Ангелы, демоны, странники. Роман

Татьяна Кутикина

Одни обходят этот дом стороной, других влечет к нему неодолимой силой, третьи приобретают его в собственность. А причина одна – в доме обитает привидение – прекрасная княжна из 18-го века, способная подарить целый мир или затянуть в лунную бездну.Что принесет встреча с демонической княжной Антону и Мстиславу – братьям по отцу с такими разными судьбами?Меж тем оба влюблены в жизнерадостную и взбалмошную Агнию, ставшую ангелом-хранителем для них обоих. Но и Агния всю жизнь ищет своего ангела.

Глава 8

Изгой и его ангел

С первых же своих шагов среди людей он почувствовал, а затем и ясно осознал себя существом отверженным, оплеванным, заклейменным. Человеческая речь была для него либо издевкой, либо проклятием. Подрастая, он встречал вокруг себя лишь ненависть и заразился ею.

Виктор Гюго. Собор Парижской Богоматери

А дети, как известно, не ведают, что творят. Дети даже не осознают, что причиняют кому-то боль. У них нет сострадания.

Стивен Кинг. Кэрри

1

Пятиклассник Стива Казематов сбежал со ступенек школьного крыльца и опрометью помчался домой. Можно сказать, что в эту минуту он был счастлив. В звонких ручьях, лужах и на редких клочках высохшего асфальта играли веселые блики апрельского солнца, предвещая скорые летние каникулы. Это было возможностью на целых три месяца забыть о ненавистной школе.

Впрочем, сегодняшний учебный день Мстислав мог бы назвать сравнительно благополучным: никто не истоптал его куртки в раздевалке, не спрятал его сумки, не изорвал его тетрадей, не подставил ему сломанного стула.

Лишь на большой перемене Иголкина и Синицына задумали, по своему обыкновению, «подонимать» изгоя 5-го «А». Они подсели к Казематову с двух сторон и, пересмеиваясь, начали выплескивать на него все свое остроумие. Последнего, впрочем, хватило лишь на заданный издевательским тоном вопрос, о чем их одноклассник думает.

— Какой-то ты у нас сегодня задумчивый… — ехидно произнесла Иголкина.

— Отрешенный, — добавила Синицына, вспомнив услышанное на уроке литературы замысловатое слово.

— Ну, признавайся, Казематов, о чем задумался? — не унималась Иголкина, — Может, ты против нашего класса что замышляешь?

— Признайся, Стивочка, мы никому не расскажем, — издевательски доверительно прощебетала своим нежным голоском Синицына.

— О жизни думаю, — буркнул Мстислав, чтобы те отвязались, но не тут-то было.

Ответ этот обеих необычайно рассмешил, как рассмешила бы, пожалуй, любая фраза, слетевшая с губ их несчастного одноклассника.

Ведь этот светловолосый, худенький, низкорослый мальчик с узкими плечами, чуть заметным горбом между лопаток и грустными серыми глазами слыл не только первейшим в школе уродом, но и дурачком. Такое амплуа нисколько не зависело от получаемых отметок. Если уж имидж привязался к тебе в детском коллективе, то его не соскоблишь и ножом. Все потуги доказать, что ты не «верблюд», а такой же, как все, человек, приводили только к новым насмешкам. Любое слово или действие Мстислава Казематова — правильное или неправильное, умное или глупое — служило лишь поводом повеселиться.

Вот и теперь под ехидные смешки по классу пробежало: «Квазимодо думает о жизни! Квазимодо думает о жизни!»

— О жизни на Марсе, — сказал кто-то, вызвав всеобщий хохот.

— Я знаю! — вмешался возникший вдруг в центре собравшейся толпы высокий чернобровый красавчик Антошка Луньев. — Этого мутанта заслали к нам космические пираты. А размышляет он сейчас о звездных войнах.

Звонок на урок истории помешал юному красавцу развить свои идеи.

На следующей перемене перед уроком геометрии все принялись увлеченно показывать друг другу принесенные из дома различных конструкций циркули. Вдруг кому-то пришло в голову посмотреть, что за чертежный инструмент у «Квазимодо». Циркуль Казематова оказался самой примитивной, допотопной, принадлежавшей еще его матери, поржавевшей «козьей ножкой» со вставленным в нее жалким огрызком карандаша.

Этот предмет стал с насмешками передаваться из рук в руки, с ироническими ухмылками разглядываться. Постепенно мучители вошли во вкус. Они решили развлечься наблюдением за тем, как Стива метался по классу за своим циркулем. Предмет всякий раз оказывался в новых руках, пока, наконец, не был вышвырнут в форточку первым хулиганом класса Андрюхиным.

Мстислав находился на грани нервного срыва. Со всех сторон он был окружен ехидными гримасами и издевательскими возгласами: «Квазимодо разъярен!»; «Это становится интересным!»; «Посмотрим-посмотрим!» Не помышляя рассчитать силы, Мстислав бросился на Андрюхина. Но в следующую секунду он после внушительного удара в челюсть шлепнулся на пол под общий дружный хохот. Вообще, 5-й «А» был необычайно дружным классом.

