Мы – красные кавалеристы. Роман

Юрий Мартыненко

В романе «Мы – красные кавалеристы» показан период истории нашей страны на примере одной семьи от революции 1917 года до горбачёвской перестройки, по сути, от создания до распада великой державы под названием Советский Союз. Книга заставляет задуматься о загадках менталитета русского человека. О том, почему так часто и много нам приходится воевать в этом мире? Своеобразная художественная манера автора делает роман интересным и познавательным для массового читателя.

XII

Прохор Иванович и другие рабочие депо, среди которых встречались первостроители Транссибирской магистрали, не одобрили методы Лазо в смысле подрывов мостов и порчи железнодорожного полотна.

— И как теперь все это налаживать? — чертыхался пожилой кочегар паровоза, раскуривая толстую самокрутку от крохотного тлеющего уголька, прихваченного плоскогубцами. Локомотив стоял под парами. Скоро выезжать на линию.

Через час поступило распоряжение направить часть деповских рабочих в только что сформированную бригаду, которая займется восстановлением разрушенных железнодорожных путей.

Прохор Иванович в эту бригаду не попал. Оставили на деповских стрелках. На ремонт полотна отправили тех, без кого временно можно было обойтись в депо.

Мужики ругались, ломами сталкивая под откос покореженные рельсы и расщепленные взрывом шпалы. Кирками яростно долбили грунт, выравнивая площадку. Восстанавливать железную дорогу — что жилы тянуть из человека. Строить — одно дело, но восстанавливать — совсем другое. Может быть, красным командирам следовало найти иной способ, чтобы остановить продвижение на восток многочисленных эшелонов мятежного чехословацкого корпуса? Не такой варварский, как рвать динамитом мосты и тоннели, рушить железнодорожную насыпь и спиливать телеграфные столбы, дабы лишить противника еще и связи.

В этот день в белом штабе за ужином велся примерно на эту же тему разговор.

— Одно слово, варвары. Сами строили, сами разрушают! — возмущался, качая головой, один из семеновских офицеров, прикуривая от протянутой зажженной спички однополчанина папиросу. — И кому только такое могло в башку прийти — взрывать мосты. Сами-то большевики, что, по воздуху собираются летать? Фанатизм! Друг мой, дикий фанатизм!

— Точнее, господин есаул, идиотизм, — поправил офицера штабс-капитан Яхонтов, человек порывистый и нервный.

— А что вы, дорогой Икомата-сан, думаете по этому поводу? — обратился он к японцу, хорошо понимавшему и говорившему по-русски, но до сих пор молчаливо следившему за ходом разговора.

— Да, господин майор, скажите, наконец, что вы думаете по поводу происходящего?

Японец живо встрепенулся, но через пару секунд снова обрел восточную степенность, присущую его крови хладнокровность и спокойствие.

— Большевики, очевидно, считают, что для достижения цели все средства хороши… В настоящий момент им прежде всего необходимо задержать чехов, продвигающихся к нам на помощь по железной дороге с запада. Любой ценой, но задержать! Красные выдыхаются. Это очевидно и потому логично думать, что они предпримут в дальнейшем следущие непредсказуемые действия. Какие — покажет время. Именно непредсказуемость красных можно считать их главным козырем в нашей взаимной борьбе…

Широкое скуластое лицо майора стало злым, а глаза блеснули колючей искрой.

Есаул решил сменить тему разговора. Он подошел к столику, бережно взял бутылку с яркой наклейкой и разлил в хрусталь вино. Поднял бакал.

— Мы, спаянные единой великой целью, не пожалеем сил, чтобы вернуть многострадальной России спокойной и мирной жизни и избавить ее от коммунистического рабства. И не будем, господа, предаваться злословию и взаимным упрекам. Так, поднимем же за это бокалы, господа! Я пью за нашего верного союзника и друга, за могучую империю восходящего солнца!

Икомата-сан обмяк выражением лица, хитро сощурившись, он молчал. Умеют же мол эти русские так красиво говорить. Не от того ли захлестнула многострадальную Россию эта революция? Да, у большевиков есть идея, которая овладела массами. Их вождь Ленин именно так и сказал: «Идея становится реальной, когда она овладевает массами». Большевики дали землю крестьянам. У белых такой идеи нет… К тому же красные берут численным превосходством, белые опираются на служилую выучку, упорно сопротивляясь и защищая то, что им принадлежит по праву. Так пусть же, в конце концов, русские бьются между собой: красные рубятся с белыми, пока не перебьют друг дружку…

* * *

Всю ночь, зажатый между скалистыми сопками, свирепо свистел ветер, ища выхода на волю и обрушиваясь на притулившиеся к обрыву домишки. Ветер гнал вихрящиеся снежные смерчи. На рассвете все стихло в природе. Над щетинистыми сопками брызнул первый солнечный луч. Выплыло яркое солнце.

