Под слезами Бостона. Часть 1

Таша Мисник, 2023

За свои двадцать два года Серена Аленкастри успела разочароваться в людях и потерять веру в любовь. С детства ее преследовали только боль, жестокость и предательство. И монстр, от которого ей удалось однажды сбежать. Серена: «Я нашла укрытие, но даже не подозревала, что это логово самого дьявола».Десять лет назад Эзра Нот похоронил прошлое вместе со своим сердцем. Теперь он не чувствует боли. Теперь он самый настоящий дьявол в человеческом обличье. Жестокий, бездушный и холодный. Его мир покрыт тайнами, там нет места любви. Эзра не рад незнакомкам в его жизни. А самой смелой и дерзкой он покажет, что такое ад.Эзра: «Она хуже всех, кого я когда-либо встречал. Она наглая мелкая лгунья. Так и напрашивается на хорошую порку. И я тот, кто преподаст ей урок».

Глава 3. Здравствуй, Сатана

Серена

Казалось, что валюсь с ног от усталости, а по факту не могу сомкнуть глаз уже который час. Лежу и пялюсь в пожелтевший потолок, пересчитывая на нем трещины. Дому давно не помешал бы капитальный ремонт, но кому какое дело до Богом забытого квартала в Норт-Энд³.

Я, конечно, могла бы подыскать себе что-нибудь получше и поближе к центру, но, боюсь, пришлось бы к двум подработкам добавить и третью. Если не четвертую.

Поэтому лежу, рассматриваю трещину за трещиной и успокаиваю себя тем, что район хотя бы напоминает маленькую Италию своей архитектурой и узкими улочками. А до моего захудалого квартала даже иногда доносится запах свежей выпечки и ароматной пасты из рассыпанных по Норт-Энд итальянских ресторанчиков, которые так полюбились туристам. Наверное, так пахло и в настоящей Италии. Жаль, что я совсем этого не помню.

Еще неподалеку от дома расположился порт. В отличие от большинства местных, этот пункт я тоже отношу к плюсам. Порт успокаивает меня. И сегодня вечером я точно загляну в свое тайное место, чтобы привести мысли в порядок. Ведь каша в голове до сих пор не позволяет уснуть.

— Гребаный день рождения. Гребаная Астрид. Гребаный «ковбойский» бар. Гребаный мудак Эзра. Или как там его, — шиплю в потолок и сжимаю в руках одеяло. — Чтоб он захлебнулся в реках ви́ски. Идиот. Хам. Заносчивый придурок. Ни за что в жизни не вернусь в этот бар.

Злость сильна. Она проедает нутро и рвется наружу, но не перекрывает страх, который пустил молодые корни в душе и начал разрастаться по организму, оплетая орган за органом. Страх, который терзал меня все детство. Страх, который душит и по сей день. Страх, который не уходит с наступлением утра. Который имеет кровь и плоть. Который носит такую же фамилию, что и я. Страх по имени Бриан Аленкастри — когда-то любимый старший брат и мой ночной кошмар, от которого я до сих пор бегу, не оборачиваясь.

Он и его идиотское сообщение под утро — причина очередной бессонницы. Не злость на татуированного алкоголика из бара, хоть он и сыграл в раздражении не последнюю роль. Всему виной сообщение в два предложения с крохотной подписью «Бриан», несущей в себе совсем не крохотную тревогу.

Первая реакция — удалить сообщение, а потом — бежать. Бежать в другую страну, на другой континент, на необитаемый остров. Самолетами, кораблями, попутками. Снова сменить номер, а потом бежать без оглядки. Но потом я успокаиваюсь, делаю вдох, считаю до десяти и заново уверяю себя, что в этот раз спряталась надежно. Что больше он меня никогда не найдет. Что больше он и не хочет меня искать, ведь у него появилась своя семья, новая работа, другие хлопоты.

— Ему больше нет дела до тебя, Серена. Все в прошлом. Дыши глубже, — повторяю, как молитву, но на всякий случай тянусь за телефоном, снимаю блокировку разбитого экрана и проверяю точно ли удалила сообщение Бриана. Как будто, если оно все еще там, то служит маячком, и он тотчас же отыщет меня.

