ДНК неземной любви

Татьяна Степанова, 2010

Такого странного, загадочного дела в практике МУРа не было никогда… По ночам на московских бульварах находят жертв страшных и чудовищных преступлений. Кате Петровской, капитану милиции, сотруднице пресс-центра УВД, выпал редкий шанс стать непосредственным участником проводимого расследования. Версий было много. Но все они быстро рассыпались в прах. Осталась лишь одна, самая невероятная, зато подтверждаемая результатами экспертизы ДНК: жуткие убийства на московских бульварах совершала Лариса Белоусова, убитая пять лет назад… Жаждущая крови и мести покойница, вызванная из могилы с помощью ритуала, проведенного на кладбище… Но это уже за гранью реальности! И тогда была выдвинута еще одна версия, единственно возможная…

ГЛАВА 5

ЮЛИЯ АРКАДЬЕВНА

Дама, которой так откровенно и одновременно исподволь интересовался завхоз Колобердяев — Юлия Аркадьевна Кадош, едва только в репетиции оркестра настал перерыв, тут же выхватила из сумки пачку бумажных салфеток, косметичку и мобильный телефон.

Салфетками она тщательно протерла гриф свой виолончели, отложила ее в сторону и начала сосредоточенно подправлять расплывшийся от жары макияж. Достала подводку, навела заново жирные черные стрелки в уголках глаз, густо напудрилась и накрасила губы, взбила пальцами темные волосы. К счастью, в салон к парикмахеру еще не пора, а то опять расходы. Правда, если вы жена какого-нибудь толстосума или чиновника, косметические салоны в ваши пятьдесят восемь без малого — это как раз то место, где вам и надлежит проводить большую часть досуга. Но если вы работающая одинокая женщина, если пашете как лошадь — ведете класс в консерватории, ездите по частным урокам, да еще играете по ночам в таком вот оркестре в этом чертовом итальянском кабаке на бульваре, то… То все эти радости жизни — качественный пилинг, массаж, «уколы красоты» и прочее — не слишком-то доступны по причине своей дороговизны.

Пудрясь, она то и дело нервно поглядывала на телефон — в эти часы ей обычно звонила из Кишинева вся ее многочисленная и теперь такая далекая молдавская родня: сестра София, племянница Марика и тетя Марта. Когда-то — давно — молдавская родня навещала ее в Москве часто, чуть ли не по три раза в год. Но, увы, времена изменились. И остались лишь телефонные пересуды.

Юлия Аркадьевна Кадош — с виду такая живая, полная, цветущая и жизнерадостная женщина, трудившаяся без устали, виолончель которой пела порой так призывно и страстно, была на деле серьезно больна. Диабет… С тех пор, как в прошлом году она лежала в коме, а потом два месяца провела в больнице, телефонные переговоры с Кишиневом стали почти ежедневным ритуалом. И не только потому, что молдавские родственники беспокоились о ее здоровье, а и оттого, что их всех безумно интересовал вопрос, кому в случае чего — ну вы понимаете, все под богом ходим, а диабетики особенно — достанется квартира в Большом Афанасьевском переулке, в самом центре Москвы, до которой от бульвара и от ресторана «Беллецца», и от консерватории было рукой подать — пятнадцать минут пешком.

Квартира для одинокой и не густо зарабатывавшей Юлии Аркадьевны просто царская — четырехкомнатная, с двумя туалетами, с просторным холлом, в кирпичной башне, где доживали свой век бывшие совпартработники. Семейство Юлии Аркадьевны перебралось в Москву из Кишинева через Днепропетровск еще в начале шестидесятых, ее отец был руководителем знаменитого в то время на весь Союз молдавского ансамбля песни и пляски, без участия которого в оные времена не обходился ни один кремлевский концерт. Отца Юлии Аркадьевны лично знали и любили Брежнев и министр МВД Щелоков.

В то время… Но об этом Юлия Аркадьевна вспоминала с тоской. Да, и мы тоже жили когда-то, и быт казался сказкой, но вот подкатила вторая половина жизни и — ничего, только труд, труд, только болезнь, немощь, только страх…

И сын не помощник… Негодяй…

До репетиции в ресторане «Беллецца» Юлия Аркадьевна успела зайти на очередную консультацию к нотариусу в офис на Знаменке. Крася губы, ожидая традиционного звонка из Кишинева от племянницы Марики, она прокручивала в памяти этот разговор.

— Ну и что же вы решили?

— Ох, не знаю, я в таком сомнении.

Нотариус — молоденькая бойкая девица. И, возможно, поэтому Юлия Аркадьевна, ставшая с некоторых пор крайне мнительной, не доверяла ей ни на грош.

— Ну, вариантов много, как распорядиться квартирой.

— Я понимаю. Я тут знакомилась с предложением фирм о пожизненной ренте, ну когда… ну если я подпишу им квартиру, а они будут платить. Но это же чужие, а кругом сплошной обман…

— У вас же есть родственники.

— Спят и видят, как переехать сюда, в Москву, только и ждут смерти моей. Каждый день вон звонят, узнают — не сдохла ли еще, — Юлия Аркадьевна там, в кабинете нотариуса, говорила о своей кишиневской родне почти с ненавистью.

— Вы хотели составить завещание в пользу вашей двоюродной сестры из Кишинева или племянницы, насколько я помню, — нотариус вела разговор с ангельским терпением.

— Да, хотела… а сейчас не знаю, сомневаюсь. Мне нужен уход, средства на лечение, а от них разве дождешься? И хоронить-то не приедут, если что… М-да, не хочется об этом думать, а приходится. — И Юлия Аркадьевна там, в кабинете нотариуса, в который уж раз начинала рассказывать о том, как лежала в коме.