Навстречу атаке звенел стальной дождь. Небо будто тряслось и приседало от слившихся в один гром разнобоя выстрелов, криков, истерического татаканья пулеметов. Красные цепи наседали одна за другой. Белые, бросая оружие, бежали в тыл, ко второй линии своих укреплений. Но откуда-то с флангов, где должны обороняться японцы, по ним ударили пулеметным свинцом. А где же вы, союзнички? Или растворились в непогодной прошедшей ночи?..

…В течение полугода мельница Ворошиловых становилась пулеметной точкой то для белых, то для красных. Позиция выгодная. Установленный здесь станковый пулемет держал под прицелом близкий брод через речку. Бывало, совсем близко разгорается бой. Обе стороны атакуют — отступают. А жернова равномерно скользят друг о дружку и мерной струйкой течет мука, заполняя доверху и переполняя ларь…

— Подавить! — орал, кувыркнувшись с подбитого коня, подъесаул Епифанов, когда захлебнулась атака сотни, что с гиканьем пошла наметом на этот берег. — Скольких хлопцев положили краснопузые!

— Ваш благородь, что с мельницей делать? Может, петуха красного запустить?

— Давай! Впрочем, отставить! Пускай она стоит. Еще самим пригодится, когда с коммунарами управимся!

…Когда все стихло, откатились в стороны и красные, и белые, рядом с чудом уцелевшей мельницей утешал перепачканного сажей Ефима жеребенок. Нескольких недель от роду он потерял мать. Ее сразило во вчерашнем бою. Жеребенок искал утешения у человека, а тому ничего не оставалось, как поделиться горечью душевной с невинной животинкой. А та, сиротинка, мягкими губами трогала пропахшее дымом плечо Ефима, обдавая его лицо теплым дыханием…

* * *

…Еще в конце лета 1919 года атаман Семенов перебросил все свои казачьи полки в Восточное Забайкалье, отказавшись от активных военных действий на Амурском и Верхнеудинском направлениях, и осел в Чите, где установил военную диктатуру. Его военная мощь значительно усилилась, когда на исходе зимы 1920-го года закончила свой поход от Омска до Читы 30-тысячная армия генерал-лейтенанта Каппеля, любимца адмирала Колчака. Где-то за Нижнеудинском сани, в которых ехал Каппель, провалились в быструю горную реку Кан и через три дня он скончался от воспаления легких. Смерть Каппеля устраивала атамана Семенова, так как армия генерал-лейтенанта переходила в его распоряжение. Но более всего Семенов был рад тому обстоятельству, что он стал полноправным и единственным хозяином части золотого запаса российской империи, которую привезла армия Каппеля.

К тому же смерть Каппеля вынудила адмирала Колчака буквально накануне своего ареста назначить атамана Семенова главнокомандующим всеми вооруженными силами Дальнего Востока.

К лету 1920-го года Семенов получил всю полноту гражданской и военной власти в Забайкалье, которая в первое время была довольно сильной и популярной в народе.

В Чите даже стали производить папиросы «Атаман». На коробке красовался портрет Семенова в бурке и огромной барсучьей папахе, из-под которой смотрели глубоко посаженные маленькие глаза монголоидного типа. Он имел бурятские корни, хотя родился и вырос в среде ононских казаков на юге Забайкалья близ границ с Монголией.

* * *

С улицы послышался неясный шум. Фыркнула лошадь. Застучали в калитку. Соболек зашелся громким лаем. Испуганная Елизавета выглянула в окно и тут же задернула занавеску — Кто там, мам? — Ефрем поднялся с табуретки и направился к двери.

— Стой! Не ходи! Семеновцы, — выдохнула, чуя недоброе, Елизавета.

Ефрем замер в нерешительности. Дверь распахнулась.

— Здравствуйте, хозяева! Мир вашему дому! — бодро приветствовал женщину и юношу, сняв фуражку, молодой высокий подхорунжий. Волосы расчесаны сбоку на пробор. Лицо круглое, чисто выбритое, со светлыми бровями. От офицера пахло тонким цветочным одеколоном. Его сопровождал казак с тонкой лычкой на погонах.

— Здравия желаю, — нашелся чего ответить Ефрем.

— Да вы не бойтесь, — совсем по-простому успокоил семеновец. И только улыбка казачьего офицера привела и мать, и сына в нормальное чувство. А слова «мир вашему дому» и вовсе повергли их в полное смятение.

— Просим к столу, — пригласила хозяйка, показывая на табуретки.

— Вы Елизавета Ворошилова? — спросил подхорунжий.

— Я.

— Швея?

— Да.

— Неси! — коротко приказал он казаку.

— Есть! — козырнул тот и поспешил на улицу.

Офицер прошелся по кухне. Сделав несколько шагов, остановился со словами:

— Ничего-ничего. Надо потерпеть. Совсем немного осталось. К весне закончим с большевиками и заживем. Заживем, — повторил громче и уверенней. — Хорошо заживем! Без войны, без крови, без бед.

