Ангелы, демоны, странники. Роман

Татьяна Кутикина

Одни обходят этот дом стороной, других влечет к нему неодолимой силой, третьи приобретают его в собственность. А причина одна – в доме обитает привидение – прекрасная княжна из 18-го века, способная подарить целый мир или затянуть в лунную бездну.Что принесет встреча с демонической княжной Антону и Мстиславу – братьям по отцу с такими разными судьбами?Меж тем оба влюблены в жизнерадостную и взбалмошную Агнию, ставшую ангелом-хранителем для них обоих. Но и Агния всю жизнь ищет своего ангела.

Глава 7

Долгожданный день

В царских палатах, в княжьих чертогах, в высоком терему красовалась Несмеяна-царевна. Какое ей было житье, какое приволье, какое роскошье! Всего много, все есть, чего душа хочет; а никогда она не улыбалась, никогда не смеялась, словно сердце ее ничему не радовалось.

Царевна Несмеяна. Русская народная сказка

1

День этот настал. И было все, что планировалось: несколько десятков гостей, дорогие подарки, два длинных стола, взрослый и детский, ломящиеся от яств, огромный торт в виде сказочного замка с шестью горящими башнями-свечами.

После праздничного обеда малыши рассыпались по парадному залу, предоставленному им для игр.

Антоша еще на некоторое время задержался в столовой. Он недоуменно глядел по сторонам. Когда же появится обещанное счастье?

Меж тем взрослые продолжали оставаться за своим столом, уставленным изрядным количеством спиртного, и соревноваться в выдумывании тостов. Особенно преуспевал в этом сам хозяин, изощряясь в изяществе словесных оборотов. Наконец, он предложил выпить за свою музу. А, когда все повернули головы в сторону хозяйки дома, торжественно проговорил:

— За Гекату Суккубову, самую прекрасную женщину в мире!

Регина опустила глаза и попыталась спрятать раздражение за кривой усмешкой.

— Как? Вы не знаете, кто это? — продолжал Альберт. — Но ведь Глафира Сугубова известна всем в этом городе. Однако лишь мне одному, подчеркиваю, мне одному она открыла свое настоящее имя! Каждую лунную ночь, подчеркиваю, лунную, когда жена моя уже видит сны, ко мне приходит моя луноликая муза Геката Суккубова.

— Очень даже верим, — усмехнулся кто-то на противоположном конце стола. — Все знают, какой ты ловелас.

Регина незаметно переставила бутылку коньяка подальше от мужа и налила в его бокал гранатового сока. Нервно поправив бриллиантовое колье на крепкой шее, она с вымученной улыбкой предложила выпить за успех своего бизнеса.

Регина Луньева надеялась выглядеть сегодня неотразимо. И платье-то она заказала у лучшего модельера, и брови-то выщипала в лучшем салоне красоты, и драгоценности нацепила самые роскошные, и из волос соорудила на голове что-то умопомрачительное. Но рядом с облаченной в черное, почти совершенно естественной кареглазой нимфой Ириной, казалась расфуфыренной, размалеванной куклой.

Опорожнив бокал, Луньев недоуменно посмотрел на жену. Он не желал признаваться, что позволил оставить себя в дураках. Звонко грохнув бокал об пол, Альберт Евгеньевич воскликнул:

— Эх, толпа никогда не понимала гения!

Регина Григорьевна дернула мужа за рукав смокинга и бросила на него из-под старательно нарисованных черных дуг строгий взгляд своих быстрых, въедливых неопределенного цвета глаз. Этих глаз было почти не различить в тени длинных приклеенных ресниц, похожих на мохнатые паучьи лапки.

Приглашенная в гости свекровь, Вероника Георгиевна Луньева, в этот момент особенно оживленно беседовала с одной пожилой дамой. Она упорно делала вид, будто ничего особенного не происходит.

Из-за стола решительно встала теща, Клавдия Васильевна Сиволапова. Увлеченная одной из новомодных оздоровительных методик, она была здесь единственной, кто вообще не коснулся спиртного.

— Праздник-то, вроде, — детский. А для моего зятя — только повод налакаться до поросячьего визга, — проворчала она и с выражением самодовольной жертвенности добавила: — Все! Иду дарить радость детям!

