Лето перемен

Татьяна Павловна Гутиеррес, 2020

Как же ошибается Рива, возвращаясь домой с последней дискотеки в году, и думая, что целых три месяца не увидит Антона, в которого она тайно влюблена. Судьба сводит ее с ним в самом неожиданном месте, но уже спустя какое-то время она начинает сомневаться: так ли он хорош изнутри, как и внешне? Терзаемый внутренними демонами, он способен на странные и необдуманные поступки, принять которые бывает не так легко. А беременность лучшей подруги Ривы от отца Антона делает все в разы сложнее.

Глава девятнадцатая

Рива

Я ужасно устала. Сижу за огромным столом на улице. Над ним нависает гранатовое дерево. Лепестки у него узкие, и только за счет того, что с годами оно разрослось, получается хоть какая-то тень. Солнце шпарит на все сто процентов, и кажется, наш деревянный стол сейчас загорится. По крайней мере, положить на него руку не представляется возможным, настолько раскалилось дерево, покрытое лаком. Передо мной стоит огромная тарелка с куриным супом, и я не знаю, как деликатно сказать Ба, что горячий суп в меня сейчас никак не лезет. Она старалась, варила его. Я знаю, что она провела много времени на кухне, поджаривая лук с морковью, процеживая бульон. И все же, не нахожу в себе сил впихнуть в себя тарелку лавы. Дед сидит напротив меня, и его нисколько не смущает, что с каждой минутой он повышает температуру своего тела минимум на три деления.

— Бабка сказала, ты с Антоном гуляешь.

— Что? — Кусок хлеба встает поперек горла. Я совсем не ожидала такого вопроса.

— Антон, мальчишка тот, что живет вниз по дороге.

— Откуда ты знаешь? Мы в одной школе учимся, и я недавно натолкнулась на него. В буквальном смысле.

— Дерьмо парень. Нечего с ним гулять.

Дед встает, и прежде, чем я справлюсь с возмущением, уходит.

Что за черт происходит?

Я медленно мою посуду на улице за собой и за дедом, вытираю со стола, и бреду к бабуле. Мне надо выяснить, откуда они его вообще знают, и почему это дед так странно отреагировал.

— Ба? Баба?

Она копошится в кустах, пыхтя от стараний и жары.

— Что ты там делаешь в такое пекло? Вылезай! Мне с тобой поговорить надо.

Бабуля поднимает голову, словно только сейчас поняла, что на улице температурный апокалипсис.

— Ты права, Ривуша, что-то я завозилась тут.

— Ба, пойдем, попьем чай или лучше, чего холодного, а?

— Пойдем, дорогая, пойдем.

Как только бабуля заходит в дом, беру быка за рога.

— Рассказывай, почему дед ополчился на Антона из моей школы. Он живет тут, вниз по дороге к пляжу.

— Антон? Ах, Антооон. Помнишь, вы вместе играли в песочнице? Нет, конечно. Его мама почти сразу же…

— Что? Я была с ним знакома в детстве? — не могу поверить я. Может, конечно, дед напутал, и мы о разных Антонах говорим.

Мое лицо, похоже, выдает меня с потрохами. Это ведь судьба, не так ли? Мы еще в детстве играли вместе, а потом встретились в Москве! Наши родители жили в десяти домах друг от друга! У меня дыхание перехватило от озарения. Не бывает таких совпадений!

Бабуля нахмурилась, но делает вид, что не замечает моего энтузиазма.

— Ну конечно! У нас тут рядом не так много детей твоего возраста. О, как вы любили вместе играть. Мы так смеялись над тем, что вы выдумывали.

— Очень странно…

— Но потом его мама с папой развелись, и он переехал к отцу. Его отец, вроде, играет в какой-то популярной группе. — Выпучиваю глаза, и бабуля нетерпеливо вздыхает. — Я их не знаю, они все одинаково орут. Один черт. Но ты-то должна знать, если вы учитесь вместе! Вот молодежь! — вздыхает она. — Вроде общаются, а знать ничего не знают друг о друге. Сидят в своих телефонах, как ненормальные.