Сообщение, в отличие от воспоминаний, стерто.

Я выдыхаю и кладу телефон обратно на прикроватную тумбу, но он звонит раньше, чем я успеваю отдернуть от него руку.

— Этого не может быть… — будильник извещает об одиннадцати утра, и я зарываюсь лицом в подушку. — Этого просто не может быть… Не-е-ет… Ну за что мне все это?

Ною, но заставляю себя встать — нельзя пренебрегать подработкой, когда сама же психанула и уволилась с основного места работы и даже не потребовала выплату за прошлый месяц.

Да, я дура. Да, идиотка. Но зато гордая. Хотя кому я лгу.

Снова повелась на эмоции. Отдала приоритет чести, а не здравому смыслу, и даже чаевые из бара не забрала. Поэтому опять плетусь в душ с надеждой хоть немного взбодриться перед уроком игры на гитаре для группы детей до пятнадцати лет.

Душ не бодрит. Впрочем, как и растворимый кофе без сахара. Я продолжаю зевать и натягиваю на влажное тело серые джинсы, затем однотонный белый свитер, прикрывающий бедра.

Когда голова просовывается в горловину, в мозгу что-то щелкает, и я, наконец, вспоминаю, что оставила вчера машину возле ресторана, из которого уносила ноги быстрее, чем бы справились колеса старенькой подержанной Тойоты. А это значит, что до «Частного центра развития ребенка» придется добираться на автобусе.

— Просто прекрасно, Серена. Ты просто молодец. Умница, девочка. Таких идиоток, как ты, еще поискать нужно.

Сборы сокращаются до пяти минут. Не до конца высушенные волосы сворачиваю в объемный пучок на макушке, «забиваю» на макияж, хватаю чехол с гитарой, ключи, шубу и наспех застегиваю ее, уже сбегая через ступеньку вниз по лестнице.

Ливень не стих до сих пор, а я, конечно же, совсем забыла про зонт. В этом вся я — несменная мисс «Неудачница» на протяжении каждого года существования со дня своего рождения. Америка никогда не будет гордиться мной.

Опаздываю на автобус. Кто бы сомневался. А следующий придет только через двадцать минут, что автоматически продлевает мое опоздание еще как минимум на десять. Опять. Меня точно скоро погонят оттуда палками. Потом закончатся деньги. Придется съехать со своей крохотной квартиры. Переселиться в порт, например. А лучше — сразу к бездомным портовым пьянчугам, к бочке с вечно угасающим огнем и к крысам. Там мне самое место. Но всякое лучше, чем возвращение домой к матери и призраку старшего брата.

Добираюсь до центра с опозданием в полчаса. Всему виной пробки из-за проклятущего дождя. Несусь прямиком в аудиторию, оставляя за собой на полу шлейф из капель от промокшего чехла. Надеюсь, гитара не пострадала.

— Не так быстро, мисс Аленкастри.

«Только не это».

— Мистер Джонсон, добрый день, — стараюсь дышать ровно, чтобы старикан не подумал, что я заявилась сюда минуту назад. Но потом понимаю, насколько глупо выглядят мои попытки не спалиться, когда я стою перед ним в мокрой шубе и с гитарой в руке.

— Добрый, но не для Вас, Серена, — он оглядывает меня с ног до головы сквозь толстые стекла круглых очков. — Вижу, Вы снова опоздали.

— Ради Бога, простите. У меня была ночная смена. Я не сомкнула глаз. Потом еще этот автобус. И погода… — тараторю без умолку, размахивая свободной рукой. — Вы же видите, какой на улице ливень. А моя машина осталась возле…

— Мне не интересно, мисс Аленкастри, — отрезает он, распрямляя сухую, морщинистую ладонь перед моим лицом. — Я уже устал от Ваших объяснений и систематических опозданий. Каждую субботу дети ждут своего… — он демонстративно замолкает и прищуривается. — Наставника, — слово как будто вытолкнули силой изо рта. — Вы считаете это нормальным?

— Но я ведь всегда провожу занятия сверх нормы по времени. Детям нравится. Это ли не главное?

— Главное то, что Вы нарушаете расписание.

