Три метра над небом. Трижды ты

Федерико Моччиа, 2017

Заключительная часть трилогии «Три метра над небом» Федерико Моччиа. Главный герой Стэп, в прошлом уличный хулиган, решает начать новую жизнь. Дела идут в гору: престижная работа на телевидении, стильная квартира в живописном районе Рима. Стэп делает предложение своей девушке Джин, но на горизонте снова появляется его бывшая возлюбленная – Баби.

22

В то утро Джин выходит из дома и не видит его. С одной стороны, она довольна, но в глубине души это ей не нравится. Она не думала, что он устанет так быстро, но если уж так случилось, то значит, так будет лучше для всех. Ее бабушка Клелия всегда ей напоминала: «Ты должна заставлять ждать мужчин до тех пор, пока им уже совсем невтерпеж, как и тебе. Так вот: тот, кто выдержит и останется, — само совершенство».

Стэп не был совершенным. Жаль, но он нравится ей даже в своем несовершенстве.

В университете, поглощенная лекциями по праву, она об этом особо не думает. Отправляет эсэмэску домой, предупреждает мать, что вернется около шести и пообедает бутербродом с семгой и коктейлем из яблок, апельсинов и моркови. Мама читает сообщение и улыбается. «Что скажет обо всем этом моя дочь? Да я уже знаю: она обвинит меня в предательстве, но в глубине души подумает, что я поступила правильно. По крайней мере, я на это надеюсь». Решив так, она берет конверт и прячет его на кухне до тех пор, пока не настанет момент отдать его Джин. В шесть вечера с небольшим она слышит, как открывается дверь.

— Мама, ты здесь? Это я.

У Франчески начинает учащенно биться сердце. Она боится, что обнаружит себя, что волнение, отразившееся на ее лице, может ее выдать. Ее дочь очень чуткая.

— Ага, вот ты где! А что ты делаешь?

Джин стоит на пороге кухни.

— А ты как думаешь? — Мать показывает ей на утюг, который она держит в руке, и на рубашку отца, разложенную на гладильной доске.

— Попробую угадать. Ммм… — Джин улыбается, делая вид, что ее осенило. — Ага, ты пытаешься сжечь папину рубашку!

— Точно! И если у меня это получится, то ты сама от него натерпишься, учитывая, какой он аккуратист.

— Кстати, где он?

— Играет в мини-футбол с друзьями.

— Он держит себя в форме, тут уж ничего не скажешь.

Джин идет в свою комнату и на секунду задумывается об отце, который держит себя в форме, и о матери, которая гладит для него рубашки, всегда стараясь, чтобы он выглядел красивым, нарядным, соответствующим любой ситуации, безупречным. Вот именно — безупречным. Кто знает, сколько она заставляла его ждать, в соответствии с правилами бабушки Клелии. Джин смеется. И кто знает, может, они и до сих пор друг другом увлечены? Кто знает, что происходит в этой спальне раз в неделю? Или в месяц? Или в год? Джин мысленно возвращается к Стэпу; к тому, как они жили раньше; к тем дням, которые провели на Мальдивах, почти без одежды, в горячей воде, на пляже, в бунгало, без расписания, без времени, не назначая встреч. Секс, любовь… Не было ни одного момента, когда бы они не обнимались. Стэп был для нее своего рода магнитом; ее к нему влекло, стоило только ему слегка коснуться ее ноги, спины или даже руки — она уже возбуждалась. Такого с ней никогда не случалось ни с одним мужчиной, тем более что у нее их было не много. А потом его запах, запах Стэпа: когда они обнимались, она его всюду целовала. Природный афродизиак, вопрос химии. Джин даже пыталась это обосновать: речь шла о феромонах, ароматных веществах, вырабатываемых людьми и прямиком направляющих нас к нужному партнеру. И вспомнить, что одни даже обвиняли ее в холодности, другие — во фригидности… Нет, правда заключалась в том, что она никогда не была по-настоящему влюблена. Джин про себя смеется. Не то, что не фригидная, наоборот! Ей казалось, что со Стэпом она стала кем-то вроде нимфоманки; ее пугало и в то же время удивляло, что она стала такой. Как в ту ночь в бунгало, где под звездами он ей сказал: «Хватит, прошу тебя, хватит». Она дрожала от своих ощущений и наслаждения. Стэп смеялся, думал, что она над ним подшучивает. «Ты не понял, я была его Омегой. Я совершенно очумела!»

— Очумела? Лучше скажи: «одурела»!

— Вот именно, точно, одурела!

И они продолжали смеяться, а потом пить холодное пиво, глядя на звезды. Джин теряла голову и в этих его объятиях, и в его глазах, и в каждом из поцелуев, который казался ей неповторимым, особенным.

— Ты мой?

— Только твой.

Следующей ночью они занимались любовью еще нежнее; она чувствовала, как он в нее проникает — сначала тихо, потом сильнее, страстно, и Джин укусила его за шею, прижала к себе: она была близка к тому, чтобы закричать.

— Тихо! — со смехом прошептал ей Стэп. — Тут соседи.

— Так и они тоже будут счастливы, если услышат, как я кричу!

Они уснули вот так, утонув в аромате этой любви, еще горячие после секса, с открытыми ртами, слившись друг с другом, наполняясь одним дыханием, уже не разделяясь.