Так, это надо остановить.

— Ба, — озадаченно говорю я, ошарашенная странным фактом. — А почему он уехал с отцом, а не остался с мамой?

— Ой, а ты и это не знаешь?

Да что же такое! Она так и будет спрашивать каждый раз?

— Нет, расскажи!

— Мама его сначала пила, плохо пила так. А потом говорят заболела. И не стало ее через несколько месяцев как Антошку забрали. Быстро так. Я-то с его бабкой хорошо знакома. Она у меня варенье покупает. Из ореха. Ты пробовала из ореха варенье? Я тебе сейчас положу.

— Бабуль, — как можно спокойнее говорю я. — Я не хочу варенье. Рассказывай почему дед не любит Антона!

— А так…Что я говорила? Ну так забрал его отец, а потом, после смерти матери, царство ей небесное, и вовсе увез его куда-то. Но самое странное, что год назад, под осень, Антон приехал к дедам жить. Хлопот им с ним выше крыши. — Бабуля машет рукой, словно отгоняет назойливую муху.

— А в Москву он как попал?

— Да не знаю, видимо у отца все же получилось в Москве зацепиться. Вон деньжищ-то у них куры не клюют. Сначала дом дедам отстроил, потом машину купил. Бассейн огромный — видать для сына. Откупается деньгами. Лучше бы воспитанием занимался.

Мне становится грустно. Не самое счастливое детство.

— А дед-то ополчился на него за что? — чуть не кричу я. Я вообще сегодня добьюсь от нее ответа или нет?

— Неблагодарный он, Антон твой. Отец вон старается, деды стараются, а он выкрутасы такие. Прошлой зимой врезался на мопеде в забор к Михалычу, потом эта история с наркотиками. Жопу драть надо было вовремя. Вот отец и забрал его, видать в Москву, прямо посреди года. Спохватился.

Наркотики… Мысли у меня лихорадочно крутятся в голове. Травка — он курил травку в школе…О, боже…Сейчас все встает на места.

— Говорят, и врезался он потому, что обкуренный был. И девочка с ним тоже. Она вон в больнице как долго лежала. Та еще оторва видать. Куда родители смотрят?! Слава Богу ты у нас хорошая такая. Умничка, моя.

Меня мутит от бабулиного комментария. Но, как и девяносто процентов остальных, я просто его игнорирую. С бабулей тяжело что-либо обсуждать, поэтому бегу в свою комнату, и набираю Настин номер.

Возьми же чертову трубку, как же мне хочется с тобой поговорить сейчас. Я почти злюсь на нее за то, что она не отвечает. За то, что она нашла кого-то, с кем гораздо интереснее, чем со мной. В добавок она с ним еще и спит. С этим я конкурировать не могу, как ни крути. Последние несколько дней она только и трещала о том, какой замечательный этот долбанный Трюфель. Достал он меня до смерти. В третий раз делаю отчаянную попытку дозвониться, и уже готова нажать отбой, как в трубке слышится странный звук.

— Але? Нааасть? — осторожно говорю я.

— Рив, ты? — тихий и…зареванный голос отвечает мне.

— Кто же еще? Ты что? Рыдаешь? — Я пугаюсь не на шутку. Я ни разу в жизни не видела и не слышала, чтобы Настя плакала. Это мне ничего не стоит нюни распустить. Я могу расплакаться даже от социальной рекламы.

— Рив, я не могу сейчас говорить.

— Только попробуй! Еще как можешь! Выкладывай, кому по спиняке надавать?

— Рив, я не могуууу…Ужас, Рива… — Она громко шмыгает носом.

— Конечно ужас, раз ты рыдаешь, и еще мне рассказывать не хочешь, в чем дело!

— Рива, он меня бросил! Представляешь, бросил! Он со мной жил вместе, и бросил! — Меня немного коробит от мысли о том, что они жили вместе, но я сочувствующе молчу. — У нас была связь! У нас была…любовь… — Настя делает паузу, и я знаю: она пытается сдержать слезы. — Сказал, было весело, круто, но у нас все. Уходи, говорит…

— Погоди, погоди…Он, что? Тебя выгнал?