Антоша поспешил ретироваться в предвкушении «радости», заключавшейся в слушании однообразных назидательных историй и игр под бдительным оком бабушки.

2

Убежав из столовой, Антоша принялся бродить по большому старинному дому, помнящему не одно поколение князей Сугубовых. Современные преобразования не до конца обезобразили дворянское жилище. Дух веков продолжал витать в этих стенах, скрипеть половицами, сгущаться тенями в углах, сквозить во взглядах князей и княгинь, богинь и чудовищ, глядящих со старинных картин.

Неведомо, сколько времени Антоша блуждал по дому. Вдруг на лестнице, ведущей в мезонин, он заметил полоску света, льющегося из-за неплотно прикрытой двери. За дверью слышались голоса. Один из них принадлежал маме. Оказывается, она уже успела покинуть столовую и оказаться здесь. Но, странно, Регина Григорьевна, всегда такая серьезная, собранная, теперь говорила раздраженно и даже плаксиво:

— Это ж надо! Набрался наглости притащить сюда и усадить за один стол со мной свою новую любовницу! Думает, я ничего о них не знаю! Говорит, эта краля похожа на изящную нимфу! А я, мол, толстая купчиха!

— Да, забей на все, Григорьевна! Выпей вот лучше, — говорил хриплый мужской голос.

Антоша заглянул в проем неприкрытой двери. На старом сундуке сидели, обнявшись, мама и ее шофер-телохранитель, огромный, как шкаф, дядя Саша. Перед ними стояла табуретка, застеленная газетой, на которой располагались бутылка водки, полбуханки хлеба, селедка и два граненых стакана. Регина Григорьевна, залпом опорожнив стакан, откусила от ломтя хлеба и размазала тушь по щеке.

— Скажи, Санек, я, что, правда, толстая? — Она, чуть не плача, глядела на телохранителя.

— Ты, Григорьевна, баба в самом соку. И не фига себя диетами изводить ради этого своего вшивого гения, — ответил Санек, положив руку на крепкую талию Регины, женщины, хотя и не хрупкой, но отнюдь не страдающей избыточным весом, а в сравнении с ним самим даже довольно стройной. — Не зря ведь на тебя и Толян запал, еще тогда, в девяносто первом! А ты помнишь, сколько за ним девок бегало?

— Да, Толян реальным пацаном был! — вздохнула Регина. — И погонялово имел подходящее — Свирепый. Царство ему небесное! Никогда его не забуду. Шикарное он мне наследство оставил!

— Так давай его помянем.

Выпили еще.

— Я те вот что скажу, Региш, — продолжал осмелевший телохранитель, облапив хозяйку потными ручищами. — Нашла ты после Свирепого какого-то придурка малахольного! Да теперь носишься с ним, как с писаной торбой! Из кожи вон лезешь, чтоб ему угодить! Всякие там культурные манеры осваиваешь, будь они неладны!

— Ничего ты не понимаешь, Сашка! — Регина высвободилась из его рук и принялась нервно шагать по комнате. — Я чувствую время. Кем бы я вступила в XXI век? Вдовой криминального авторитета Свирепого? Время таких, как он, прошло, и он вовремя ушел. А такого мужа, как мой нынешний, нигде не стыдно показать, хоть перед английской королевой! И сын мой похож на отца. То же лицо, та же походка, те же повадки барские. Только бы такой же сволочью не вырос!

Регина снова давилась слезами. Саша подошел и еще крепче обнял ее.

— С настоящим мужиком, небось, не ревела бы.

— Хочешь сказать, я с Толяном не ревела? — Регина подняла заплаканные злые глаза. — Может, оттого и не ревела, что боялась лишний раз голос подать. Только по ночам в подушку плакала! Я же с ним в вечном страхе жила! Никогда не знала, чего от него в следующую минуту ожидать. То ли золотом осыплет, то ли пристрелит. Помнишь, каким он злющим иной раз домой возвращался? Поистине Свирепый! Однажды попала ему под горячую руку, так он мне два зуба выбил. Во, гляди. — Она указала пальцем на два золотых зуба в верхнем ряду.

