Мы – красные кавалеристы. Роман

Юрий Мартыненко

В романе «Мы – красные кавалеристы» показан период истории нашей страны на примере одной семьи от революции 1917 года до горбачёвской перестройки, по сути, от создания до распада великой державы под названием Советский Союз. Книга заставляет задуматься о загадках менталитета русского человека. О том, почему так часто и много нам приходится воевать в этом мире? Своеобразная художественная манера автора делает роман интересным и познавательным для массового читателя.

X

Гражданская война в Забайкалье носила маневренный характер. Воюющие стороны попеременно то наступали, то отступали. Громыхая и лязгая на поворотах жесткой сцепкой металлических вагонов, бронепоезд «За власть Советов» медленно продвигался по железной дороге на восток. Угрожающе двигались хоботами стволов орудийные башни. К смотровым щелям прижались в напряжении красноармейцы, внимательно изучая прилегающие к полотну окрестности, под каждым кустиком таившие опасность. Позади бронепоезда оставалась изуродованная железнодорожная колея. Если на пути встречался мост, его минировали и без промедления взрывали. Надо было торопиться, наступал на пятки, мятежный чехословацкий экспедиционный корпус. В районе Байкала от наседавших чехов удалось оторваться благодаря пришедшей в голову Сергея Лазо мысли о выводе из строя железнодорожного полотна и мостов. Команда бронепоезда спиливала телеграфные столбы, а проволоку топила в речках, обмотав ею булыжники.

Одновременно по станциям от белых летели телеграфные указания железнодорожной администрации о немедленном восстановлении мостов и стальной колеи, разрушенных большевистскими бандами Лазо. За неисполнение было обещано судить по всей строгости военного времени.

Часть рабочих из числа слесарей, обслуживающих паровозы в депо, была снята и в составе сборной бригады направлена на место восстановления разрушенного железнодорожного полотна. Ефрем в бригаду не попал, но забрали Николая. У того больше производственного стажа, больше опыта и по возрасту он старше.

— Придется, парень, тебе теперь за двоих робить, — коротко объявил мастер Ефрему.

— Ничего, — успокоил Прохор Иванович. — Видишь, как выходит по жизни?.. Сами строим, сами разрушаем и опять строим. Вернее, отстраиваем…

— Как-то не по-людски получается, — толковали мужики-паровозники во время перекура.

— Что непонятного? Все совершенно понятно, — пытался объяснить ситуацию один из самых смелых на язычок рабочих:

— Наши вынуждены пойти на такую крайность, чтобы беляки не смогли догнать по «железке».

— И что, по-другому было никак?

— Значит, никак.

— Только взрывать мосты, корежить путь и пилить телеграфные столбы?

— Ну, товарищ Лазо только тебя и позабыл спросить-посоветоваться.

…Глазам прибывшей на место бригады предстала ужасающая картина. Металлическая ферма железнодорожного моста между двумя каменными быками, сорванная мощным взрывом, одним концом уходила в воду. В белых бурунах течения, обмывающего искореженные железные балки с надорванными болтами, крутился разный мусор, коряги от деревьев. Накануне прошли проливные дожди, и почти на метр поднялся уровень воды в речушке. Она вышла из берегов. Под разрушенным мостом шумел мощный поток.

Люди столпились у обрыва, с жалостью глядя на искалеченный мост, который приказано быстро восстановить.

— Глаза боятся — руки делают! — напутствовал рабочих бригадир.

* * *

Красногвардейцы, закончив позиционную войну, уходили в тайгу, прибиваясь к приискателям, к охотникам-белковщикам, к эвенкийским стойбищам. Латали таежные зимовья, наскоро сооружали в чащобе лачуги из жердей. Обкладывали нехитрые строения травой, получая примитивное жилье вроде сенокосных балаганов. Кто-то объяснял это временной передышкой, необходимой, чтобы набраться сил, спланировать совместный план действий с другими рассеянными по тайге отрядами против белогвардейцев и японцев. Пытались наладить связь со штабами Забайкальских фронтов. Только где теперь искать эти штабы? На огромной территории полная неразбериха. Большинство мужичков ощутило неодолимую тягу попасть домой. Не терпелось узнать, глянуть своими глазами, как там? Сильно соскучились по женам да ребятишкам, брошенным на произвол судьбы. Поэтому партизанщина потихоньку растекалась, разделившись по группкам посельщиков-земляков, ближе к родным сторонам…

А дома с нетерпением ждали возвращения мужа или батяньки, братана или дядьки родные. Недоедали, чтобы сэкономить лишний кусочек мясца или сальца, прятали в дальний уголок подполья бутылку самогона в надежде, а вдруг объявится? Постучит в окошко как-то ночью! Вот радости привалит! Вот счастья принесет! Это же несравненный праздник! Лишь бы только не сгинул, лишь бы только вернулся любимый, милый, ненаглядный, свет в окошечке!..