Собственно, этими двумя инцидентами и исчерпывались злоключения сегодняшнего учебного дня.

Теперь предстояло, не попадаясь на глаза никому из одноклассников, благополучно добраться глухими закоулками до дома. Ведь Мстислав не хотел получить очередной пинок или затрещину или быть обсыпанным кусками грязи. Да и просто уже невыносимым казалось выслушивать очередную порцию оскорблений, в изобретении которых так изощрялись эти «дружные и веселые» мальчишки и девчонки.

2

Наконец, за развесистыми тополями, уже подернутыми зеленой дымкой, показался ветхий домишко барачного типа с покосившейся крышей. На душе стало немного легче.

Предстояло только держать ответ перед матерью за потерянный циркуль. Если она окажется пьяной, то весь воспитательный процесс ограничится бурной поркой. Ремень будет летать над светловолосой головой Стивы, сыпля не рассчитанные удары по спине, груди, лицу. В эти минуты на сына словно выплескивалась вся горечь, накопившаяся в женской душе… или вся горечь выпитого.

Если же вдруг, по случайности, Стива застанет мать трезвой, то будет вынужден выслушивать бесконечные жалобные причитания. Родила, мол, она на свет никому не нужного урода, чудище болотное, и мыкается с ним целый век, и лучше б глаза ее его не видели. Этот монолог как всегда прервет вернувшийся под вечер развеселый материн сожитель дядя Коля, поставив на покосившийся стол долгожданную бутыль самогона.

А, возможно, будет тот редкий случай, когда мать, охваченная нахлынувшей вдруг жалостью, примется настойчиво расспрашивать сына, бьют ли его в школе, дразнят ли, какими словами обзывают. Станет требовать от Стивы воспроизведения в деталях всей картины его унижений.

Но Мстислав всегда оказывался слишком гордым, чтобы признаться, до какой степени втоптан в грязь своим 5-м «А». В таких случаях он ограничивался односложным: «Все нормально. А синяк под глазом, потому что упал», — и спешил удалиться в свою каморку за печью.

3

Находясь в школе, Стива беспрерывно испытывал чувство напряженного страха. Он не знал, в какую минуту, с какой стороны какой ожидать подлости. Все часы учебы Стива жаждал лишь одного — скорее вырваться из этого ада.

По возвращении домой на смену страху всякий раз приходила злоба. Как же он их всех тогда ненавидел! «Супермена» Андрюхина, богача Луньева, красотку Синицыну и всех-всех. И себя самого ненавидел за трусость.

Сколько раз в отчаянии он замышлял схватить в школьной столовой кухонный нож, ворваться с ним в класс, увидеть испуг в глазах врагов и начать орудовать ножом во всех направлениях. Резать всех, кто попадется под руку, чтобы ненавистная кровь хлынула на стены, на пол, на парты. Метаться со страшным, сверкающим острием во все стороны, пока не скрутят руки. А там уж — будь что будет… И всякий раз вечная проклятая трусость мешала осуществлению этого отчаянного плана.

Но Мстислав Казематов не переставал лелеять мечту о том, как когда-нибудь восторжествует над ними всеми. Не важно, кем он станет: императором, завоевателем, главарем мафии, или действительно откроется тайна о его инопланетном происхождении. В грезах своих он видел всех этих мерзких тварей, не различивших в нем человека, у своих ног.

Главное — выжить. Стиснуть зубы и пережить эти страшные школьные годы, когда изо дня в день словно спускаешься в преисподнюю. Выжить и сохранить силы для мести.

4

Наверно в каждом классе есть свой изгой, предмет насмешек и издевательств. Часто со стороны не понять, чем же вызван его столь злосчастный имидж. Дети — страшные консерваторы. Все, выходящее за рамки нормы, то есть посредственности, за рамки того образа, который навязан «правильным» взрослым миром посредственностей, вызывает в детской стае иррациональную ненависть. Нередко предметом этой ненависти может стать вполне обычный с виду ребенок, но внутренне — человек не от мира сего. Дети чутко улавливают даже малейшее отклонение от образа заурядности.

В случае же со Стивой Казематовым ненависть была, если можно так выразиться, вполне «обоснованной». Когда в начале учебного года, сразу после смерти бабушки Мстислав переехал из Камышовки в Золовск и поступил в эту школу, на медосмотре пришлось обнажить перед всеми свою тайну. С тех пор она перестала быть тайной. Дети, преодолев первоначальный испуг перед двуглавым мальчиком, а, возможно, и мстя за этот испуг, не сговариваясь, стали относиться к новому однокласснику, как к чуждому всем им существу, которое следует подавить.

Что же касается учителей, то их стремлением стало — вообще не замечать существования необычного школьника.