— Так он же потом сам на золотые раскошелился, — возразил Сашка.

— Вот уж радость-то! — Регина истерично расхохоталась.

— А с красавчиком этим, стало быть, больше радости?

— Ему я, по крайней мере, сама по морде даю за каждую измену.

— Во-во, — подтвердил Сашка. — Потому и ищешь нарочно, как бы застукать с какой бабенкой, чтоб гнев свой выместить.

— А разве нет в моем сердце гнева?! Или мало в нем горечи?! — воскликнула Регина. — Ведь и Свирепый, законный мой муж, которого я любила, как никого другого, изменял мне не меньше. А я слова поперек сказать не смела. Разве я не знала, что он в баню со шлюхами ездил? Да он даже не скрывал. Ведь он это и за измену-то не считал. Так, разрядка. Вот, когда я в ресторане с его приятелем потанцевала — вот это измена! За это надо было меня последними словами бранить и пушкой перед носом размахивать. — Регина размазала смешанные с тушью слезы по щекам и усмехнулась. — Ну, ничего, зато теперь я сама себе хозяйка. И нынешний мой — вот у меня где. — Она показала сжатый кулак.

— Регина, — прошептал вдруг Сашка ей в самое ухо, делая неожиданное открытие, — да ведь ты за это и любишь своего красавчика. За это и прощаешь ему все. Он ведь точно дитё твое!

— Прощать или не прощать человека можно, — возразила она. — А это разве человек? Кобель породистый, и больше ничего. Потому и спроса с него, как с человека, нет. Говоришь, он для меня дитё? Ошибаешься, Санек. Он для меня — красивое домашнее животное.

— Что ж ревешь тогда по домашнему животному?

— Да пошел ты, Сашка, знаешь куда?! — оборвала Регина. — Хорош мне в душу лезть. Можно ведь хоть раз в жизни забить на все и конкретно оторваться!

Резким взмахом она сбросила с ног узкие туфли-лодочки так, что они отлетели в разные углы комнаты, и хлебнула еще водки.

Продолжавший подглядывать Антоша догадался, что сейчас разыграется нечто, похожее на те фильмы, которые ему запрещалось смотреть. Или на те сцены с участием отца и нескольких девиц, которые он беспрепятственно много раз наблюдал в замочную скважину. Особого интереса к тайнам взрослых Антоша уже давно не испытывал. Так что он не был огорчен, когда услыхал знакомый приторный голос, звавший его по имени.

В коридоре показалась Клавдия Васильевна с детской курточкой в руках.

— Кто еще порадует нашего Тосика, кроме бабусечки! — слащаво проговорила она, одевая внука.

3

Спускаясь по парадной лестнице с мраморными перилами, мимо висящих вдоль нее старинных картин, бабушка и внук столкнулись с поднимавшимся Луньевым-старшим. Вернее сказать, его, еле передвигавшего ноги и бормотавшего что-то бессвязное и напыщенное, вели под руки две молоденькие горничные. Альберт Евгеньевич начал вдруг упираться. Стал доказывать, что с представителем древнего аристократического рода и гениальным поэтом так обращаться нельзя. Тогда одна из девушек вкрадчиво прощебетала:

— Ваше сиятельство, вам пора в постельку.

Все в этом доме знали: стоит лишь назвать хозяина сиятельством, как с ним можно делать все, что угодно.

— Альберт Евгеньевич, — добавила вторая горничная, — вам надо восстановить силы, чтобы снова радовать нас, ваших читателей, своими стихами.

Разговор о поэзии, которую хозяин дома забросил несколько лет назад, были еще одним способом воздействия на него.

— В постельку — это прелестно, мои кошечки, — уже благодушно сказал Луньев, хлопая одну горничную по заду и обнимая другую. — Надеюсь, вы обе составите мне компанию.

— Потаскун! — воскликнула спускавшаяся навстречу теща. — Хоть бы ребенка постыдился! А вы, шлюшки, — обратилась она к горничным, — завтра же обе будете уволены.