В конце августа, начале сентября 1918 года в результате наступления чехословаков с запада и семеновцев с юго-востока, Советская власть в Забайкалье временно пала. Начался период гражданской войны с интервентами и их белогвардейскими ставленниками. В августе 1918 года большевистские организации Сибири были вынуждены перейти на нелегальное положение и прибегнуть к партизанским методам борьбы.

Семеновцы объявили о наборе добровольцев. Не мобилизации, а именно, скажем так, добровольно-принудительной записи желающих служить под белым флагом. Конные разъезды летали по селам и поселкам, выявляя семьи тех, у кого родственники воевали за красных. Грозили расправой карателями, беспощадными к большевикам, предлагали записываться добровольцами в армию атамана Семенова.

Так случилось и с семьей Ефима и Зинаиды Ворошиловых.

— Пожалейте сына, ему всего семнадцать лет, Афоне-то! — кричала, умоляя, Зинаида.

— Если не пойдет, так и знайте, можно и усадьбы лишиться! — злобно грозился тучный фигурой, потный лицом с рыжей бородой вахмистр, размахивая перед Ефимом и Зинаидой зажатой в руке нагайкой. — Покуда добром говорю! Опосля поздно будет! Эй, Сумароков!

— Я, вашбродь! — отозвался худой долговязый казак с винтовкой. Выгоревшая глиняного цвета гимнастерка взмокла под мышками. На смятых грязных штанах бледно желтели лампасы.

— Расскажи-ка им, что сталось с твоими соседями?

— Так, товось…

— Что товось? Поподробнее им втолкуй! — наседал вахмистр.

— Так и есть, что добром не пошел, значит, посельщик мой, Гоха, так одни тока головешки от ихней избы родительской и остались.

— Слыхали? — сдерживая коня, вдруг понизил голос вахмистр.

— Как не слышать, — сокрушенно вздохнул Ефим, а Зинаида, побледнев, закрыла лицо платком.

— Так-то мне! — прикрикнул, снова перейдя на повышенные тона, вахмистр и хлестнул коня по крупу плеткой.

Казак Сумароков перекрестился и пожал плечами, тем самым показывая, что делать, дескать, нечего, надо смиряться с новой властью…

— Ладно, Афонька, не дрейфь, в фуражирах-то не пропадем, — успокаивал парня, готового заплакать, Ванька-вахмистр. — Ты еще разревись, как баба! — он испуганно оглядывался на рыжебородого вахмистра, настоящего вахмистра, на погонах которого нашиты широкие желтые лычки.

Прозвище свое Ванька получил в раннем детстве. Он отчетливо помнит, как почему-то всем взрослым постоянно твердил, что, когда вырастет, будет вахмистром. Может, оттого, что его, безотцовщину, часто задирали старшие ребята. То звонкий щелчок дадут, то глухой подзатыльник. Ванька рос болезненным и хилым. Потому к службе военной, наверное, бы не сгодился. Но мальчуган знал, что вахмистр в казаках — большой начальник, и ему подчиняются остальные. Единственной защитницей была матушка — болезненная, вечно бледная Серафима. Муж, когда Ванька еще в тряпки писался, уехал в город на заработки и сгинул. После очевидцы сказывали, что где-то в кабаке по пьяному делу в драке и полег от ножа очередного собутыльника…

— А почему вахмистром? Есть чины и повыше, — добродушно смеялись, глядя на сопливого сорванца седобородые посельщики, некоторые из которых прошли русско-японскую и имели Георгиевские кресты.

— Не-а, — утирая нос рукавом, — важно отвечал малец, не выговаривая букву «р». — Хочу быть только вахмистлом.

Ну вахмистром, так вахмистром, — добродушно улыбались беззубыми ртами старые вояки-рубаки — былая удаль Забайкальского казачьего войска. И ударялись в воспоминания друг перед другом, у кого и какой на ратной службе по характеру был из командиров вахмистр? Кто миролюбивее, а кто на зуботычины мастак?

