Когда мы танцевали на Пирсе

Сэнди Тейлор, 2017

Брайтон, 1930. Морин О'Коннелл с самого детства была влюблена в парня, живущего по соседству. Она верила, что однажды они будут счастливы с Джеком. Как же она ошибалась… Ее беззаботная юность закончилась с наступлением войны. Несчастная любовь и семейная трагедия заставили Морин рано повзрослеть.

Глава десятая

Виноватая перед Нельсоном, я с тех пор всячески выказывала ему дружелюбие. Догадалась, что Джек дорог Нельсону не меньше, чем мне. Одной из любимых забав у мальчиков была игра в шарики. Иногда они делали нам с Брендой одолжение — разрешали тоже поиграть. У нас шариков не было, и Нельсон уступал мне свои, причем самые красивые, и учил меня правилам игры. Чем больше я с ним общалась, тем больше убеждалась, что он очень хороший. Нет, конечно, до Джека ему далеко, с Джеком вообще никто не сравнится, но Нельсон добрый и не затаил на меня обиду, что, без сомнения, сделал бы любой другой мальчишка. Придя в церковь, я ставила две свечки — как и раньше, за песика, раздавленного лошадью молочника, а теперь еще и за Нельсона. Джек был у нас заводилой, мы с Нельсоном ему в рот глядели. Моника тоже прониклась к Нельсону. Мне даже стало казаться, что Нельсон ей больше по сердцу, чем Джек. Может, они с Моникой поженятся, когда вырастут. Это было бы здорово — я и Джек, Моника и Нельсон, мы бы поселились в одном доме и дружили бы всю жизнь.

Выяснилось, что Джек и Нельсон — ровесники и они всего на год старше нас с Моникой, а я-то думала, Джеку больше лет. Ни у того ни у другого не было ни братьев, ни сестер — наверно, поэтому они и подружились. Нельсон однажды сказал, что Джек ему все равно что родной брат. Меня досада взяла. Впрочем, узнав Нельсона поближе, я перестала ревновать.

Интересно, думала я, сколько у нас с Джеком родится детей? Моника говорила, ей хочется двоих — мальчика и девочку и чтобы мальчик непременно был старшим. Я заранее выбрала имя для дочери — Маргарет Роуз, в честь принцессы, которая только-только появилась на свет. А Моника сказала, что свою дочь назовет Элизабет Александра Мария — ведь если выбирать из двух принцесс^[8], то, конечно, старшая куда предпочтительнее. Я помалкивала, а про себя прикидывала: нет, такое громоздкое имя хорошо только для особы королевских кровей. Живешь ты, к примеру, во дворце, у тебя полно слуг, нарядных платьев и прочего — пожалуйста, зовись на здоровье Элизабет Александрой Марией. А вот если твой дом в Качельном тупике, с этаким имечком тебя засмеют. Да что там, его и не выговорит никто. Вот так притязания, оказывается, у нашей Моники! Это словечко — «притязания» — я подцепила у лавочника. Очень оно мне нравилось. Лавочник, мистер Чу, употребил его по отношению к одной нашей соседке: вот, мол, притязания у дамочки — курорт Брайтон ей негож, она отдыхает исключительно на острове Уайт.

Имена-то мы своим будущим детям выбирали, а вот как эти самые дети получаются, у нас с Моникой не было ни малейшего понятия. Одна девочка из нашего класса, Ширли Грин, утверждала, что малышей приносит аист. Едва ли, думали мы: уж наверное, мы бы хоть разок заметили над пирсом аиста с младенцем в клюве. И тогда обязательно сообщили бы полисмену. Руфь Уоткинс располагала другими сведениями — будто бы детей в больнице раздает сиделка, причем они у нее расфасованы по черным мешкам. Допустим. Тогда как бедняжки умудряются не задохнуться? По версии Кристины Уорд, чтобы забеременеть, достаточно поцеловаться с мальчиком. Чушь! Если бы так, за Джули Бакстер бегал бы уже целый выводок малышей. Впрочем, рассудили мы с Моникой, без мальчиков тут все же не обходится. Вопрос: каким именно образом они причастны к деторождению? Спрашивать святых сестер бесполезно — что они могут знать, они ведь сами бездетные! Даже сестра Мэри Бенедикт, которая с виду точь-в-точь артистка, — и та явно не знает. Оставалось строить догадки.

— Ты бы, Морин, спросила своего папу, — однажды посоветовала Моника. — Он бы тебе врать не стал.

А ведь это дело, подумала я: папа всегда правдиво отвечает на любые мои вопросы. И вот я дождалась дня, когда мы с папой и Брендой пошли на прогулку. Собралась с духом и выпалила:

— Папа, скажи, откуда берутся дети?

