Время нас подождёт

Ульяна Владимировна Орлова, 2014

Каждый ребенок, живущий в детском доме, мечтает о семье. Одному из них, Мишке Жукову, случайно повезло. Но найти дом – не значит обрести спокойствие. Не так-то просто стать своим, особенно если знаешь, что через девять месяцев у тебя появится младший братец или сестричка. И если вдруг, возвращаясь из школы, ты встречаешь на пути старых детдомовских хулиганов, заставляющих тебя совершать такие поступки, из-за которых ты можешь потерять самое дорогое…

Глава 8. Вопросы и ответы

Ночью выпал снег. Он начал идти ещё вечером, и все думали, что он растает, превратится в лужи и снова будет тёплая осень. А он шёл всю ночь, мелькали возле фонаря белые мушки, кружились, мчались, танцевали под неслышную песню… И светлее от этого было в комнате, и в форточку сочился такой чистый, свежий, чуть-чуть морозный воздух, что я даже постоял у окна, вдыхая это новое чудо. А хлопья-мухи кружились и сыпались, и мне было так хорошо — оттого, что вот он я, дома, и что рядом у меня тёплая постель с белым одеялом, и кот урчит, и что не иду я где-то там, в темноте, под белыми мухами… И не надо ни от кого прятаться, и утром не услышишь шума и болтовни, а снова — голос Юры, и мы будем пить чай…

Я глубоко вздохнул. Осторожно, бережно: как хочется, чтобы это было всегда, этот мой маленький мирок — мой дом, и Юра, и Наташа, и добрая бабушка за стенкой…

Хорошо…

А снег всё кружился, белым потоком, и даже травы не было видно, будто упало на землю белое покрывало.

Я тихонько выбрался из комнаты, чуть не наступив на мяукнувшего Мурзика. За дверью в кухне чуть похрапывала Юрина мама, а из большой комнаты доносился смех и голоса Юры с Наташей. Что-то они там обсуждали интересное. Полуночники. Ладно, сбегаю в туалет быстренько и пойду дальше спать, а то завтра, то есть сегодня уже, — в школу… Зато потом — воскресенье! Ура!

Я люблю, когда люди вот так смеются — звонко и по-доброму, это значит, что всё у них хорошо.

Выбравшись из ванной, я собрался было так же неслышно проскользнуть в комнату, как вдруг услышал задорный Наташин голосок:

— А как мы его назовём?

Кого?!

Я приостановился в недоумении.

— Так ты же ещё не знаешь, кто там… — тихо отозвался Юра.

— А ну и что? Ну, допустим, если мальчишка?

Где «там»? Какой мальчишка? Мне расхотелось спать и стало интересно, но за дверью кто-то скрипнул стулом, будто встал, и я прошёл в комнату и лёг в постель. Забыв даже про одеяло. Быстро и упруго прыгнул мне на пузо кот. Я стал его гладить и думать.

Кого они хотят назвать? Где «там»? И что за мальчишка?!

Ой… Ну я и глупый! Они нормальные муж и жена, любят друг друга, и когда-нибудь у них будет ребёнок. Точно! Как я сразу не догадался!

Что здесь удивительного?

Я успокоился, повозился. А Мурзик завёлся, как холодильник.

…Только вот… Когда-нибудь — это нескоро. Это — где-то в будущем, а оно, как известно, закрыто. Ну кто им не даёт помечтать? Пусть себе мечтают. Нормальные люди… Общаются.

…Не, Михась, что-то тут не так. А вдруг я им надоел, раз они уже мечтают о своём ребёнке? Маленький — он свой, его потискать можно, понянчить, и вопросов он глупых задавать не будет, и папа для него будет папой… И вообще — он свой, конечно, свой, самый близкий… Вот я даже Юру назвать не могу папой, потому что не могу я понять, принять его как папу, не родной он ведь… И я для него, конечно же, тоже не родной.

Вдруг я им надоел уже?!