* * *

Военно-революционный Совет делал ставку по известной схеме, выработанной большевиками еще до Октябрьского переворота, на класс рабочих и крестьян. В Забайкалье эти два класса представлялись в основной своей массе железнодорожным пролетарием и казачеством.

Листовку с текстом передали в паровозном депо одному из проверенных делом смазчиков, который и доставил воззвание к казакам в их поселок.

«Братья-казаки, капиталисты с помощью поставленных генералов направляют вас против рабочих и крестьян, а мы открыто и честно говорим вам, что советская власть — это есть трудовая рабоче-крестьянская власть, которую мы будем защищать до последней капли крови. Генералы и царские офицеры хотят ее уничтожить, птому что она отнимает у угнетателей народа в лице капиталистов, помещиков и кулаков землю, фабрики и заводы, которые после революции должны перейти в руки рабочих, крестьян и казаков.

Эта черная свора пьет вашу кровь! Запустеют ваши поселки и села, зарастет травой степь, потому что некому будет обрабатывать ее, и в награду вы получите прежнюю царскую власть с ее тюрьмами, виселицами и расстрелами. Это неправда, когда вам говорят, что советская власть отберет у вас землю. Она не отбирается у трудового казачества. Излишки земли возьмут у казаков-кулаков и поделят ее между иногородней беднотой.

Много казаков переходит на сторону советской власти. И не верьте генералам на их посулы вольготной и сытой жизни в случае победы над большевиками. Переходите на нашу сторону, соединяйтесь в рабочим классом. Пусть ваша мозолистая рука покарает всех врагов трудового народа! Переходите на сторону Красной Армии! Вместе будем бить и добивать буржуев!!!»

В январе 1919 года вышла печально известная «Директива о расказачивании». Документ развязал руки новой власти в отношении казаков. Репрессии, переселение с коренной территории, экономический террор — красные не гнушались никакими приемами. В результате за короткий срок численность казаков в России сократилась в два раза.

По мнению многих историков, за расказачиванием стоит один человек — Сергей Иванович Сырцов — председатель Донского бюро РКП (б). Позже — председатель совнаркома РСФСР. Он был убежден, что о никаком сотрудничестве с казаками не могло быть и речи. А «аграрная революция на Дону должна состоять в полном разрушении экономического базиса казачества». В общем, казаки были для него как кость в горле. В них он видел непримиримых врагов, от которых нужно было избавиться любой ценой. И если когда-то римский политический деятель Катон Старший все выступления заканчивал одной фразой «Карфаген должен быть разрушен», то Сырцов в докладах в ЦК всякий раз упоминал о необходимости ликвидации казачества.

* * *

В конце августа 1918 года на одной из крупных железнодорожных станций Транссибирской магистрали выступал командующий революционными войсками Сергей Лазо. Высокий, горячий, красивый. Его речь звенела ледяным надрывом:

— Пролетарская революция победит, в этом не может быть сомнения. Мы здесь, на дальней окраине, потерпели поражение. Советская власть пала. Отечественным белогвардейцам помогала зарубежная контрреволюция. Без нее мы бы уничтожили белогвардейцев. Я, товарищи, знаю, какой вопрос больше всего мучает вас — что делать дальше? Прежде всего, не падать духом, не поддаваться панике, не терять веру в победу, ни минуты не забывать о борьбе, готовиться к ней, работать в подполье, вооружаться! Власть Советов здесь пала временно. Трудовой народ вновь сплотится, ряды бойцов умножатся в сто крат, и мы опять победим. Да здравствует Советская власть!

На выступление командующего собравшиеся ответили одобрительным шумом и громкими хлопками.

Вперед протиснулся низенького роста мужик в замасленном пиджачишке и закричал:

— Качать командующего!

Но Лазо предупредительно вскинул руку, останавливая душевно-стихийный порыв толпы.

Принесли и поставили прямо на щербатом перроне дощатый столик. Пододинули табурет. В раскрытую тетрадку стали записывать фамилии добровольцев-красногвардейцев. Четверо в разномастной — ни военные, ни гражданские — одежде притащили почти волоком от вагона тяжелый ящик. Утеревшись рукавами, присели прямо на ношу. Подошел человек в потертой кожаной куртке, строго скомандовал. Все четверо поднялись с ящика. Выдергой сковырнули крышку. Развернули замасленную желтую бумагу. Из-под нее блеснули вороненые стволы винтовок.