4

Во время этих препирательств Антоша не отрывал глаз от одного из портретов. На нем была изображена дама в бордовом платье с глубоким декольте. Разумеется, шестилетнего мальчика привлекла не красота ее мраморного бюста или черных, как смоль, локонов, ниспадавших на белые покатые плечи. Ускользнула от его внимания и аристократическая бледность лица, на котором кроваво-алым пятном сияли чувственные губы, изогнутые в иронической улыбке. Остались незамеченными и прямой нос с изящно выточенными кокетливыми ноздрями, и величавые дуги черных бровей, и острый надменно приподнятый подбородок, и высокая увитая бриллиантами шея. Внимание Антоши привлекли большие, миндалевидные, чуть раскосые бездонные, словно два омута, темно-фиолетовые с загадочной поволокой глаза дамы. Они были полуприкрыты веками. От этого взгляд делался одновременно томным, равнодушным и надменным.

Антоша сразу понял, что глаза эти в своей темно-фиолетовой бездне таят знание всего и вместе с тем пустоту, знание того, что все есть пустота, и неутолимую муку от этого знания. В них было страшно смотреть, но и оторвать взгляд не хватало сил. Портрет княжны Глафиры Сугубовой являлся для Антоши зеркалом самых мрачных тайников его собственной души.

— Опять загляделся на эту ведьму, — прервала Антошино созерцание бабушка. — Разве не слыхал ее историю?

Антоша много раз слышал о том, как княжна Глафира застрелилась в своем будуаре. Слышал он и разные версии причин ее самоубийства, которые с увлечением рассказывали в доме. Ему ничего не говорили слова «разорилась», «стала жертвой интриг», «лишилась чести», «связалась с масонами».

Почему-то Антоша твердо знал, что лишь он один понимает причину, побудившую княжну добровольно уйти из жизни. Пусть он не мог сформулировать своего понимания, но ему была ведома неизъяснимая, пронизывающая все, скука.

Он также был уверен, что и княжна Глафира, в отличие от всех окружавших его людей, смогла бы его понять. Поэтому он и не особо боялся призрака, о котором шептались домочадцы. Антоша даже мечтал когда-нибудь встретиться с ним в темных таинственных коридорах этого дома.

— Неужто не знаешь, внучек? — продолжала бабушка. — Вредно ведь на нее долго смотреть. Она, хоть и портрет, но сглазит, не успеешь оглянуться. Ведьма же! И так, вон какой бледненький ходишь, точно сам привидение. А все от того, что часами на эту княжну смотришь, как и папаша твой непутевый. Она ведь, ведьма эта проклятая, и его околдовала. Зачем мы только его послушали и дом этот заколдованный купили?!

— А малец-то у них и впрямь, — чуть слышно шепнула одна горничная на ухо другой, — не в мать, не в отца, а будто от привидения родился.

5

Бабушка вывела внука через арку, украшенную воздушными шарами на аккуратно подстриженную лужайку. Посередине красовалась яркая, словно с открытки, клумба. Звучала музыка.

В это время специально приглашенная клоунесса с косичками, в коротком платьице и полосатых гольфах, похожая на большую девчонку, уже выстроила всех маленьких Антошиных гостей для игры в «кошки-мышки». Затем последовали «разрывные цепи». Дети, в отличие от клоунессы, бегали похожие на маленьких взрослых — в смокингах и вечерних платьях.

Невольно Антоша ловил себя на мысли, что всякий раз ждет окончания одной игры и начала следующей. Общая веселость мальчишек и девчонок ему не передавалась. Он был, как всегда, задумчив и чуть заторможен. Бабушка, по своему обыкновению, приписывала это плохому аппетиту и слабому здоровью.

Впрочем, несколько раз Антошу удалось втянуть в общую суматоху и даже заставить смеяться за компанию со всеми. Но и сквозь собственный смех Антоша понимал, что даже сейчас, в эту, казалось бы, самую блаженную минуту, он все равно скучает. Скука томила сердце вовсе не от отсутствия впечатлений или общения. Она являлась перманентным состоянием этого Антоши Луньева.

За играми последовало катание на пони. Потом детей повели к ожидавшему их огромному батуту, изображавшему сказочную крепость, и к мерцавшей огоньками переносной карусели. Наконец, бабушка собственноручно вынесла из дома большой надувной мяч в виде земного шара, который, по ее мнению, должен был привести внука в восторг.