Я перевернулся на другой бок.

Не, с чего я взял, что я им надоел? Почему надоел-то сразу? Я ж вроде ничего такого не делаю, слушаюсь, за компьютером долго не сижу, уроки учу, посуду мою…

Просто не было ещё такого случая, чтоб вот мы поссорились. Повода не было, а вдруг он будет? И что, я надоем тогда?.. А если… Если…

Если я вдруг двоек нахватаюсь или что-то не так сделаю, то что ж, они меня не простят? Да простят, наверное…

Только почему они уже про другого ребёнка думают? Разве им меня мало?

…В комнату вошёл Юра, я притворился, что сплю. Он укрыл меня одеялом, задвинул шторы и вышел.

А за окном всё кружились белые мушки.

* * *

Суббота прошла быстро и незаметно. А в воскресенье мы пошли в храм.

Думаете, я напросился? Просто я услышал, как утром Юра куда-то собирается, а когда открыл глаза и высунулся в коридор — увидел его уже одетым. Брюки, рубашка…

— Ты куда? — спрашиваю.

— В храм, — просто ответил он. — Доброе утро!

Я не успел поразмыслить, доброе оно или нет, потому что решил идти с ним.

— Я — с тобой!

Он не удивился.

— Тогда быстрее одевайся!

Надо ли меня упрашивать?! Свитер, джинсы… Ой, они грязные… Рядом оказалась Наташа, она, оказывается, тоже была одета, да нарядно так — в сером платьице, с красивой цепочкой на шее, стройненькая, аккуратная.

— Миша, спрячь их в стиральную машинку! Пожалуйста, я тебя прошу…

Она была такая милая, добрая, что я решил послушаться. Сунул джинсы на полку и надел другие, чёрные, новые. Успел выпить чаю, и мы пошли в храм.

На улице снежно, морозно, темно, но не так беспросветно, как ночью: небо уже синее, словно в лёгкой дымке. Скоро рассветёт. Свежий снег скрипит под ботинками, а машины брызгаются, проезжая по чёрным лужам на мокрой дороге, и все одна другой краше. Веточки у деревьев белые, и тесновато стало на улице из-за них, и красиво тоже — всё белое, нарядное, весёлое! Воскресенье, выходной, я иду рядом с Юрой, а Наташа что-то ему рассказывает — ох и болтушка она!

Храм тоже белый, нарядный. На голубых куполах звёздочки присыпаны снегом, кресты золотые — как большие звёзды. Под крышей воркуют голуби. Ступеньки дворник чистит от снега, люди заходят в большие, высокие двери.

Мы тоже поднялись по этим ступенькам…

И — оказались в сияющем Царстве.

Не буду рассказывать, как проходила служба. Я мало что понял. Только когда выходил перед большими воротами человек в красивых золотых одеждах и что-то говорил, хор пел «Господи, помилуй» — я шептал про себя эти слова. Потом вышел батюшка с большой золотой книгой и стал её читать, и в храме всё стихло, и лишь свечки неподвижно горели — таяли в этой тишине…

Он читал на другом языке, значения некоторых слов я не знал, но общий смысл был такой: как один богач увидел, что у него большой урожай пшеницы и решил сломать старые житницы и построить новые. Собрал всё и сказал себе, что теперь он может есть, пить и веселиться. Но Бог сказал ему: «Безумный! В ту ночь душу твою возьмут у тебя, кому достанется, что ты заготовил?»

Я не успел поразмыслить над словами этой истории, потому как хор снова стал петь, и я слегка огляделся и увидел рядом с собой глаза, добрые такие, ласковые, спокойные глаза, немножко печальные и внимательные… Они смотрели на меня, только на меня! Словно говорили мне что-то, просили меня, ждали… Словно… Не, так не бывает.

Я вдруг почувствовал, что на меня смотрит моя мама.

Заморгал.