К столику выстроилась очередь. Записавшись в тетрадке и там же расписавшись, мужики подходили к раскрытому ящику. Получив винтовку, пока еще без патронов, красногвардейцы направлялись все тем же строгим человеком в кожаной куртке к товарному вагону, где происходила выдача риса добровольцам. По два пуда на человека.

Вечером из форточек многих квартир железнодорожных казарм тянуло запахом вареного риса. Ребятишки сглатывали слюну, заглядывая голодными глазенками на раскаленную печь, где в кастрюле прела каша.

— Добрый винторез. В тайге сгодится, — любовно поглаживал гладкий приклад, цевье, ствол кое-кто из добровольцев-красногвардейцев. — Только бы патронов разжиться теперь. Обещали, правда, дать. Тогда и на охоту не грех сбегать.

— Да, паря. Таким винтом любую животину можно положить. Ни один сохатый не убежит, — цокал языком, восторженно глядя на предполагаемую кормилицу собеседник. — Только бы насчет патронов сдержали слово.

— Обещали, значит, дадут. Куды денутся, коли беляк прижмет?

— И что? В своих стрельнуть можешь?

— Каких своих?

— Ну, ежели сосед твой Куприян или вон кум Митяй повстречаются. Говорят же, что оба они у Семенова…

— Не знаю, — пожал плечами доброволец.

— А ежели не знаешь, зачем записался в отряд самообороны?

Все стали записываться и я записался. К тому же рису вот отвалили.

— Что же, из-за рису теперь голову подставишь?

— Может, еще обойдется.

— Ага, обойдется. Придут семеновцы или японцы, куда бежать с твоей винтовкой без патронов? Если в сопки, то там тоже нечего делать с пустым оружием. Тоже боеприпас нужен.

— Поживем — увидим.

Оба замолчали.

— Ладно, пойдем кашу есть, вон баба уже мисками стучит.

— Пойдем, отведаем твоей кашки. Лишь бы только из того риса кутья не получилась.

— Сплюнь, не каркай…

* * *

В лобовой рубке конников атаку казачьей лавы красные не всегда выдерживали. Вчерашние шахтеры, железнодорожники, крестьяне в большинстве своем могли более-менее держаться в седле и вертеть по сторонам шашкой. До казачьей выучки им было далеко. И тогда это напоминало избиение младенцев. Другое дело, когда белые казаки сталкивались с красными казаками. Начиналась настоящая рубка, достойный массовый поединок, конно-сабельная дуэль.

* * *

…Лазо бился с атаманом Семеновым полгода, но так и не смог его победить. Он несколько раз оттеснял его в Манчжурию, но затем атаман вновь переходил в наступление и гнал Лазо на север.

Жестокий бой отряды Лазо испытали на реке Куэнге. Белоказачьи сотни, почти полностью сформированные в одном из близлежащих сел, частью перебили пулеметным огнем, частью порубили шашками оба полка красных. Последний резерв Лазо. Жалкие остатки рассеялись по перелескам, спрятались в дальней чаще, начинавшейся к северу.

Не спавший двое суток, обросший густой щетиной, Лазо в ярости скрежетал зубами:

— Вернусь, сожгу село, белоказачью рассадницу, до тла…

А летом, зажатый в клещи между Семеновым и чехословаками, Лазо покинул Забайкалье.

* * *

В июле 1919 года, когда Красная армия на Восточном фронте, освободив Урал, подошла к границам Сибири, ЦК РКП (б) принял по вопросу сибирских партизан развернутое решение, предусматривающее, что партизанские отряды должны немедленно установить связь между собой, координировать свои действия и переходить к централизованному командованию. Но процесс оказался сложным и длительным. Реорганизация затянулась вплоть до января 1920 года, когда в результате освобождения Красной армией Сибири войска партизан были расформированы. Но первоначально партизанские отряды сводились в полки. Партизанские войска лишь внешне напоминали структуру Красной армии, которая комплектовалась по классовому принципу в порядке мобилизации. Партизанские отряды возникали в районе боевых действий и формировались из добровольцев, которых подбирал лично командир. Добровольность — один из главных партизанских принципов.

В Красной армии комсостав назначался приказами сверху. Командный состав партизан состоял из тех, кто создавал отряды. Господствовал принцип выборности. Решающее значение имели не теоретическия подготовленность и не бывшие чины и звания, а проявленные на деле организаторские и командирские способности, популярность среди бойцов.

