Замок Альбедо

Стелла Фракта

В разгар гоночного сезона на механика чемпионской команды совершено нападение, впереди – Гран-при на японской трассе. Механик – агент британской разведки под прикрытием, его заклятый враг – русский шпион, вернувшийся с того света, чтобы отомстить. Сила мечты, технологии будущего автомобильных корпораций, алхимики, Поэты и лжецы встретятся вновь, чтобы сыграть в опасную тайную Игру – на виду у всего мира.Второй этап великого делания, альбедо, продолжение романа «Невероятный шпионский детектив».

5. Не шевелись

[Япония, Токио, Тюо]

Кровать в номере отеля Мандарин Ориентал на тридцать шестом этаже башни Мицуи в центральном районе Токио была с жестким, упругим матрасом. Ричард предпочитал такие матрасы воздушным перинам — в которых иной раз можно утонуть, — однако на этот раз лежать было больно. Он отсидел себе в самолете всю задницу, поясница ныла, словно ему было не тридцать шесть, а все восемьдесят… Он со вздохом опустился на постель и откинулся на подушки, растянувшись по диагонали, пытаясь снять ботинки, упираясь одной ступней в другую.

Александра шикнула на него и перехватила задранную над кроватью ногу, Ричард пересилил желание сопротивляться — и позволил ей стащить с него обувь. Следом были сняты носки, джинсы, футболка — уже без кровавого пятна на левой стороне живота.

Двигаться не хотелось, ничего не хотелось.

Был полдень по местному времени, веки саднило, он устало тер глаза, тщетно пытаясь прогнать сонливость. Сейчас он сходит в душ — и взбодрится… Надо только доползти до душа.

Он лежал и смотрел в потолок, собираясь с силами, Александра стояла у панорамного окна с видом на Токийское небесное дерево, самую высокую во всем мире телебашню, обнимая себя за плечи.

Она обернулась.

— Сходить с тобой в душ?

Ричард растянул губы в улыбке, ему пришлось запрокинуть голову, чтобы видеть ее лицо.

— Да.

Он скучал по ней — а долгожданное воссоединение было нелепым и скомканным. Если бы не эта проклятая рана, он бы занялся с ней сексом прямо в самолете — раз уж дома не получилось, потому что им нужно было торопиться.

Александра подошла ближе, не сразу опустилась на постель. Ричард, в свою очередь, продолжал лежать, глядя на нее снизу вверх.

Он протянул руку.

— Все, что хочешь — но только без глупостей, — сказала она, беря его ладонь, переплетая пальцы.

Ричард хмыкнул.

— Зануда.

— Я серьезно. Без резких движений и без акробатики — и потом, я тебе обещаю, ты начнешь от меня убегать и прятаться.

— Не начну.

Его живот с белым квадратом пластыря поднимался и опускался от вдохов, тело — мечта скульптора и художника — было привлекательным, — но он никуда не исчезнет… Даже если им вновь придется расстаться на время, при желании она всегда найдет его.

Она могла найти его где угодно — если бы захотела. Они договорились не видеться эти месяцы, и один философский бог ведал, как ей не хватало Ричарда все это время.

Александра вздохнула и сжала его руку сильнее. Солнце падало через широкое окно на серый ковролин, вычерчивая линии бликов на полу, противоположной стене, отражаясь от полированной поверхности столика. Голубые глаза Ричарда, если смотреть под углом, будто светились изнутри, кончики ресниц были светлее.

Она наклонилась к нему, свободной рукой провела по его шершавой щеке. Ричард притянул ее к себе за затылок, запуская пальцы в каштановые волосы, ему даже не пришлось приподниматься — она уже целовала его в губы, нависая над ним, он лишь держал ее крепко, словно она могла уйти.

Он в какой-то момент попытался перевернуться, подминая ее под себя, но она остановила его. Прохладные ладони упирались ему в грудь, темные глаза смотрели решительно и прямо.

От его щетины вокруг ее рта уже красные следы… Ричард улыбнулся.

— Не шевелись, — сказала она.

Он игриво прищурился.

— Тогда свяжи меня.

— Хорошая идея. Я тебя еще никогда не связывала.

Ее бедро лежало поперек его бедер, он мог бы опрокинуть ее на лопатки одним движением — но не стал. Ладони он положил ей на спину, под футболку, вновь привлекая к себе.

У нее во рту — наращенные клыки. Он вспоминал про них редко — он привык к ним почти с самого начала. При поцелуе — и даже при минете — он их вовсе не ощущал… Сейчас он будто целовал ее в первый раз, у него кружилась голова, он хотел сожрать ее, он уже задыхался. У него откуда-то взялись силы вновь начать дергаться, стаскивать с нее джинсы, засовывать руку ей под трусы, в то время как она снимала футболку, сидя на нем в неудобной позе, упираясь коленями в постель по обе стороны от его бедер.

Она почти никогда не носила бюстгальтеры и у нее была маленькая грудь — но Ричарду нравилась ее маленькая грудь. Он отодвинулся вглубь кровати, к подушкам, в нетерпении дожидаясь, когда она снимет оставшуюся одежду, вновь притягивал ее к себе одной рукой, вторую держа внутри нее. Ее ладони уже были на его члене, он впивался в ее губы, держа за волосы, выдыхая стоны в ее рот, откидывая голову назад, когда она начала спускаться поцелуями по его шее, к груди, к рельефному животу, низу живота.

