В логове коронавируса

Юрий Леонидович Полуэктов

В романе отображена жизнь обыкновенного провинциала в далеко не обыкновенной стране во второй половине двадцатого века и в начале века двадцать первого, вплоть до нежданного возникновения коронавирусной эпидемии. Книга содержит нецензурную брань.

8

Всё воскресенье братья посвятили подготовке к рыбалке, чтобы в понедельник с утра пораньше выехать в верховья Урала и сплавляться там на надувных резиновых лодках.

Водки тогда взяли немного, всего-то четыре бутылки, по одной на каждую ночную стоянку пятидневного заплыва, с тем, чтобы по вечерам у костра легче было забыть, забросить в тёмную глубь сонного Урала усталость от надоевших разборок на производстве. Радовало, что не нужно теперь спорить с начальниками цехов, у которых была одна икона — месячный план, а неизбежно возникавшие в спешке ошибки производственников должны были исправлять конструкторы, чтобы не выбрасывать запоротые сложные и дорогие детали, узлы, сборки.

— Вот что поможет вечерами сдобрить кислые щи развитого социализма мозговой косточкой мужской солидарности! Разве можно не окропить долгожданный отпуск кружкой огненной воды? — любовно приговаривал Сергей, упаковывая посуду в рюкзак.

— Ну, завернул! — засмеялся Олег, — а вообще-то, правильно тебя прёт… смотри, какой классный денёк!

Сергей и сам удивился замысловатости и чрезмерной красивости фразы, неожиданно пришедшей в голову, но не мог остановиться:

— Солидарность, она, знаешь, естественным образом возникает при разнесении по кружкам сорокаградусного напитка.

Но объяснялось всё просто. Мозговую косточку припомнили недавно: был день рождения матери, и за праздничным столом вспоминали голодные послевоенные годы, как мама в шесть утра ходила за четыре километра в киоск на мясокомбинат, где два раза в неделю «выбрасывали мослы» — тщательно очищенные от мяса коровьи кости. Мослы рубили пополам и варили бульон для щей. В такой день Сергей и Олег далеко от кухни не отходили, дожидаясь, когда мать достанет вываренную говяжью кость и начнёт выколачивать её содержимое в большой блестящий половник. Сглатывая слюну, братья глядели в половник, а из неровного обещающего отверстия выползала паря и переливаясь аппетитными оттенками, студенистая змейка. И на целом свете не было ничего вкуснее содержимого той мозговой косточки.

Скромная норма водки по замыслу должна была добавить праздника, «отлакировать» долгожданный запал рыбалки. Поделённая на двоих поллитровка не вызывала утренней подавленности и желания опохмелиться, не препятствовала главной страсти — рыбацкой. Оно и понятно — ехали рыбачить и отдыхать, а не пить горькую. Правда, мужики были здоровыми, с организмом, подготовленным к приёму несравнимо большего количества этой самой огненной воды.

Отпуск развивался по задуманному сценарию. Завечерело, поставили палатку. Из наловленной за день плотвы заварили уху. Накрыли «стол» — разложили клеёнку, по бокам от неё расстелили спальники. Выложили нехитрый рыбацкий перекус: хлеб, солёное сало, блестящие кирпичики плавленого сырка «Дружба», консервы: баклажанную икру и неизбежные бычки в томате. Зелёный снопик подвядшего за день лука обречённо поглядывал в полиэтиленовую крышку, превращённую в солонку. В те годы у братьев ещё не было ни машин, ни дач, зелень была представлена скудно.

— Хоть натюрморт рисуй, — весело сказал Сергей, довершая незатейливый рыбацкий харч зелёной бутылкой «Отборной» и банкой горбуши в собственном соку, и откинулся на свой спальник, блаженно расслабил спину и ноги, уставшие от долгого сидения в лодке. Олег критически осмотрел поле первого отпускного ужина, сходил к лодкам, принёс две надувные подушки, одну подоткнул под голову брату. «Вот, ведь, „бабушка-забота“, — благодарно подумал Сергей. — Это у него от мамы. Она обычно сначала о ближнем подумает, потом о себе».

— Я сражён наповал. Это откуда же взялась в пище аскетов деликатесная горбуша? — Олег хитро улыбался, — нам, что, приелись бычки в томате?

— От семьи оторвал. Привёз из московской командировки, в ГУМе отоварился, ну и заначил по случаю отпуска.

— Валька вздует тебя за расточительство.