На меня смотрела Женщина, Она держала на руках маленького Ребёнка, и Он тоже смотрел на меня — так, будто спрашивал и говорил мне что-то… Что?

А Она молчала, и успокаивала меня, и даже будто радовалась вместе со мною…

«Они не оставят меня?» — спросил я у Неё. А Она смотрела так ласково, будто удивляясь — разве могут они меня оставить?

«Где моя мама, Ты знаешь?»… «Помоги мне её найти…»

Потом я увидел, что рядом с Женщиной — Ангелы, а над Ней — Бог. И светлая птица, и венцы золотые у Мамы и Её Сына…

А в храме между тем хор снова пел «Господи, помилуй» и все крестились и кланялись. А у меня было такое чувство, будто я дома и был здесь всегда, только ушёл ненадолго и вот-вернулся.

— Миша, пойдём…

— Что?!

— Тише… Идём…

Мне не хотелось уходить, но я посмотрел ещё раз в Её глаза и тихонько пошёл следом за Юрой. На улице было пусто и шёл снег.

— Зачем мы ушли? — спросил я.

Юра посмотрел на меня тёмными улыбчивыми глазами. Они смеялись, они радовались, и светились в них добрые искорки.

— Зачем? — повторил я.

— А ты не устал?

— Немножко… Стоять с непривычки тяжело. А уходить — не хочется, — вздохнул я.

— В храме лавочки все заняты… — озадаченно сказал Юра. — Можно посидеть здесь и подойти к концу службы, а можно пойти домой, как хочешь.

— Давай тут посидим! — сразу откликнулся я. — Тем более что Наташа осталась. Подождём её.

Несколько лавочек стояло вдоль дорожек и две — рядом с храмом. Юра ладонью отряхнул снег, присел. Я уселся рядом.

— Замёрзнешь — скажи! — предупредил он.

Я кивнул и прислушался к доносившемуся пению. В храме в это время начали петь такую нежную, спокойную, грустную, торжественную молитву, что у меня затрепетало сердце.

— Юра, что сейчас поют?

— Херувимскую песнь.

«А почему она такая?» — подумал я, но спросить не решился. Юра поглядел на меня:

— Тебе хоть слышно было, что батюшка читал?

— Слышно, только половину непонятно… — вздохнул я. — Вроде и язык наш, а вроде и нет, слова другие, каких не встречается…

— Это церковнославянский язык, — объяснил Юра. — Язык, на котором говорили наши предки… Просто тебе поначалу непонятно, а потом привыкнешь.

— А что такое житницы?

— Это такие амбары для хранения пшеницы.

— Зачем ему столько? — я пожал плечами. — Ясно ведь, что он один столько не съест.

— Это тебе ясно, — улыбнулся Юра. — А ему хотелось ничего не делать, а только есть и отдыхать.

— Это, наверное, здорово, только он же помер, да? Зря старался, — откликнулся я. — С собой амбары не возьмёшь… Да и ничего не возьмёшь, наверное!

— Это точно, — согласился Юра. — Всё здесь оставим…

— Странно это. Живёшь себе и живёшь, что-то делаешь. А в любой миг жизнь может оборваться. И всё, что ты делал, — останется незаконченным.

— Но душа — она же вечная, — тихо сказал Юра. — Она, какой ты её сделаешь, — такой туда и отправится. Просто ценности у всех разные… В общем-то, богач, по сути, хотел жить спокойно и сыто. Как и мы с тобой… Но вся беда в том, что он поставил это во главу угла, сделал смыслом жизни… А бывает, что человек однажды встретился с Богом и стал жить для Него. Делать что-то стал для Него.

Юра поднялся с лавочки.

— Миш, холодно сидеть, давай-ка вставай.

— Ага, — я встал. — Юра, как можно встретиться с Богом?

— Ну… — не сразу ответил Юра задумчиво, — по-разному бывает. Например, случилось что-нибудь такое, отчего ты приблизился к Нему. Понял, что Бог — Живой и Он тебя слышит.