Время нас подождёт

Ульяна Владимировна Орлова, 2014

Каждый ребенок, живущий в детском доме, мечтает о семье. Одному из них, Мишке Жукову, случайно повезло. Но найти дом – не значит обрести спокойствие. Не так-то просто стать своим, особенно если знаешь, что через девять месяцев у тебя появится младший братец или сестричка. И если вдруг, возвращаясь из школы, ты встречаешь на пути старых детдомовских хулиганов, заставляющих тебя совершать такие поступки, из-за которых ты можешь потерять самое дорогое…

Глава 11. Ссора

Нет, это был не Перец, не Гвоздь, не одноклассники, а наш сторож Степан Семёнович. Он давно уже точил зуб на курильщиков, потому что они от него всегда убегали, а тут ему попался я. Среди свежих бычков. Я даже не смог сопротивляться от неожиданности.

Конечно, он меня потащил к директору. Волоком. При всех. Впихнул меня в тёплый, большой, уютный кабинет с ярким ковром и бежевыми занавесками — грязного, в снегу — на этот чистый ковёр, прям в самую середину. А они — директор, завуч и несколько учителей — как раз пили чай и о чем-то спокойно, мирно беседовали.

— Вот он! — торжествующе провозгласил сторож, и все оторвались от своих кружек и стали смотреть на меня.

Я всё ещё сжимал в руке медальон и молчал.

Они тоже молчали и смотрели на сторожа.

— Нашёл одного из курильщиков, — сказал сторож уже спокойнее и махнул рукой, — а… разбирайтесь с ним сами, мне работать надо. Я его видел сегодня во время уроков со своей бандой, они там стояли, а после уроков — опять там торчит! Нет бы домой пойти — так ведь совести нет, сидит, ещё в бычках ковыряется! Эх, молодежь…

Он ушёл, и началось.

Они сначала доброжелательно так. Директор у нас молодой, не сердитый, учительница по физкультуре — та ещё дама, может и прикрикнуть, ну да я привык… Вторую женщину я не знал, наверное, она из старших классов — немолодая, с крашеными чёрными короткими волосами, подтянутая, строгая. И был ещё учитель труда — он у нас как-то заменял уроки — ох, и болтливый мужик! Так вот они говорят:

— Курил?

— Нет, — говорю. — Медальон искал.

Они:

— Хватит смеяться над нами! — устало даже, мол, скорее бы разобраться и по домам разойтись.

— Да не курил я! — возмутился я, а потом решил молчать. Потому как:

— Зачем ты нас обманываешь?

— Раз не курил — то зачем стоял? Просто так?

— Вот совсем просто так? Ладно, допустим… Ну тогда скажи, кто там ещё был?

— Тебе ничего за это не будет!

Та незнакомая женщина всё хотела мне прочитать лекцию про поведение в школе. Я молчу. Ну что я им скажу?

Друзей не выдают. Одноклассников — тоже, какими бы друзьями или недругами они тебе ни приходились. Есть такое негласное правило. Я в детдоме этому очень быстро научился. И теперь просто уже автоматически при вопросе — кто? — я замолчал и больше не произнёс ни слова.

Закончилось всё тем, что меня попросили выйти, а завтра прийти вместе с отцом.

Вот и всё.

Никто не кричал.

Не угрожал.

А я выходил из школы, и мне хотелось плакать. Я шёл домой медленно, стараясь оттянуть тот момент, когда я скажу об этом Юре. Ноги еле двигались, один раз вспомнил про Кольку и только вздохнул: не хотелось ему звонить… Зачем…

Дома уронил рюкзак возле стола, достал дневник и бросил его на стол, на видное место. Они там всё написали, пусть Юра сразу увидит! Чтоб поскорее, не мучиться… Как раз под тройкой по географии. Подарочек, блин.

Не раздеваясь, уселся строить трассы для шариков.

Об этом конструкторе разговор отдельный. Его я увидел в нашей библиотеке. Библиотекарша — молодая тётечка, почти девчонка, а у неё двое мелких детей. Они постоянно орут, дерутся и требуют внимания. Она им притащила шарики. Я когда впервые увидел — не понял, что за башни?! А потом смотрю — дочка её в самый верх этого сооружения бросает шарик, и он оттуда по желобкам скатывается вниз, да не просто по желобкам, а по извилистым трубочкам с дырочками… Суть в том, что надо построить несколько трасс. А малыши выбирают — какая короче. Так я в тот день, когда мне его подарили, часов до пяти вечера с ними возился — такую им трассу построил! Я-то понимаю, что им надо не покороче, а подлиннее, чтоб они за этим самым шариком наблюдали, пока мама работает… Потом рассказал Наташе, а она возьми да купи их мне!

Вот я и сел их собирать. Желобков у меня много, конструктор большой — не наскучит. Строю, а у самого слёзы стоят в горле.

Наташа постучалась в комнату, вошла.

— Миша, иди поешь!.. Ой, а ты чего не разделся?.. Миша!

Я молчу. Чтоб не заплакать. Чтоб не нагрубить.

— Ого, какая красота! — она присела рядом, осторожно провела пальцем по ложбинкам.

