«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас…

Яков Николаевич Нерсесов

Посвящается грядущему 200-летию со дня смерти (5 мая 1821 г.) Наполеона Бонапарта и совсем недавно прошедшему 250-летию со дня его рождения – то ли 15 августа 1769 г., то ли… годом позже!?

Глава 7. «Рубикон» перейден!

10 июня по корпусам Великой армии был зачитан знаменитый приказ Наполеона: «Солдаты! Вторая Польская война началась. Первая кончилась под Фридландом и Тильзитом. <<…>> Пойдем же вперед! Перейдем Неман, внесем войну в русские пределы. Вторая Польская война, подобно первой, прославит оружие французское; но мир, который мы заключим, будет прочен, и положит конец пятидесятилетнему кичливому влиянию России на дела Европы».

В 10 часов вечера 11 (23) июня 1812 г. генерал Моран быстро переправил через Неман три роты легких пехотинцев на лодках, и под их прикрытием военные инженеры генерала Эбле принялись энергично сооружать понтонные мосты у д. Понемунь. Уже к рассвету 12 (24) июня были собраны три моста и армия Наполеона начала планомерное и спокойное (без какого-либо противодействия со стороны русских) вступление на территорию России.

…Между прочим, Ш. М. Талейран позднее очень емко и доходчиво назвал этот день «началом конца»…

Александр на следующий день после начала войны, 13 (25) июня 1812 г., издал не менее знаменитый приказ по армиям: «…Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог».

Надо признать, что приказ Александра I звучит очень выигрышно — это емкие и доходчивые для простые солдата слова об обороне страны от агрессора, апелляция к либеральным ценностям (в частности, к свободе) и защите религиозных верований. Кроме того, полное убеждение в справедливости своего дела и того, что Бог на его стороне (тем более, в такой богобоязненной и богопослушной стране, как Святая Русь!), значит, неизбежно враг будет наказан!

Тем временем дивизии Великой армии нескончаемым потоком следовали одна за другой с развернутыми боевыми знаменами, сомкнутыми рядами. Командиры в красивых головных уборах, украшенных разнообразными султанами, на гладких, мытых конях впереди, затем солдаты мерным шагом, не нарушая строя. Над Неманом стоял ровный, дробный гул тысяч солдатских ног и конских копыт.

Наполеон перешел Неман одним из первых и следил, как авангард его гигантской армии переправлялся колонна за колонной и… насвистывал. Он всегда насвистывал какую-нибудь популярную мелодию легкого жанра, когда что-то наблюдал, даже во время боев и сражений, как например, это было под Маренго, когда его армия начала пятиться с самого начала битвы, а потом и вовсе принялась ретироваться под натиском австрийцев Меласса. Вот и сейчас он насвистывал старинную песенку, кстати, одну из своих любимых — «Мальбрук в поход собрался» (Malbrouck s`en va t`en guerre)

Переправа продолжалась более двух суток. Затем еще в течение недели, пришедшие издалека, полки догоняли Великую армию, а кое-кто так и не догнал, оставшись в резерве и в… живых. Правда, до поры до времени, пока Последний Демон Войны не пошел ва-банк в 1813—14 гг.

Если не считать пары выстрелов со стороны мелькнувшего еще до начала переправы в густом кустарнике казачьего патруля (или в их сторону? сведения различаются), русские не оказали никаких попыток помешать французам. Это были первые выстрелы той войны, которую русские историки, на чью землю тогда весьма неразумно вторгся предельно амбициозный французский император, потом нарекут ёмко и патриотично — Отечественной войной 1812 года!

Итак, наполеоновская армия не только вошла на территорию России без всякого сопротивления, но и без помех двинулась вглубь нее.

Первым на ее пути значилось Ковно. (Оно же станет последним на обратном пути)

…Между прочим, так началось, пожалуй, самое рискованное военное предприятие из всех, которые случались в истории ранее. И действительно для Наполеона эта война станет самой кровопролитной и неудачной. Мало кому из его солдат суждено было вновь увидеть родной дом. Вернется лишь каждый десятый, да и то больной либо увечный. При этом каждая парижская семья оденется в траур. Но хуже всего будет другое: в этот поход французы шли как завоеватели, а вернулись, уже зная, что наполеоновская империя обречена…

Во Франции, где эту свою очередную войну французский император представил своим соотечественникам как всего лишь борьбу за возрождение Польши, ее назвали доходчиво, но буднично — Второй Польской войной или кампанией (первой, как известно, была война с Россией 1806—1807 гг.) либо Московский поход 1812 года!