Комиссары в партизанских отрядах были в виде исключения, и сплошь и рядом они не были членами партии, что объясняется малочисленностью подпольных большевистских организаций. Редким исключением были в партизанских отрядах и партийные организации. Не было таких органов, как военные трибуналы, особые отделы, несущие наряду с политотделами ответственность за поддержание боеготовности в армии.

Основной тактической единицей забайкальских партизан так и остался до конца отряд.

Партизанское движение носило очаговый характер. Если приходилось уступать неприятелю, то партизаны отступали в соседние уезды или в непроходимую, недоступную войскам тайгу. Стоило войскам уйти, как партизаны возвращались на свои места и, как подчеркивали белогвардейские администраторы, «история борьбы с ними начиналась сначала».

Это была система сопротивления, не предусматривающая широких и активных военных действий. И даже в тех случаях, когда партизанам приходилось вести боевые действия в составе соединений, приказы были проникнуты духом активной обороны. Никакой речи о ведении маневренных операций не велось. Партизанам редко ставились задачи, выходящие за пределы района их пребывания. Этим объясняется тот факт, что значительный численный рост партизанских отрядов так и не привел к качественному изменению партизанских сил, к применению новых форм и способов борьбы. Но выигрышные моменты у забайкальских партизан, бесспорно, были. Партизанские отряды значительно уступали белым регулярным частям при ведении огневого боя. Против пулеметов, винтовок и артиллерии трудно было бороться с дробовиками, охотничьими ружьями, пиками или же имея по десятку самодельных патронов на винтовку. Компенсировать эти недостатки удавалось при обстоятельном знании местности, всех условий обстановки и умелом их использовании.

Партизаны выигрывали всегда, когда в основе их действий лежала не огневая, а ударная тактика, когда решающее слово принадлежало ночному бою, внезапным атакам с тыла и с флангов. При этом у партизан было много преимуществ: связь с местным населением и его поддержка, отсутствие громоздких обозов и растянутых коммуникаций, маневренность вне поля боя.

Основной и самой простой задачей, с которой забайкальские партизаны справлялись наиболее успешно, была их боевая деятельность на Транссибирской магистрали. Почти наполовину она пролегала в районах мощного повстанческо-партизанского движения. При этом тактические условия местности благоприятствовали налетам, порче железнодорожного пути и так далее.

…Тем не менее, времена дикой партизанщины заканчивались. Наступала пора выходить из тайги и действовать по широкому фронту на основе регулярных частей Красной Армии. Но не все торопились это делать. Почти все охотничьи зимовья и особенно дальние заимки были переполнены партизанами. Таежная вольница не отпускала. Свежий и чистый воздух, не порченый пороховой гарью, кружил голову. Еда была. Из тех же отбитых у беляков обозов с продовольствием, своевременно и запасливо припрятанного в надежных местах. Сейчас эти припасы были как никогда кстати. Стреляли зверя. Разделывали и большими кусками варили в казанах на костре. Пригодилась и амуниция, обмундирование из тех же интендантских трофеев… Имелось и выпить, от спирта до коньяка.

Сложнее всего было удержать партизан от мародерства. Бирюков знал об этом еще по признаниям пленных каппелевских офицеров. Вспоминая свой «ледяной поход» вдоль Транссибирской магистрали на Иркутск, идя на помощь адмиралу Колчаку, офицеры с ужасом говорили о диких партизанских набегах на отставшие от строевых частей интендантские обозы с продовольствием. Они становились легкой добычей для «варнаков из тайги» в косматых шапках, перевязанных красными ленточками.

— Чего, малой, вздыхаешь? Изворочался весь. Спи давай, — ворчал пожилой партизан на молодого, прикуривая от уголька из печки, сложенной из дикого камня возле сколоченных из сосновых плах двухъярусных нар.

— Силы нет. Девку бы… Хошь рябую, хошь конопатую, хошь вместе взятую…

— Ты партизан или кто? Терпи. С беляками покончим, будет тебе девка и с конопушками, и с рябушками.

— Дак это когда ишо покончим. Щас охота…

— На-ко лучше покури. Табачок знатный из недавнего белого обоза.

— Уйди ты со своей соплей.

— Это почему же соплей?

— Ты всегда самокрутку мусолишь, черт губастый.

— А за губастого можно и по мордасам враз схлопотать! — начинал громко вскипать старший приятель.

— Вы там скоро кончите кудахтать?! — спросонья заругался из темного угла нар один из сослуживцев. — Затыкайтеся-ка оба! Мне в дозор идти, а вы спать не даете. Вот завтра пожалуюсь Бирюкову, он вам быстро девок пропишет…