— Где Юра?

— Юра ушёл к Валерию Алексеевичу, ну помнишь, который нам с документами помогал.

Вот делать ему нечего! Лучше б не уходил…

— Миш… А… ты чего такой? Вы с Колей поссорились?

Это было выше моих сил.

— Отстань! — сказал я и вдруг увидел, какими растерянными стали её глаза. Поэтому отвернулся и сел за стол, стал доставать учебники и тетрадки.

Стояла тишина. Я оглянулся — Наташи не было, ушла. Смеркалось, за окошком падали крупные жёлтые снежинки, и в комнате стало уже достаточно темно — я включил настольную лампу.

«Ну, и чего ты творишь?» — «Да ничего! Уроки учу, не видишь?» — «Миха, кому ты врёшь-то? Себе?! Что ты хочешь, чего ты добиваешься?»

Тут на глаза мне попалась детская Библия. Та же Женщина ласково глядела на маленького Младенца, так же задумчиво и осторожно улыбались пастухи (да, я уже знал, что это пастухи, которые пришли на день Рождения к маленькому Иисусу), да только вот я… был уже другой. Мне хотелось отвернуться и от детской Библии.

В ясельках лежал совсем крошечный Младенец. И у Наташи будет младенец…

А я уже сейчас на него обижаюсь, и не хочу его принять, и вообще всячески себе доказываю, что или он, или я… Или не только себе? Или Наташе тоже?! Доказываю, что бросят они меня из-за него, и поэтому хожу обиженным на всех сразу… Хотя с чего я взял?

Может, и не бросят…

Опять увидел дневник.

Нет. Сейчас вернётся Юра, прочтёт эту запись, и — всё.

Он и так в последнее время какой-то грустный ходит и почти не улыбается. Даже со мной иногда как-то не так разговаривает, или мне кажется?! Вчера я показал ему в интернете забавную фотку с огромным котом, которого отправили на лето в деревню к бабушке, а он только рассеянно кивнул…

Но он же в школу меня провожает! И гулять со мной ходит, и объясняет всё, о чём я спрошу…

Да ну, это пока… Это он про сегодняшнее не узнал и про Наташу…

«Любовь не раздражается…» Значит, ни Наташу, ни бабушку, ни Юру я не люблю…

«Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине…»

«Любовь никогда не перестаёт…» Вот и посмотрим, любит меня Юра или нет.

Мне было так горько, будто я поссорился с Богом. А разве я с Ним дружил?

Хотел подружиться.

А сейчас — уже и думать об этом тяжело. Это и есть грех?

* * *

Скрипнула дверь. Стало светло. Я зажмурился и услышал голос — молодой, звонкий, приятный голос, и мне на сердце тепло так стало от этого голоса… и горько.

— Чего сидим в темноте?

Я не повернулся, хотя прекрасно знал, что этот голос принадлежал Юре.

— Та-ак… — Юра наклонился ко мне, и я встретился с его глазами — добрыми и чуть грустными, а ещё настороженными. Видать, Наташа ему всё рассказала. — Ну рассказывай, Миша, чего натворил?

Я уставился в тетрадь, где всё ещё стояло только сегодняшнее число и надпись: «домашняя работа».

— Миша… — тихо позвал он.

— Не буду я делать этот тупой русский! И не надо мне помогать его делать!

— Ну и не делай, — спокойно сказал Юра. — Не хочешь — не надо.

— И вообще ничего не буду делать! Пошло всё лесом! Дурацкая школа! И не заставляй меня!

— Не буду. Что ты хочешь?

Ну и ладно. Всё.

— Возьми дневник! — не выдержал я.

Юра выпрямился, взял дневник со стола. Сел на диван, зачем-то зашелестел страницами. Я уставился в учебник на выделенные окончания в глаголах, оканчивающихся на «тся» и «ться». Замер, каждой клеточкой стараясь почувствовать, как там, за моей спиной, Юра отреагирует на запись. Услышал, как он очень тихо вздохнул.

— Сдай ты меня уже обратно в детский дом! — крикнул я и — испугался.

Тихо, очень тихо тикали стрелки на Юриных часах. За окном кто-то прошёл по свежему снегу — чуть слышным эхом донёсся до нас этот скрип, от которого в хорошем настроении хочется выбежать гулять. За стенкой, кажется, у соседей, надрывно вибрировал мобильник.

Я не выдержал и оглянулся на Юру. Он сидел на диване, открыв мой дневник на этой самой странице, где сердитым размашистым почерком светилось красное: «Поведение неудовлетворительное. Курит на территории школы! Без отца на уроки не приходить!» Почти сразу он повернул голову в ответ на мой взгляд.

Ни упрёка. Ни тени злости. Может быть, немножко сочувствия. А ещё — он смотрел на меня так, как в первый день нашего знакомства: пристально, как врач.

— А ты хочешь? — нарушил он тишину.

Сколько раз я уже проигрывал внутри себя этот диалог! Вот я встаю, одеваюсь…

«Нет!» — крикнул во мне кто-то.

«Нет!» — внутри сказал я.

— Да, — выдавил я словно сквозь броню.