Хозяева смотрели на офицера.

В сенях протопали шаги. Появился казак, обнимая изогнуто-покатые бока фанерного футляра швейной машинки. Поставил на стол. Откинул футляр.

— Вот! Система «Зингер»! Самая новая, — офицер бережно провел ладонью по крутой черной лаковой шейке машинки. — Подойдите ближе.

Елизавета приблизилась к столу, не сводя глаз с машинки.

— Будете заниматься шитьем фурнитуры для добровольческого отряда. Приказ генерал-лейтенанта Семенова. Силком мы мобилизацией не занимаемся, тем не менее, на вашей территории в скором времени будет вновь произведена запись добровольцев. Мануфактурой вас обеспечат. Привезут образец нашивки Так вот… Надеюсь, согласны? — офицер пристально посмотрел на хозяйку. Та качнула головой, дивясь новенькой машинке. Была у нее и своя старенькая, но сломалась. Давненько не сидела она за шитьем. Только интересно, кто же надоумил-то офицера привезти заказ именно ей.

— Ну и чудненько, — подхорунжий провел пальцем по тонким усикам и надел фуражку. — Да, вся работа будет оплачена, — добавил он и вышел в сени.

— Эка вам подфартило! — хитро подмигнул хозяевам казачок и поспешил за командиром.

Долго не могли прийти в себя ни Елизавета, ни Ефрем, сначала серьезно напуганные, а после удивленные причине неожиданного визита белых в их дом.

— Сынок, надо бы сначала посоветоваться с кем-то?

— С кем?

— Может, с Прохором Иванычем? Он-то человек знающий, опытный…

— Я не знаю, мам.

— Нет, надо к нему сбегать. Позови, пускай придет.

Прохор Иванович вскоре пришел и рассудил так, что надо заниматься шитьем.

— А как иначе поступить? Отказаться — себе дороже. Не шуточки ведь. Это с виду беляк такой ласковый вам показался, — рассуждал неторопливо Прохор Иванович, — а ну, как воспротивишься, так и он по-другому себя поведет.

* * *

— Ты нас шибко-то не пугайся, девонька, — всадник постарше в казачьей форме придерживал разгоряченного коня.

— Не знали, что повстречаем такую бравую деваху, а то бы побрились! — ощерив в улыбке белозубый рот, склонился с седла всадник помладше.

Подшучивая, всадники, оттесняли Настю с дороги в густые посевы ржи.

— Да ты никак брезглива к семеновским хлопцам?

— Может, она только красных предпочитает?

— Батянька, случаем, не комиссар?

— Семеновские хлопцы бьют красных, а не пристают к девушкам. Вот кабы к вашим сестрам кто бы так задомогался?!

— Как это не бьем красных? А кто это третьего дня ихний отряд в пух и прах растрепал?

— Где же это?

— Где, где! На станции. Ты что, девка, не слыхала ишо разве?

— Ишо не слыхала.

— Замужем иль невестишься? — уже миролюбиво спросил молодой казак. — Да не бойся, не дрожи, не тронем. Мы же понимаем. Мы ведь тоже братья кому-то…

— Есть жених, — соврала девушка. — Где-то у вас и служит. Может, и знаете? Ванька-вахмистр, — назвала наугад знакомое имя.

— Вахмистр? А почему Ванька? А как фамилия?

— Постой-ка, — всадник постарше указал плеткой на дорогу. — Кто там?

Приближался казачий разъезд.

— Кажись, наши, — обрадовались оба.

— Конечно, наши, а кто же еще? — осмелела девушка. — Вы же сами сказали, что всех красных разбили!

— Цыц, дура! — всадники стали разворачиваться навстречу разъезду. — Здравия желаем, господин подхорунжий! — казаки взяли под козырек.

— Кто такие? — строго спросил молодой офицер, бросив сдержанный взгляд на девушку.

— Фуражиры мы, ваше благородие.

— Ну, так фуражирьте, чего шляетесь, людей пугаете? Это что за девица-красавица? — подхорунжий опять бросил потеплевший взгляд на бледную лицом девушку. — Они что, приставали к вам?

— Нет, господин офицер, только спрашивали дорогу на село.

— Чего ее спрашивать? Эта дорога и ведет туда. Две версты до деревни. Все, ступайте! — приказал фуражирам. Те молча выехали на дорогу. Хлестнув лошадей плетками, поскакали в сторону, откуда подъехал разъезд.

— А вы откуда и куда? — спросил подхорунжий…

— Я с покоса напрямки. Батяня сенокосит, я за харчем домой.

— Ну-ну. И никого не бойтесь.

— Я и не боюсь.

Офицер поправил фуражку: — Ступайте тоже. Отец, наверное, уже заждался.