон, «ухвативший-таки свою синицу за хвост» на заснеженно-морозном Эйлау, Л. Л. Беннигсен давал бал в имении «Закрете» под Вильно, приобретенном в память об удачно произведенной им чуть ли не 20 лет назад атаке русской кавалерии на конницу поляков в 1793 г. Бал был приурочен к радостному известию от Кутузова о заключении долгожданного мира после многолетней войны с Турцией. В ту пору Леонтий Леонтиевич (безусловно, весьма и весьма квалифицированный генерал!) все еще был не у дел и в расчете на царскую благосклонность сделал замысловатый маневр, своего рода «ход конем»: продал ему в тот вечер свое имение… под Вильно за 12 тыс. золотых рублей. Более того, Беннигсен явно не исключал, что очень скоро Вильно может оказаться под неприятелем (а значит, он лишится своего имения) и «тактично» воспользовался тем, что оно понравилось «плешивому щеголю». Забавно, но прямо в канун намечавшегося веселья, возведенный к празднику в Закрете временный летний праздничный зал, на постройку которого среди гвардейского офицерства собирали «пожертвования» с помощью «билетов» за 100 рублей (серьезные, между прочим, по тем временам деньги!), неожиданно рухнул! Кое-кто из императорского окружения заговорил о происшествии как о плохом предзнаменовании! Но Александр I, несмотря на то, что над его империей уже давно нависла угроза вторжения Наполеона, приказал убрать рухнувшие стены: «Мы будем танцевать под открытым небом!» Ходили слухи, что «происшествие» в Закрете имело французские «корни»: крыша банкетного зала рухнула не без «ведома» спроектировавшего его архитектора некого немца Шульца. Но у него что-то там не срослось с планируемым временем обрушения и крыша рухнула сразу же после его побега. Веселье было в полном разгаре, когда в 11 вечера адъютант Барклая А. А. Закревский принес генерал-адъютанту императора, министру полиции Александру Дмитриевичу Балашову (1770—1837) грозную весть: Последний Демон Войны уже пошел войной на царя Вся Руси и вторгся в ее необъятные просторы. Главная «звезда» бала (император, между прочим, был прекрасный танцор!) попросил никому ничего не сообщать и веселье продолжилось. Только в первом часу император покинул зал, якобы сказав при этом: «Господа офицеры, по коням!» И господа поспешили выполнить приказ государя! А среди прекрасных дам, еще недавно мечтательно кружившихся в ласково-крепких объятиях военных — настоящих мужчин-мачо — в вальсе, полонезе и мазурке, уже испуганно зашелестело: «Война? Война! Война… Ах, эти душки военные!!!» [И кое-кто из наиболее шустрых «вострух» еще успел «опорожнить любовный бокал по полной программе» со своим избранником — (ами), прежде чем сигнал трубы и армейский приказ отправит его (их) в военный поход, возможно, последний в его смертельно опасном ремесле.] Немало мемуаристов и с их слов писателей разных мастей и различного толка писали и будут писать, что Александра I неожиданное известие о переходе французами р. Неман, полученное на балу в Закрете, якобы застигло врасплох, а он видите ли даже бровью на глазах у всех не повел. Это сегодня доподлинно известно, что русская разведка заблаговременно узнала о точной дате начала войны и примерно указала возможные пункты форсирования Немана. А тогда все было совершенно секретно! Итак, бал был 12 июня, а уже 16 июня — через три солдатских (суточных) перехода — Бонапарт войдет в Вильно…

Получив сообщение о вторжении войск Наполеона, Александр I попытался было начать переговоры. В ставку французского императора, в занятое им… Закрете, был направлен царский генерал-адъютант А. Д. Балашов с предложением начать мирные переговоры при условии обратной переброски наполеоновских войск на левый берег. На самом деле царь не рассчитывал на «добрую волю» своего несостоявшегося родственника «корсиканского разлива» и стремился хоть как-то выиграть время столь необходимое для организации сопротивления, уточнения диспозиции, соединения всех русских войск и, конечно, демонстрации для просвещенной Европы своего миролюбия. Недаром, отправляя своего генерал—адъютанта к Наполеону, «непрозрачный» российский император прямо заявил ему об этом: «Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей присылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы». Недаром его первый приказ по армии заканчивался сколь доходчиво, столь и пророчески: «На начинающего Бог!».

И действительно, переговоры быстро зашли в тупик: Наполеон мгновенно среагировал категоричной фразой: «Будем договариваться сейчас же, здесь же, в Вильно. Поставим подписи, и я вернусь за Неман!»

По сути дела это был ультиматум о немедленной капитуляции!

Таким образом, «переговоры» в Вильно оказались всего лишь красивым демонстративным жестом со стороны лукавого Александра I в адрес Европы, снимавшим с него ответственность за развязывание войны.

Рассказывали, что в ответ французскому императору якобы передали слова вроде бы сказанные Александром I: «Я скорее отступлю до Камчатки, отпущу бороду и буду жить там до конца своих дней, питаясь картошкой, чем пойду на мир! Наполеон еще не знает нашего климата, наших ресурсов! Наконец, моего народа!» Бросая эти слова, Александр I знал, что говорил: главный его козырь — бескрайние просторы России, ее климат, так же призыв к священной войне (что-то в духе полулегендарного: «Вставай, страна огромная…"), отвечая на который, крестьяне, уходя от захватчика, будут сжигать дома и урожай, оставляя ему голую землю. «Ваша империя, — льстили царю услужливые царедворцы, — столь велика, что вы будете грозны в Москве, ужасны в Казани и непобедимы в Тобольске!» То ли — быль, то ли — типичный исторический анекдот, без которого зачастую не обходятся рассказы-пересказы о ключевых событиях из прошлого всех времен и народов?

…Кстати сказать, если верить самому Балашову, то уже на вечернем обеде в присутствии Бертье, Бессьера и Коленкура с Дюроком, в ответ на заносчивые слова Наполеона: «Скажите, чтобы добраться до Москвы, какою дорогой лучше идти?» Балашов якобы мгновенно нашелся, что сказать и весьма язвительно ответил: «Шведский король Карл XII шел через Полтаву…» Наполеон «не полез за словом в карман»: «В наше время религиозных людей нет!» Балашов снова искусно парировал выпад французского императора: «В России народ набожный…» На этом диалог-«пикировка» закончился. Если он, конечно, состоялся на самом деле…

«Обратной дороги» не было и рескрипт царя председателю Госсовета и председателю Комитета министров Н. И. Салтыкову заканчивался весьма грозно для столь уклончивого и лукавого человека, и правителя самой большой страны мира, как российский император: «Я не положу оружия, доколе не единого неприятельского воина не останется в царстве моем». Очень скоро выяснится, что слов на ветер этот исключительно «непрозрачный» «любимый бабушкин внучек Саша» не бросает, особенно если обстоятельства задевают его «по полной программе».