Кажется, что Джин почти пробуждается от этого воспоминания; у нее на глазах наворачиваются слезы. «Разве этого было мало? Ты хотел больше? Разве это было не самое прекрасное, что мы могли испытать? Тебе надо было снова закрутить с ней роман? Но ты же с ней уже был, это даже не было завоеванием. Так почему?» Джин уже несколько месяцев задает себе этот вопрос, и несколько месяцев не находит на него ответа. И с тех самых пор не занимается сексом. И, может быть, уже больше никогда им не займется! Боже мой, об этом страшно и подумать.

— Мама! — Джин идет на кухню и, вспоминая по пути о том, что она подумала про нее и про папу, готова рассмеяться.

Франческа только что закончила гладить, убирает со лба прядь волос, упавшую ей на лицо.

— Да, дорогая, я тебя слушаю.

Джин появляется в дверях в спортивном костюме.

— Я пойду немного побегаю. Мне нужно развеяться. Буду дома через часик.

Франческа кивает; ей бы так хотелось рассказать дочери все или хоть что-то — да, одним словом, изложить план, то, что было намечено, но она не решается.

— Конечно, сокровище. Пока.

Она смотрит, как Джин уходит, оставаясь перед закрытой дверью и не зная, что делать с печалью Джин: этой печали не видно, но она дает о себе знать. И виноват в этом тот парень, Стэп. Франческа качает головой. «Еще неизвестно, как это воспримет Джин, даже не знаю». Но она уже решила; ей не нравится мириться с происходящим, ничего не пытаясь изменить. Франческа считает, что всегда лучше делать хоть что-то, чем бездействовать в надежде, что время загладит страдания. А если даже времени будет мало? Она начинает раскладывать поглаженную одежду по местам. И позволяет себе небольшую улыбку. Нет, она уверена, что поступила правильно.

Джин подъезжает к пруду в квартале Тор-ди-Квинто, паркуется и, едва выйдя из машины, надевает наушники, выбирает свой плейлист на «Спотифай» и начинает пробежку. Первой звучит песня: «Yellow» группы «Coldplay». «Вот именно, — думает Джин, — мне нужно начать думать о новой жизни. Стэп перестал меня искать, он познакомился с Алессией или какой-нибудь другой, понял, что не стоит тратить время и что так будет проще». Эта мысль ее огорчает. Ей хотелось бы, чтобы он еще долго, очень долго стоял перед этим подъездом, и, в конце концов, она бы его простила. «Но возможно ли прощение в любви? Буду ли я на него способна? Не буду ли я продолжать всегда думать, что в те минуты он не был моим? Его губы, язык, дыхание, объятия, голова, сердце, его… Нет. Я не хочу думать об этом, черт побери! Вот, я должна была ему это сказать!» И она смеется, немного удлиняя шаг. «Хорошо, начнем представлять себе новую жизнь, да, новую жизнь с другим. Начнем с тех, кто в последнее время так или иначе пытался меня закадрить. Во-первых, Джованни: с виду он симпатичный, но довольно глуповатый. Учится в медицинском, но говорит только о себе: „я, я, я”. „Я умею делать это, я умею делать то”. Интересно, какой он в постели? О боже, только не это! Я даже не могу представить, чтобы он ко мне прикоснулся. Во-вторых, Массимо. Высокий, худощавый, симпатичный, интересный. Но слишком неуверенный. Пришлось бы соблазнять его мне, а мне это, честно говоря, не по душе. Он слишком часто повторяет, что я красивая, как будто это предел, вместо того, чтобы просто попробовать доставить мне удовольствие. Он себя ограничивает. Он всегда будет страдальцем, будет постоянно себя мучить. Полная противоположность этому охламону, это наглецу Стэпу! К черту!» Она думает об этом почти с яростью, зная, каким безупречным он был для нее, даже будучи абсолютно несовершенным. «Хватит! Точка! Стоп! Только не Стэп. Прочь из моей жизни, навсегда. Окончательно. Я должна выходить из подъезда, даже не любопытствуя, ничего не ожидая, не думая о том, что он может быть тут, и что наши отношения могут развиваться. Нет, надо оставить его там, в той жизни, которая больше не должна мне принадлежать, которая приносит слишком сильные страдания».

И Джин сосредоточенно бежит, разрабатывая дыхание, сохраняя ритм, и в этом ей помогает мелодия песни «Come» певицы Джейн. Потом ее осеняет. «А что, если это будет Никола? Он единственный, кто меня смешит; с ним в университете мне иногда весело, беззаботно. Один раз он даже проводил меня домой. Если бы нас встретил Стэп! Это было бы для него справедливо, он это заслужил. Хотя, может, для Николы это было бы несправедливо. Он всегда внимательный, вежливый, никогда не скажет лишнего слова, не позволит себе ни одного намека. Он умеет чувствовать мое настроение. Он понял, что сейчас не время, что пока хорошо просто общаться, развлекаться, смеяться. Несколько раз он приглашал меня на ужин, но я ответила отказом. Если он будет настойчив и пригласит меня снова, то я уже точно не откажусь».

Джин бежит быстрее, начинает бежать с азартом: это последний круг перед тем, как возвратиться домой, чтобы поужинать со своими. Она еще не знает, что все пойдет совсем по-другому.