— По-моему, Вы как-то неверно расставляете приоритеты.

— А, по-моему, Вы слишком много на себя берете, мисс Аленкастри, — я снова открываю рот, чтобы возразить, но старик Джонсон успевает перебить меня. — Я вынужден Вас уволить.

— Но… Мистер Джонсон! — гитара вываливается из рук и издает на этот раз не самый приятный звук, когда с грохотом приземляется на пол. — Вы не можете…

— Я, как раз-таки, могу, — на его лице не играет ни один мускул.

— А как же дети? Как же моя группа? Я ведь не закончила курс.

— Незаменимых людей нет, мисс Аленкастри. На смену Вам придет еще десяток необразованных девиц, желающих подзаработать на своем хобби. И чем раньше Вы осознаете эту истину, тем проще Вам станет жить. Всего доброго. Вашу бывшую группу я уже распустил по домам, — старческие губы расползаются в улыбке прежде, чем Джонсон минует обездвиженную меня. — И, кстати, — оборачивается и бросает мне в затылок: — Не увидел на детских лицах ни доли досады. Всего хорошего, мисс Аленкастри. И удачи в оттачивании навыков официанта. Видимо, музыка — не Ваше призвание.

— Гребаный заносчивый сухарь, — шиплю сквозь зубы, пока за спиной не затихает скрип половиц под тяжелыми шагами Джонсона.

Непрошеные слезы в который раз за сутки кроют глаза, и в который раз я тянусь и стряхиваю их. Хорошо, что не потратила на ресницы последнюю тушь.

Кажется, гитара в миг потяжелела, потому что тянуть ее обратно к выходу просто невыносимо.

Или это ослабла я?

Силы на убеждение себя, что все скоро наладится, покидают меня с каждым часом. Уже даже не днем. И давно уже не месяцем. Я сдаюсь и чувствую, как опускаются руки с каждой, мать ее, минутой. Скоро силы совсем исчезнут. А затем и сама Серена Аленкастри.

«За что я борюсь? Зачем еще подпитываю угасающую надежду? Ты бесполезна, Аленкастри. Ты — никчемное, примитивное существо. Мама права. Ты никому не нужна. Никто даже не заметит, если ты исчезнешь».

Мысль рвется, как тонкая нить паутины, от громкого рева автомобиля слишком близко от меня. И вместо того, чтобы бежать вперед или отскочить назад, я врастаю ногами в асфальт и поворачиваюсь на оглушающий сигнал.

«Это и есть мой конец», — проносится в голове, и все, что я делаю — зажмуриваю глаза.

— Ты, мать твою, совсем рехнулась?! — орет кто-то в дюйме от моего лица.

— А я думала, что после смерти должна последовать тишина… — продолжаю, наверное, стоять, не открывая глаз.

— После какой, на хрен, смерти?! — крепкие руки хватают меня за плечи и встряхивают.

— Моей.

Наконец, решаюсь поднять веки и тут же встречаюсь со взглядом, чернее выжженного до сажи поля, где уже ничто никогда не прорастет.

— И, кажется, я угодила в ад. Здравствуй, Сатана.

— С удовольствием приму участие в твоих эротических фантазиях, но сначала ответь: ты чокнутая на всю башню или тебя накрывает эпизодически?

— Это врожденное, — стряхиваю руки Эзры, которые до сих пор впивались в мои плечи. — Какого хрена ты тут делаешь?

— Это ты какого хрена вывалилась на дорогу перед моей машиной?! — он дергает меня за руку, указывая пальцем на глянцевый капот черной Шевроле, на котором могла распластаться вдоль и поперек моя маленькая тушка. — Наглая и смелая? Или максимально тупая? — продолжает кричать Эзра, склоняясь вплотную к моему лицу.

— Здесь вообще-то пешеходный переход, кретин! — выдергиваю руку из его хватки. — И ты что-нибудь слышал о личном пространстве? Отодвинься от меня! От тебя разит перегаром.

Не разит. Пахнет лишь жвачкой со вкусом вишни и каким-то необычным парфюмом, но разве это повод «опускать щит»?