— Да, тут родители вернуться должны были, вот я ему и говорю, что не могу с ним оставаться. Ты же помнишь, я по идее к тебе на неделю только ездила. — Дальше следуют всхлипы на пару минут: я терпеливо жду, гадая, надо ли вставить слово, но решаю просто переждать. — Он, Рива, сказал, что ему было весело со мной! Весело, представляешь! Я-то думала — я его муза! Я думала, любовь…А ему было просто весело…

О, господи…Я не сильна в том, чтобы утешать в таких ситуациях. Ни у нее, ни у меня не было серьезных отношений. Поэтому и выяснять-то было нечего. И теперь я растерялась, не зная, что и сказать. Все это взрослые игры. В глубине души меня гложет гадкое чувство подлой радости. Я еще не совсем понимаю, почему. Ведь она моя подруга и останется ей, даже если будет встречаться с самим чертом.

— Настя, мне очень жаль, что так вышло. Честное слово, жаль. А я ведь даже не познакомилась с ним.

— И слава Богу. Нечего с этим мерзавцем знакомиться.

Снова стоны, переходящие в тираду нелицеприятных слов в адрес вчерашнего возлюбленного, от которой мои уши краснеют до предела. И я разочарованно понимаю, что в очередной раз мои новости будут некстати.

Настя хлюпает носом еще раз, и сухо попрощавшись, сбрасывает звонок. Мое настроение падает. На улице жара, что не выйти, и я решаю немного почитать в кровати. Но разве полезет в голову хоть какая книга, когда столько всего происходит вокруг? Поэтому промучившись с полчаса, выползаю во двор. За домом, где дед обустроил верстак, прохладно. И, поскольку голова у меня занята, надо занять и руки.

Я люблю работать с деревом. Обожаю его запах, и то, как шлифовальная машинка может преобразить неказистую палку, прослужившую всю жизнь частью забора. Один мах — и это уже вполне себе винтажная полка. А если ее еще побить молотком и отпечатать на ней шляпки гвоздей, получается вещь с характером.

Когда я была маленькая, я любила крутиться вокруг деда, когда тот мастерил что-то — заняться-то было нечем. Потом дед стал давать мне пилу, молоток и гвозди, от чего я чувствовала себя дико полезной, и в то же время училась нехитрым вещам. Поэтому к четырнадцати годам я уже стала помогать деду с его заказами: то кресло, то полку, то базу под гамак, то кроватку детскую. Мы с ним работаем молча: оба знаем, что за чем. Он шлифует, а я уже переворачиваю доску другим концом. Он кладет ее на верстак, я же держу свободный конец, чтобы при распиле не сломался край. И это молчаливое занятие сближает нас, превращая в одно целое. Я безумно ценю эти моменты, и то, что дед научил меня держать в руках все электроинструменты. Но больше всего я люблю лобзик, поэтому резка теперь всегда за мной.

Дед сейчас отдыхает, он в такую адскую жару ни за что не выйдет на улицу, разве что покурить. Но у меня чешутся руки. Мне надо что-то сделать. Я оглядываю хаотично разложенные доски, но ни одна мне не нравится. В голове еще не родилась идея и я лениво переворачиваю то одну, то другую. Но тут мне попадается на глаза увесистый брусок. И тут же понимаю, что хочу сделать для Насти что-то особенное.

Когда я под воздействием вдохновения, то не замечаю ничего: ни жары, ни времени, ни голода. Хватаю карандаш и быстро набрасываю на бруске сердечко с маленькими крылышками. Лобзик тут же делает грубую работу, вырезая контур.

Это будет здорово! В порыве отправляю Насте по вотсап с фото будущей вещи. Но она не отвечает, и я безрезультатно пялюсь на экран в течение нескольких минут. Затем, поняв, что ей сейчас не до телефона, беру ручной гравер, и остаток дня провожу за тем, что люблю больше всего.