Эта война станет прологом чудовищного военного конфликта, который разгорится на огромном пространстве между Москвой и границей Португалии и будет длится почти непрерывно 22 месяца, втянет в кровавую бойню миллионы европейцев, страшней которой будет спустя 100 лет лишь Первая Мировая война, по крайней мере, так полагают некоторые историки.

…Кстати, только совсем недавно, начиная с 90-х гг. XX в. тема Отечественной войны 1812 года перестала рассматриваться в российской историографии сугубо через призму идеологии славянофильства и политического великодержавного заказа в духе «Броня крепка и танки наши быстры!» (или, как поговаривали пару веков назад — «Сабли востры, кони быстры!»). Впрочем, ничего странного в таком подходе к изложению национальной истории нет: так было, так есть и так будет там, где в этом будет потребность! Госзаказы в исторической литературе всех времен и народов — явление сколь банальное, столь и понятное: национализм, шовинизм и прочие «измы» помогают правящей верхушке «рулить» своей «паствой». Так вот, ранее, особенно в советский период, многие перипетии нашествия Наполеона в Россию, в частности, трактовка судьбоносного исхода Бородинского сражения, ставшего одной из нескольких своего рода «икон» ратной истории России, подвергались такой «околонаучной» обработке, такой «лакировке» (особые всплески панславянизма отмечались в юбилейные годы этой эпохальной для русского народа войны), что вдумчивым исследователям оставалось лишь диву даваться. Сегодня, когда возможен плюрализм мнений, разрешены споры и контраргументы, когда есть возможность излагать и прислушиваться к веским доводам зарубежных историков (причем, отнюдь не славянофобов!) пытливые читатели могут сами разобраться в сложных нюансах катастрофического для Последнего Демона Войны похода в Россию в 1812 году…

С Наполеоном было большинство его знаменитых маршалов — Ней, Мюрат, Даву, Бертье, Бессьер и Лефевр (во втором эшелоне остались Макдональд, Удино, Мортье и Виктор) — имена некоторых из них уже тогда были овеяны легендами и лучшие генералы, в том числе, Фриан, Гюденн, Моран, Компан, поляк Понятовский, пасынок Эжен де Богарнэ, Сен-Сир, получивший в этом трагическом для Франции походе заветный маршальский жезл, что само по себе уникальное достижение, и многие др.

…Кстати, всем известный генерал Жюно — из первого набора «декарии» (согласно общепринятой римской военной терминологии — 10—15 чел.) знаменитых военачальников Бонапарта — по ряду объективных и субъективных причин не входил в число его наиболее толковых высших офицеров. Согласитесь, что, порой встречаемая в исторической литературе «метафора» «когорта» (римский армейский термин, обозначавший тактическую боевую единицу в 350 и более чел.) для образного «обозначения» узкого круга военачальников «генерала Бонапарта», особо близких ему еще с самого начала его невероятной карьеры, представляется, все же, слишком большой по численности для обозначения группы людей из ближайшего военного окружения Наполеона…

Правда, уже навсегда покинул его, уйдя в Бессмертие, один из самых способных маршалов Ланн. Не было с ним и по слухам (?) чуть-чуть не доживших до вручения им заветного маршальского жезла блестящих генералов — пехотинца Сент-Иллера, кирасира д’Эспаня и гусара Лассаля, геройски погибших в войне с Австрией в 1809 г. Надолго застряли в Испании невероятно изворотливый Массена с многоопытными и разносторонними Сюше, Сультом и старинным другом «туманной юности» Мармоном, чье возвышение, все же, во многом определялось дружбой со времен «школьно/военной скамьи», чем особенным военным дарованием. Более того, «железный» Даву оказался на этот раз то ли — «не в форме», то ли — «не в своей тарелке», то ли… еще что-то. Впрочем, случай с Даву — это, скорее, тема отдельного разговора.

…Между прочим, потом было много дебатов среди историков, почему из трех возможных направлений для нанесения русским главного удара — петербургское, киевское, московское — Наполеон выбрал последнее!? Утверждается (или, все же, предполагается?), что он якобы даже иносказательно высказался на эту тему в том смысле, что «если займу Киев, то я возьму Россию за ноги, если я овладею Петербургом, я возьму ее за голову, заняв Москву, я поражу ее в сердце!» На самом деле, по началу перед ним стояли совсем иные задачи: максимально быстрый разгром русских в генеральном сражении в приграничной зоне и подписание выгодного для него мира с русским царем! Москва, все-таки, станет для него целью, но — позже и по сути дела вынужденной…