— Ну её в солому, эту Вальку, не поминай имя сие.

Вечер приятно бодрил новизною воли вольной и требовал фокусов. Сергей выразительно протянул старшему брату стеклянную банку баклажанной икры. Олег понимающе усмехнулся и одними большими пальцами отогнул добросовестно закатанную заводским автоматом металлическую крышку, которую и консервным ключом стащить-то с ребристого стеклянного ободка получалось не с первого раза. Это был его фирменный трюк: одними пальцами вскрыть плотно закатанную крышку, и Сергей не знал никого, кто мог бы повторить такое.

Он едва ли не обожал брата, его силу, могутную фигуру, его доброту и безотказность. Это он пристрастил младшего к рассветным рыбацким схваткам, когда между тобой и рыбой только узкая полоска зари, отражённая в матовой воде, и смутный прохладный воздух готов принять трепещущее на леске серебристое чешуйчатое тело. Братья с детства любили рыбалку, но заводилой был старший. В своей жизни Олег ни разу не проспал зорьку. Серёга вставал, когда дым от костра уже дырявил утренний туманец. На клеёночке ждали, испускали парок две эмалированные кружки с густым свежим чаем. Две шаланды разрезанного повдоль батона, гружёные толстым слоем бутербродного, отдававшего маргарином масла и кругляками ливерной колбасы, манили и куражились, словно на их палубе не полумаргарин и ливер, а на пьедестале из настоящего сливочного масла насыщенного канареечного цвета гордо расстилалась душистая подкопчённая ветчина…

Казалось, сама человеческая сущность выдыхала все заводские заботы: нескончаемую гонку ради выполнения плана, бестолковые показушные оперативки у директора завода, полные крика и унижений, казавшиеся тем более отвратительными, что проводились после, в общем-то, выдержанных, деловых разборов различных неувязок и проблем на совещаниях у начальников производств. Сергей называл эти оперативки почетверговым воспитательным террором. Братья работали в КБ и формально директору завода не подчинялись, но на оперативки ходить приходилось. На берегу ушли из головы и бытовые неурядицы: постоянное торчание в очередях за едой, за одеждой и обувью, пороги и водовороты нескладного семейного потока.

Необычайно ранняя жара того лета высушила травку. Побуревший будыльник шелестел под ветерком празднично, как шуршал когда-то в их детских пальцах трофейный крепдешин молодой матери. Разговаривали, беседа текла подобно неторопливой равнинной речке, вбирала в себя притоки новых рассуждений — естественно и случайно — и каждой теме соответствовал тост, казавшийся собеседникам и оригинальным, и вовремя сказанным. Вспоминали студенческие стройки, тревоживший грудь азарт лесоповала, вроде как не совсем ещё забытый телом, когда мышцы переполняла молодая, упругая как лоза сила.

Потом в памяти всплыл тяжёлый и опасный зимний поход втроём с заядлым туристом Андрюхой Клюевым, одногрупником Сергея. Олег, учившийся в Куйбышеве, в авиационном институте, тогда специально прилетел в Ленинград, чтобы вместе пройтись по заснеженным сельгам Карелии. Мороз стоял под сорок градусов, но в полном безветрии антициклона и при каком-никаком солнце ощущался по-настоящему только ночами. Спали по шесть часов, при этом два часа из шести по очереди дежурили около всю ночь горевшей походной печки. Выходило на сон по четыре часа, и этого почему-то хватало. На четвёртый день пути из обледенелой рукавицы Олега, рубившего еловый лапник, чтобы на ночь подстелить его под палаткой, выскользнул единственный их топор. Целый час они все вместе топтали и рыли в темноте снег и отыскали-таки пропажу. Случайность, которая могла иметь тяжёлые последствия.

Поход получился непростой. Изначально их было пятеро, но двоих после первого перехода пришлось отправить в Питер. Витька Бастрыкин отморозил пальцы на ноге, а Гарик Истомин поранил топором руку. Ребят проводили назад на станцию, но до самой высокой вершинки в районе, дошли, как и планировали. Правда, из-за возвращения с маршрута задержались с выходом на связь на один день. Андрюхины родители чуть вертолёт со спасателями в тайгу не отправили. Досталось ему и от предков, и от спорткомитета. Хорошо, что мама братьев ни сном, ни духом о походе не ведала. Выпили за жизнь, за счастливое завершение той авантюрной экспедиции.