Вечера на юге отличаются от московских тем, что не надо одевать кофту, когда часы перевалят за шесть. А еще — тем, что здесь нет комаров. И ничто не мешает мне наслаждаться медитативной и созидательной работой. Ничего, кроме трясущихся от напряжения рук. И только когда я решаю прерваться на чай, я понимаю, что мои пальцы не держат чашку. Становится очевидным, что продолжать с гравером сегодня уже нельзя.

— Что это за ерунда? — заявляет дед, вывалившись из дома после затянувшегося послеобеденного сна.

— Это? — я киваю в сторону поделки, которая кажется мне почти идеальной.

— Ну…Это. Что это? Кусок лампы? Набалдашник? Кто тебе заказал фигню такую? — Дед не скупится в оценке.

— Это просто так. Сердечко с крылышками.

Мне немного стыдно в этом признаться.

— Ерунда какая-то. Давай из него что полезное сделаем! — Его предложение и обижает меня, и взывает к практичности.

И правда, кому нужно деревянное сердечко? Зачем оно, и куда его вообще деть? Но что можно сделать из объемного сердечка с крыльями…?

— Я подумаю, — решаю я. — Завтра непременно что-нибудь в голову придет.

Достаю телефон и отправляю сообщение Насте:

Что из этого можно сделать? Хотела подбодрить тебя и слепила вот это…

Шлю фотку, которая выходит только с третьего раза, так как мне не нравится, как выглядит сердечко под разными ракурсами.

Проходит минута, и замечаю, что мое сообщение отмечено двумя голубенькими галочками. Значит, она его увидела. Настя что-то печатает, но ничего не приходит, и так несколько раз. Неужели ей тоже кажется глупым мое сердечко?

Сделай из него детскую игрушку.

Что? А что с ней делать-то?

Подвесить над кроваткой.

Твоей? — ставлю две улыбающиеся скобочки.

Снова секундная пауза, и фото. На нем какая-то палка и на ней…одна яркая, и одна бледно-розовая полоска.

Что за черт?

Что это? — быстро набираю я, хотя ответ мне уже известен, но он настолько нереален, что лучше уточнить.

Я беременна

Что? Что? Что?????

Бегу к себе в комнату и на ходу набираю последний номер. Сердце стучит так, что перебивает мое тяжелое дыхание. С первого же гудка отвечает уставший Настин голос.

— Скажи, что это шутка! Глупая, надо сказать, шутка! — Я нервно смеюсь.

— Рива, я бы хотела, — Настя вздыхает, и я даже сквозь расстояние слышу, как дрожат ее губы. — Но нет. Я сделала тест. Я сделала херову тучу тестов! У меня должны были начаться еще пять дней назад. Я не знала куда себя деть от досады и решила сходить в аптеку. Знаешь, развлечься…Рива, я даже думать не могла, что это может быть правдой! Я просто хотела занять себя чем-то… Я не понимаю, как! Он же говорил, что так можно, что ничего не будет. У меня такое ощущение, будто это не со мной. Это все не реально. Я сейчас проснусь и вытру со лба холодный пот. Но нет… — Настя рыдает, и я уже, кажется, тоже. — Господи, какая же я идиотка! Я испортила себе жизнь, Рив. Меня больше нет. Я ведь не могу сейчас родить ребенка…Как я могу родить ребенка?

— Не можешь, — соглашаюсь я, и чувствую себя беспомощной идиоткой.

Я стою посреди своей комнаты, и у меня онемели ноги. По щекам уже рекой текут слезы. Я физически нахожусь в состоянии шока. Облей меня сейчас ледяной водой — ни за что не почувствую.

Этого не может быть. Этого никак не может быть!

— Что ты будешь делать? — наконец шёпотом задаю осторожный вопрос.

Телефон молчит. Мне и самой кажется, что ответа на него нет. Я знаю, что она там, что держит телефон у уха. И я в этот момент рядом с ней. Мы молчим очень долго, пока Настя не нажимает на красную кнопку. А я, закрыв глаза, без сил падаю на кровать.