— Да, конечно, это ваши дальние родственники. Но, насколько я знаю, у вас есть сын.

— У меня нет сына.

— Ваш приемный сын — Савелий Кадош.

— Кадош — это наша фамилия, это мой отец, его дед приемный, дал ему эту фамилию, — Юлия Аркадьевна поджала губы. — Какая дура я была тогда… господи, такая дура, я так хотела ребенка, а из-за этого проклятого диабета… врачи сказали, что… в общем, я испугалась, а надо было своего рожать, а не брать этого… неизвестно кем и от кого прижитого, от черта, от дьявола… Представляете, я до сих пор помню тот день в августе, когда мы приехали в детский дом — я, мама, отец… Мои родители, они на все были согласны — хочешь усыновить приемного, усыновляй. Я хотела совсем малыша, а этот… ему тогда было уже девять, он вышел в коридор, и, пока мы шли… он смотрел на нас, на меня, и я… Он был такой хорошенький, темноволосый… как ангелочек, и я… Господи боже, что я наделала, зачем, зачем я сказала им всем, что хочу взять именно этого мальчишку!

— Успокойтесь, я понимаю, бывают конфликты, в семье все бывает. — Нотариус налила Юлии Аркадьевне воды в стакан. — Между родными бывают конфликты, что уж о приемных детях говорить… Но вы прожили столько лет вместе, вы его вырастили, он фактически ваш сын. И, насколько я знаю, он сейчас весьма обеспеченный человек… И в конце концов, по закону именно он ваш прямой наследник, и часть вашей квартиры принадлежит ему по факту.

— Это меня и убивает, — Юлия Аркадьевна всплеснула полными руками. — Именно из-за этого я и покоя себе не нахожу — что после моей кончины все достанется этому негодяю, этому подонку…

— Вы давно не общаетесь с сыном?

— Много лет. Но он иногда появляется, проверяет — жива ли я… Когда-нибудь ему надоест ждать и он… он либо сам меня прикончит, либо найдет кого-то среди этих своих… я даже не знаю, как их именовать…

— Простите, я не понимаю, — нотариус пожала плечами. — Он что, дурно к вам относился? Что он такого ужасного сделал?

— Понимаете, есть вещи за гранью. О них даже говорить нельзя. Страшно о таких вещах говорить.

— Извините, мне непонятно. Он что, пытался убить вас, свою приемную мать? Недостойно вел себя? Ваш сын Савва Кадош, я наводила справки, он обеспеченный человек, много чего имеет, кажется, клубом ночным владеет. Так?

— Вы лучше спросите, кто им владеет.

— То есть?

— Его душой, его бессмертной душой. Если она у него, конечно, есть — душа… чертово семя…

— Юлия Аркадьевна…

— Что? — Юлия Аркадьевна смотрела на молоденькую юрист-девицу. — Думаете, у меня с головой не все в порядке? Я в своем уме. Я в церковь ходила, со священником хотела поговорить, но тут, в центре, в храмах батюшки такие молодые, такие продвинутые… Больно умны… Слушают, головой кивают, а думают вроде вас… А это вопрос веры, а не пустых интеллектуальных рассуждений о том, что… Да я ему говорю, этому попу, ОН адская тварь, мой приемный сын… Делает такие вещи, такой соблазн творит… А батюшка мне — как вы: не нервничайте, успокойтесь, если даже там, в церкви, от большого ума сейчас в ад не верят, то… то куда же мне… к кому обращаться? — Юлия Аркадьевна залилась слезами.

Нотариус смотрела на нее сочувственно, а затем предложила подумать еще и прийти уже с готовым решением — кому завещать квартиру в Большом Афанасьевском переулке.

Такова проза жизни.

Перерыв кончился, и репетиция возобновилась. Юлия Аркадьевна сразу взяла себя в руки, встряхнулась. Играть надо, публику вечером веселить, а публики в ресторане кот наплакал. А придется потом возвращаться домой по темному бульвару, по переулкам, благо тут всего ничего пешком.

Она видела Колобердяева, сидевшего за столиком у окна, потягивавшего ледяное пиво. Какой-то приятель здешнего повара, вроде работали раньше вместе, теперь вот таскается почти каждый день обедать на дармовщину, повар ему чем-то обязан, вот и стелется… Но вообще-то мужик солидный, крепкий еще и, кажется, одинокий, работает вот в этом театре-кабаре, что напротив, в Сивцевом… Улыбается каждый раз — немного, правда, развязно, вот и сейчас. Помахать ему надо, поприветствовать. Ах ты, жук старый, туда же… неужели она нравится ему? А что, они одногодки, то есть он ее старше, конечно, но… И о болезни ее он ничего не знает. Мужик солидный… Попивает, это ясно, морда красная… опух… Ну что ж, а кто сейчас не пьет? Если хочет чего, пусть делает шаги, она в принципе не против. Может, что и с квартирой он ей дельное присоветует, может, связи у него какие-нибудь еще остались по старой памяти. Повар-то здешний, Ваня, вон как его обхаживает, видно, не за зря.

Колобердяев покинул «Беллеццу», когда репетиция еще не закончилась. А потом и Юлия Аркадьевна упаковала свою виолончель в футляр и под палящим солнцем потащилась на троллейбусную остановку — в пять часов у нее был частный урок музыки в квартире на Трубной, а потом еще один — уже в Медведкове, куда надо было ехать на метро. В ресторане она в этот вечер не выступала, ее рабочие дни — четверг, пятница и суббота. Сегодня же вторник. А к вечеру вообще обещали по радио дождь и грозу.