В перерывах между тостами спели любимый со студенческих времён Кукинский «Париж». Закат не сгорал бесцельно, а подсвечивал мир ровным розовым цветом. Много-много позже Сергей видел такой же закатный свет в столице Франции и увлечённо фотографировал облитый им Нотр-Дам-де-Пари. Но в те времена на крутом Уральском яру великолепный город мог существовать для них только в бардовской строчке про мешающий заснуть Париж. Им, работникам оборонки выезд даже в страны соцлагеря был закрыт.

Олег разлил остатки содержимого бутылки, блаженно улыбнулся, заглядывая в кружку и легонько раскручивая её содержимое:

— Ну, мужик, давай теперь за любовь!

— Завернул! Женщин с нами, слава богу, нет, какая-такая любовь тебе понадобилась? — шутливо закурлыкал Серёга. — Да и время не пришло за неё, проклятую, пить: у мужиков ни в одном глазу, а ты — за любовь! Слишком уж многозначно этот понятие. Всё сюда свалено, вперемешку. И первое трепетное влечение в школьниках, как было у меня с Мариночкой Родригес… да-а, когда поцелуи пламенны и безгрешны, как отголосок невозможного чуда. Невозможного среди нашей обыденности… Или любовь между блатным Петькой Копчёным и дворовой шлюшкой Любкой Воробьихой, по сути — удовлетворение самой низкой физической потребности. Я ведь, ты знаешь, очень рано узнал, как это бывает между мужчиной и женщиной, не помню только когда и как. Но точно помню, что было время, когда был ещё несведущ в этом… э-э… занятном деле. Помнишь, мы прятались в кустах акаций и смотрели на лежащие поперёк аллеи тела пьянющего Петрухи и Любки? Я совсем ещё не в теме был, спросил у Витьки Резаного: А что это, дескать, они делают? Витёк этак со знанием дела ответил, что он её сейчас трахнет или просто спустит. Я-то ничего не понял тогда, но уточнять у старших знающих пацанов постеснялся… — Сергей коротко хохотнул, восстанавливая в памяти сценку на окраине распаханного под огороды пустыря между вагонремзаводом и железнодорожной больницей. — Да! Любовь — это ещё и рутинная супружеская привычка. Я уже не говорю о всяческих половых извращениях… посему — конкретизируй, брат!

— Я завернул, а ты нагородил! Нет, я о высокой, безотносительной к физиологии любви. О светлом воспарении сердца. Ты вроде должен понимать, о чём я. Сегодня вот нам легко и радостно. Даже время как будто себя сдерживает, река никуда не торопится, всё благом полно. Говорят, во время молитвы это состояние достигается.

— Не знаю. Ходют слухи, что попы сейчас не настоящие. Они все под колпаком у КГБ.

— А… не мели попусту. Как были прежде Сергий Радонежский, Серафим Саровский, которые несли внутреннюю, сердечную молитву за людей, так и сейчас где-нибудь в скиту такой монах молится.

Олег замолчал, задумавшись, заглядевшись в закатную даль реки.

— И ты молишься, что ли? — Шутливое настроение не оставляло Серёгу. — Или учишься?

— Про молитву воздержусь, но вот я приезжаю сюда, слушаю, как булькатит в коряжнике Урал, вроде как, вечерние новости рассказывает. Поверх поймы степные увалы расположились, добры и милостивы, как древние бабушки из северных деревушек. Над головой — розовое покрывало. Чья-то рука медленно стягивает его на запад вслед за уходящим светилом. И сумерки ещё редкие и тёплые, как пуховый платок, и ночь тёплой ожидается. Птицы примолкли давно, и скоро замелькают, захлопают перепонками летучие мыши. Полёвки шуршат, подбирают наши объедки. И всё какой-то умиротворённостью свыше исполнено, и от всего от этого, Серёга, сама душа подымается, выше стремится…

— Поэт, ёлы-палы. Отчего же стихи не пишешь? Или кропаешь в тайне? Ладно, если бог заглянул на берег наш и сказал тебе, что всё это — тобой озвученное — любовь, то… тогда, конечно, за любовь!

Предназначенная первому дню бутылка была пуста. Выпитая норма сработала, внесла желанное отдохновение в их души, и… произошло то, что случается в девяти подобных случаях из десяти. Вечерние переживания подбили почать другую посудину, которая в распорядке плавания предназначалась второму, следующему вечеру навигации.