Это, впрочем, нисколько не говорило об их жестокосердии. Все они, напротив, были дамами самыми гуманными, всегда стремящимися к справедливости. Какие только разбирательства они не устраивали, случись вдруг одному школьнику подраться с другим или пропасть чьей-то шапке в раздевалке. Как же искренно они клеймили порок, призывали к дружбе и взаимовыручке.

В тех же случаях, когда дети всей гурьбой принимались третировать несчастного Стиву, учителя ограничивались лишь парой сухих фраз о необходимости прекратить хулиганство.

Это напоминало то, как иная телезрительница льет слезы над разлукой героев в любимом сериале, а через минуту, услышав в новостях о многочисленных жертвах катастрофы, раздраженно нажимает на кнопку переключения — горя такого масштаба она уже не способна вместить. Так и Мстислав со своими бедами не вписывался в диапазон тех проблем, что воспринимались учительницами.

Похоже, что своим видом он даже оскорблял их эстетический вкус. Для них было бы лучше, если б его, такого «монстра», «мутанта», «чудовища из фантастических фильмов», не существовало бы вовсе.

5

Однако был на земле человек, которому приходилось еще тяжелее, чем Мстиславу. Призрак семьи Казематовых не значился ни в каких документах, нигде не был прописан, кроме как в теле своего брата, не нуждался в получении образования, хотя ежедневно был вынужден посещать то адское место, что именовалось школой. Нередко, вернувшись с занятий, Стива, чуть не плача, обнаруживал на нежном личике под своими ключицами синяки или следы кровоподтеков. Полупризрачный человечек был еще более беззащитным, чем он сам.

Когда это существо становилось прямым объектом нападок, Мстислав готов был драться за него до последней капли крови. Случалось, что какой-нибудь мерзавец-одноклассник требовал от него показать «свою вторую рожу». «Гады! — хотелось кричать Стиве. — Это же лик моего ангела!» Или вдруг кто-нибудь норовил ударить побольнее под ключицами. Уж тогда — откуда только сила появлялась — рассвирепев, Мстислав мог раскидать пятерых мальчишек. Ведь он защищал самое дорогое и близкое существо.

Однажды детям все же удалось одолеть Мстислава. Они подкараулили его в раздевалке, набросились всей оравой, зажали в самом дальнем углу и сорвали сначала свитер, а затем — футболку. Весь класс горел желанием внимательно разглядеть вблизи то, что однажды было увидено мельком и на расстоянии.

Но вдруг эти бойкие мальчишки и девчонки все, как один, замерли, вытаращив глаза, в которых отразился ужас. Дети отлично знали, что перед ними откроется, но зрелище их все равно шокировало. Вид крошечной, размером с бильярдный шар, но живой головы, вросшей в мальчишеское тело, был страшен. Взгляд все осознающих голубых глаз, глядящих из груди Мстислава, показался жутким, невыносимым. Ни слова не говоря, хулиганы бросились врассыпную.

6

Два человека, заключенные в одном теле, были самыми близкими друг другу существами и в прямом, и в переносном смысле. Сначала их общение протекало в безмолвии, но взаимопонимание присутствовало всегда. Научившись произносить первые слова, Стива сразу же стал обращаться к своей второй голове, называя ее просто «ты». А в семь лет губы на его груди раскрылись и чуть слышно промолвили свою первую фразу:

— Меня зовут Ангелина.

— Откуда ты знаешь? — встрепенулся Стива, удивившись, что его вторая голова умеет говорить.

— Ангелы сказали. Я часто вижу ангелов. Я твоя сестра.

Одинокий Стива несказанно обрадовался появлению сестры, с которой можно будет вести беседы.

С того дня они еще больше сблизились. Ангелина единственная любила и понимала Мстислава. И только для нее он не был уродом.

Чтобы пообщаться с сестрой, глядя друг другу в глаза, Стива раздевался до пояса и садился перед зеркалом. Голубые глаза на крошечном личике светились наивной чистотой. Они всегда были широко открыты и с восторженным удивлением жадно разглядывали все вокруг. И это объяснимо, ведь почти вся жизнь бедняжки Ангелины протекала во мраке.

Нередко сестра желала полюбоваться закатом во время вечерней прогулки по пустынным городским окраинам. Она просила брата расстегнуть рубашку. Тогда в глазах ее искрились огоньки.

Еще ей нравился вид заброшенного парка — излюбленного места их уединенных прогулок. Стива забредал в самую чащу. Ангелина подолгу не могла оторвать взгляда от живописного заросшего пруда, в котором цвели восхитительные водяные лилии. Голубые глаза тогда отражали умиротворенность созерцаемого ими пейзажа.

Но наибольший восторг Ангелине приносили те минуты, когда в ясную погоду брат ложился на спину среди цветущего луга. Тогда ее ангельский взор, словно живую воду, жадно впитывал чистую небесную лазурь и сам становился бездонным.

Повзрослев, Мстислав научился и без зеркала видеть глаза сестры, и без слов чувствовать ее душу.