Папа как раз курил. От моего вопроса он неудачно вдохнул дым и жестоко закашлялся. Я даже испугалась, что он вовсе задохнется.

— Кто-кто берется, Морин? — наконец вымучил папа.

— Дети. Младенцы.

Папа поскреб в затылке, и волосы у него стали дыбом — он забыл про маргариновую смазку.

— Видишь ли…

— Я знаю про младенцев! — заявила вдруг Бренда.

— Ты? Не может быть!

— А вот и может.

— Ну и откуда они берутся?

— Сестра Мэри Бенедикт говорит, что детей посылает сам Господь, потому что они — Его благодать. Сестра Мэри Бенедикт наверняка знает, она же Господу Богу — жена.

Папа выдохнул с облегчением:

— Это истинная правда, доченька.

А меня объяснение Бренды не удовлетворило. Господь посылает, ха! Нет, здесь всё куда сложнее. И я непременно выясню что да как.

— Ладно, Бренда, допустим, ты права. Но ведь как-то же младенец попадает к маме в животик?

— Бог вдувает его через соломинку, — не моргнув глазом, выдала Бренда.

— Глупости, — отрезала я.

— Ничего не глупости. Верно, папа?

— Кто тебе это сказал, милая?

Бренда прикусила губу:

— Не знаю.

— Потому что это чепуха, — объявила я.

Бренда не сдавалась:

— Ну а как, по-твоему, они в животик попадают? Как?

— Я пытаюсь выяснить. Уже давно выяснила бы, если б ты хоть на минутку закрыла рот.

Теперь мы обе буравили папу глазами. Он молчал, и мы в один голос воскликнули:

— Ну папа!

Он присел на корточки и стал возиться со шнурками ботинка — будто все никак не мог правильно их завязать. Наконец откашлялся и говорит:

— Вы лучше у мамы спросите, девочки.

— Сам знаешь, что она не ответит. Ведь не ответит, а, папа?

— Ну-ка напомните папе, сколько вам лет?

— Мне почти девять, — сказала я.

— А мне скоро семь, — похвасталась Бренда.

— Вот стукнет тебе шестнадцать, Морин, тогда и спросишь.

— ШЕСТНАДЦАТЬ!

— Да, не меньше.

— Значит, это что-то запутанное, про младенцев? — рассудила Бренда тоном столь серьезным, что мы с папой так и прыснули.

— Да, родная, очень-очень запутанное.

— Так я и думала, — мрачно подытожила Бренда.

Папа вдруг пустился бежать.

— Айда за мной, девочки! Будем скатываться со склона!

Ну и вот, этим мы полдня и занимались вместо того, чтобы выяснять насчет детей.

* * *

Позднее мы с Моникой сидели рядышком на качелях.

— Знаешь, я спросила папу, а он обещал рассказать, когда мне стукнет шестнадцать. Только я все равно не верю ни в аиста, ни в сиделку с черными мешками.

Моника перестала раскачиваться, откинула свои рыжие косы и говорит:

— Мне кажется, в этом деле без пиписки не обходится.

Я даже лицо прикрыла ладонью — так мне стало гадко.

— Ты правда так думаешь?

— Да, Морин.

— Но с чего ты это взяла?

Моника почти улеглась на качелях. Теперь ее косы едва не подметали землю.

— Просто мозгами раскинула.

— Я никогда не видала пиписки.

— А я видала.

— Да ну?

— Я видала братишку голеньким, когда он был со-всем малыш.

— Ну и на что она похожа?

— Она… она похожа… — раздумчиво начала Моника.

Я ее оборвала:

— Слушай, мы еще не ужинали, так что ты лучше пока не рассказывай.

— Как знаешь.

— По-моему, нам про это еще гадать и гадать, Моника.

— Точно, Морин.

Отныне я, когда смотрела на Джека, думала только про то, что пиписка имеется и у него. А ведь был еще Нельсон. И папа, и дядя Фред, и дядя Джон, и молочник, и угольщик, и лавочник; кого ни возьмешь — у каждого пиписка! Бренде я ничего не говорила — не надо ей про такое знать, она еще маленькая. Ладно хоть нам с Моникой хватило ума не спросить о младенцах святых сестер!

Примечания

8

Речь идет о дочерях короля Георга VI, который на момент повествования носил титул принца Альберта, герцога Йоркского. Его младшая дочь, Маргарет Роуз, родилась 21 августа 1930 г., а старшая, нынешняя королева Великобритании Елизавета II, — 21 апреля 1926 г.