В самом пылу игровой суматохи, мальчишеских криков, девчоночьего веселого визга Антошу снова посетила его неотвязная, с садистским упорством преследующая мысль: «Есть мяч, есть лужайка, есть дети, есть бабушка, есть клоунесса, есть пони, есть батут, есть карусель, есть игра… А где же счастье?»

Вернул Антошу к реальности лишь угодивший ему в физиономию мяч, брошенный Сережкой Голенищевым, сыном соседа-банкира.

6

Наконец, феерический праздник с играми, смехом, музыкой, застольем, фейерверком завершился. Антоша сидел в своей кроватке под бирюзовым балдахином и недоуменно глядел на няню.

— Это все?

— Пора спать, Антошечка.

У Антоши появилось чувство, будто его обманули.

Няня оставила в детской приглушенный свет пестрого фонарика, струящийся разноцветными лучами. Зеленые, желтые, малиновые, фиолетовые блики, хаотически смешиваясь с причудливыми тенями, растворили в себе обычные очертания предметов.

С недосягаемого верха стеллажа, наполненного игрушками, смотрела огромная пантера. Ее подарила сегодня одна дальняя родственница. У этой грациозной большой кошки была мягкая шерсть из черного бархата и блестящие раскосые глаза, похожие на глаза таинственной княжны с портрета. Антоша сразу заметил это сходство. В княжне Глафире было что-то кошачье. А пантера сейчас иронически улыбалась ему, точь-в-точь, как дама с портрета.

— Ты пытался схватить счастье руками? — словно спросила она.

— Папа сказал, что счастье — это призрак. А мама сказала, призрак — это то, чего взаправду нету. Вот и няня всегда говорит: «Нет в жизни счастья!».

— А если нет, как же ты его схватишь руками? — снова промурлыкала пантера.

— Я могу схватить руками эту машинку, этого мишку, — пустился в дальнейшие рассуждения Антоша, — фонарик, занавеску, стол. Даже до тебя могу дотянуться. А счастье?..

Черная пантера еще сильнее скривила губы в загадочной усмешке. И счастье представилось Антоше чем-то запредельным, вечно желанным и вечно ускользающим. Оно походило на причудливый узор, создаваемый неровным светом фонарика. Мудрый взгляд пантеры выражал очевидную безысходность.

Но Антоша все еще не желал сдаваться.

— В жизни есть много хорошего, — продолжал он. — Мороженое, конфеты, батут, — он вопросительно посмотрел на собеседницу и по ее взгляду понял, что перечисленного недостаточно. — Где-то есть даже ковер-самолет, шапка-невидимка…

— Но разве это счастье?

— Нет, — честно ответил Антоша.

Он знал без доказательств, чувствовал всем своим нутром, что счастье — это фикция, притягательное слово, за которым ничего не стоит. Цинично-невозмутимый мурлычущий голос озвучил то, в чем Антоша боялся признаться даже себе самому:

— Счастья нет нигде, никогда и ни для кого, даже на единое мгновение. Его нет вообще. Нет потому, что и быть не может. Есть только сплошная нескончаемая скука.

— Скучают все, — согласился Антоша. — Все мальчики и девочки, дяди и тети, собаки и кошки, мухи и бабочки.

— Да, но они не признаются в этом. А ты признался мне, мой мальчик. Теперь мы друзья, ведь у нас есть своя тайна.

…Утром здравомыслящая и не верящая в привидения Наталья Аристарховна силилась понять, каким же образом мягкая игрушка была низвергнута с самого верха стеллажа, до которого ребенок никак не мог дотянуться. Но Антоша ничего не ответил на расспросы няни.

Едва проснувшись, он, молча, взялся за кубики. Собрав завораживающее слово «счастье», Антоша долго не мог оторвать от него глаз. Искоса он бросал взгляды на грациозно лежащую в углу детской черную пантеру. А та тихо посмеивалась над ним.

А тем временем на другом краю того же города в приземистом ветхом домишке искал счастья другой мальчик — родной брат Антоши Луньева.