— Да пожалуйста! — Эзра буквально отскакивает к тачке и рывком открывает дверцу. — Катись, куда бы ты там ни катилась до этого. Идиотка.

На последнем слове он хлопает дверцей и заводит Шевроле, а я стою, не двигаясь, и пытаюсь поверить в то, что чудом осталась цела.

— Ты свалишь с дороги или так и будешь изображать статую панды? — орет из приоткрытого окна.

Возможно, временное помутнение или желание еще больше разозлить этого самоуверенного хама толкает меня к пассажирскому сидению его тачки и заставляет руку дернуть дверь на себя.

— Какого хрена?! Я же вроде бы тебя не задел. Так с чего вдруг твой крошечный мозг привел тебя сюда?! — рычит Эзра напротив меня, и я замечаю, как стремительно сгущается темнота в его глазах. — Вышла вон!

— Все сказал? — безразлично разглядываю его искаженное злобой лицо и забрасываю гитару назад. — Так вот. Как ты успел заметить, ты вроде бы не задел меня. Значит, я вроде бы в порядке. Вроде бы. Визуально. И если ты не хочешь, чтобы я вызвала сюда врачей, копов, дорожную полицию, то отвезешь меня домой. Еще попрошу побольше радости на твоем лице. Можешь трогаться.

— Хрен с два. Выметайся из моей тачки, симулянтка. Твои манипуляции со мной не прокатят.

— Ой… Кажется помутнело перед глазами, — откидываюсь на спинку кресла и драматично прикрываю глаза, прикладывая ко лбу тыльную сторону ладони.

— Это зашевелился мозг. Прекращай, Панда. Не трать мое время.

— Ты сам тратишь свое время. Могли бы уже ехать, — кошусь на разъяренного Эзру, под щетиной которого отчетливо играют жевалки, а на татуированной шее проступают вены. — Давай, подумай еще. Я никуда не спешу. Меня отовсюду уволили, так что у меня у-у-уйма свободного времени. Могу сидеть здесь с тобой до посинения.

— Отвезу тебя все-таки в больницу. Кажется, от наглости у тебя треснула черепная коробка.

Эзра жмет педаль газа, а внутреннее ликование от выигрыша в этом условном споре едва не выливается на лицо улыбкой, которую я вовремя сдерживаю, позволив дернуться лишь уголкам губ.

Мы трогаемся слишком резко, и мои руки моментально тянутся к ремню безопасности.

— А пару минут назад помирать собиралась, — усмехается Эзра, бросая на меня косой взгляд.

— Не по своей воле, хочу заметить, — пристегиваюсь и удобнее устраиваюсь в кресле.

— Ты сама выскочила из-за угла.

— А ты гнал сверх положенного ограничения по территории, где могут быть скопления детей, — дергаюсь в его сторону, чтобы сделать вдох и все-таки унюхать перегар. Но вместо этого в нос ударяет приятный запах парфюма и ментолового шампуня. — Не в совсем трезвом состоянии, — перебарываю себя, чтобы оторваться и перестать уже заметно обнюхивать его. Но любопытство берет верх. — Что это вообще за запах? Специально вылил на себя флакон туалетной воды, чтобы затушевать амбре от веселой ночи?

— Какая тебе разница?

— Для такого мерзавца и алкоголика ты слишком классно пахнешь.

— А у тебя слишком развязный язык для такой милой мордашки.

— Все-таки считаешь меня милой? — в этот раз вовремя скрыть улыбку не получается. Она мгновенно цепляет лицо и сменяется хитрым взглядом.

— Не льсти себе, Панда. Не милее всех остальных выпускниц старшей школы.

— Все еще заглядываешься на школьниц? Ужас какой.

— Кажется, все-таки это мой ад, а не твой. Закрой, пожалуйста, рот и сиди молча.

— «Пожалуйста»? Ночью ты не был так вежлив.

— Думал, сработает, но ты по-прежнему продолжаешь болтать. Знал бы — не растрачивался.

— Поздно, я уже оценила.

Эзра закатывает глаза и тормозит перед пешеходным переходом.

— Куда тебя везти? Курсы экстрасенсорики я не заканчивал.

— Норт-Энд. Держись ближе к порту. А там покажу.

— Серьезно? Ты там живешь?

— Снимаю квартиру.

— Еще б на Аляску забралась.

— Извините, но не у всех есть бабки на бары в центре города и новые тачки из салона.

— Туго с финансами?

— Тебя это не касается, — резко обрубаю я, стараясь не смотреть в его сторону.

— Так, может, дело в тебе?

— Что?! — поворачиваюсь и сталкиваюсь с улыбающимся профилем мерзавца, который внимательно смотрит на дорогу.

— Может, если бы ты держала язык за зубами, тебя бы не выперли с работы? — невозмутимо продолжает он, на этот раз предельно раздражая меня. Все должно было идти не так.

— Может, в этот раз стоит заткнуться тебе и не лезть в чужие дела? Я не записывалась на сеанс к психологу.

— Да тебя ни один психолог не выдержит. Не трать последние центы.

— Ничего больше не слышу.

Вытаскиваю из кармана наушники и всовываю их в уши, запуская на телефоне любимый плейлист. Эзра больше не говорит ни слова — вижу по его сомкнутым губам.

Да, я смотрю, хоть и знаю, что уже пора отвернуться к окну, по которому дождь начал вырисовывать свои незамысловатые узоры. Но продолжаю ловить себя на том, что тайно поглядываю на мужчину слева. Сегодня он не такой, каким был ночью. Несколько часов назад я видела перед собой неопрятного мужлана, не знающего меру в алкоголе. Хама, не представляющего, что такое чувство такта. Наглеца, не подбирающего слова в адрес кого бы то ни было.

И этот мужлан, хам, наглец сейчас везет меня домой. И выглядит опрятным, вкусно пахнет, частично, но сдерживает себя, чтобы не послать меня куда подальше, и даже подбирает слова. И молчит. И так же, как и я, делает вид, что не смотрит в мою сторону. А, может, и не смотрит. Может, это мое бурное воображение с чего-то разыгралось и рисует теперь идиотские картины. Такие же идиотские, как и рисунки на его теле, которые выглядывают из-под ворота и рукавов кожаной куртки.

«Интересно, куда доведут эти рисунки?», — исследую взглядом его расписанные черными чернилами пальцы, сжимающие руль, запястья, руки, облаченные в черную кожу, плечи, шею, на которой видны части татуировок, линию подбородка, обрамленную ровной щетиной, но не скрывающей острые скулы, горбинку на носу. — «Красивый, как черт. От этого и такой мудак», — стоило подумать, как напрямую сталкиваюсь с такими же черными глазами, как линии под его черной курткой.

— Куда дальше?

— Эм… Сейчас направо. Через два дома повернешь еще раз направо и все — твоя миссия будет выполнена.

— Неужели.

Хмыкаю и убираю наушники обратно в карман.

«Мудак. Определенно и бесповоротно».

— Приехали, Панда. Извольте свалить на хрен из салона моего автомобиля, — поворачивается ко мне лицом и на секунду улыбается. — Хотел бы сказать, что приятно было тебя встретить, но это не так.

— Взаимно, Эзра.

Хватаюсь за ручку и уже собираюсь распахнуть дверь, как замечаю знакомый пикап красного цвета у своего дома, в котором сидит до боли знакомый силуэт до боли знакомого брюнета. Резко сгибаюсь пополам и прячу голову под приборной панелью Шевроле.

— Черт! Трогайся! Трогайся!!!

— Ты шутишь? — вскрикивает Эзра, но заводит мотор. — Что ты делаешь?

— Поехали! Быстрее!

— Серьезно тебе говорю: обратись к психологу. А лучше — к психиатру.

Педаль газа вжимается в пол, а я жмусь все ниже и зажмуриваю глаза.

«Это не он. Это не он. Не он. Не он. Не он».

Примечания

3

— Норт-Энд (North End) — самый старый район Бостона, который располагается с южной стороны Бостонской Бухты. Местные жители называют район North End — Маленькая Италия. Этот уникальный уголок города является «музеем под открытым небом» и манит туристов своими многочисленными историческими достопримечательностями, ресторанами, кофейнями и небольшими пекарнями.