Теперь он цеплялся за ее волосы обеими руками, стараясь не двигать тазом, любуясь ею и тут же забываясь, закрывая глаза, растворяясь.

Потом он отнял ее от себя, вновь целовал в губы, она уже сидела на нем, ритмично двигая бедрами, он оставлял на ее плечах и спине малиновые следы от объятий, которые позже превратятся в синяки — потому что на ее коже легко остаются синяки — даже под черным геометрическим узором татуировок… Он вдруг тихо вскрикнул, от неожиданности, через короткое мычание. Он уже хрипло хватал ртом воздух, она едва успела отстраниться, продолжая держать его за плечи.

— Прости, — выдавил он.

Он вновь потянулся к внутренней поверхности ее бедра, но она остановила его, отводя руку, целуя в потный висок.

— Все хорошо.

— Я не хотел.

Они только начали… Он позабыл обо всем, он потерял контроль. С ней он терял контроль — но больше не боялся этого свободного падения, все было иначе. Он доверял — и тело, и мысли — и знал, что она доверяет. Это даже не касалось секса, пусть и секс с любимым человеком — привилегия до этого не доступная — стал одним из приятных открытий.

Он во многих вещах будто заново родился… И каково это — кончать не вовремя — оказывается, тоже пришлось узнать. Досада, недоумение и что-то от стыда — потому что отрезвление наступает сразу.

Александра легла рядом, обвивая его руками за пояс, Ричард обнял ее, касаясь губами лба с влажными, прилипшими прядями челки. Он закрыл глаза, усталость вернулась, боль в боку пульсировала яркими толчками.

Обезболивающее было где-то в кармане куртки, брошенной на пол в прихожей.

Он понял, что полулежа на подушках, он не может даже пошевелиться, пусть и теперь ему точно надо было идти в душ. Ричард засопел, размежил веки — но лишь чтобы лечь удобнее, ощущая рядом прохладное тело, вдыхая аромат сладких духов и шампуня, смешанный с запахами машины, аэропорта, самолета, такси, соленого пота.

Она никогда не говорила ему, что любит его… Это была странная мысль — несвойственная ему, уж слишком сентиментальная — пусть и нейтрально окрашенная, скорее из категории нерешенных вопросов. Даже он говорил — искренне, не в виде громкого признания или так, как обычно говорят на прощание или небрежно — но как аргумент, как тезис в диалоге.

Кажется, его, и правда, развезло от всех этих последних событий, ранения и перелетов. Какая, к черту, разница, говорила или нет — если он и так знает, что она его любит.

Ричард уснул практически сразу, Александра еще какое-то время лежала рядом, глядя на блики света, перемещающиеся по бежевой стене напротив кровати. Побег, ранение, опять загадки, опять этот Цирк…

Александра ненавидела Цирк — за то, что они сделали с Ричардом, за то, что продолжали делать — пусть и теперь у него был иммунитет к их манипуляциям и промыванию мозгов.

Он был инструментом — пластиковой куклой в пластиковом домике, с постановочными декорациями и гениальной — в своей циничности — режиссурой. За высокопарными словами о долге и чести, зле и добре, хаосе и порядке скрывались обыкновенные людские мотивы — пусть и уровнем влияния чуть ниже божественного.

Проблема была не в том, что Ричард и его коллеги служили сильным мира сего, вовсе не добру и порядку — а в том, что абсолютное доверие и беспрекословное выполнение приказов превращало их из людей в мясо. Мясо профессиональных лжецов и обольстителей, дорогая в обслуживании, но, все же, вещь, высококлассные специалисты — верные псы, регулярно приносящие трюфели.

Когда они только познакомились, Ричард показался ей пустой оболочкой, она не знала, что он шпион — но видела, что он притворяется — искусно, так, что никто никогда не догадается… Но она почувствовала, что он врет. Он смотрел на нее своими прекрасными голубыми глазами, он ходил за ней по пятам, не навязываясь, но предлагая — и оказывая помощь — в решении проблемы… Им самим созданной проблемы — чтобы она бросилась к нему в объятия, ища защиты.

Цирк посчитал писательницу Стеллу Фракта опасной — из-за набравшей популярность художественной книги об алхимии — и популяризации секретов сообщества Поэтов. Цирк никогда не поймет, что нет никаких секретов — есть лишь уровень вовлеченности в великое делание, уровень понимания и доверия — себе и всем символам, которые ведут алхимика на протяжении жизни к предназначению.

Британская разведка слишком рациональна, чтобы поверить, что нигредо, альбедо, цитринитас и рубедо — не просто слова и волшебный рецепт, это очевидные ключи и процесс, описывающий любую задачу.

Когда мир Ричарда начал рушиться — вовсе не спрашивая его позволения для этого — он вдруг понял. Он перестал быть куклой с широкими плечами, упругой задницей и сухим прессом — но без души; он больше не смог развидеть то, что увидел.

Он всего лишь понял, что никогда себя не знал — а когда пришло время выбирать, ему было выбирать не из чего. Он вдруг понял, что его обокрали — когда забрали его личность, но дали взамен десятки других биографий — и их было все равно недостаточно.

Никогда не будет достаточно комплектов гардероба — даже самых изысканных — если в своей собственной коже ты никогда не бывал — и не знаешь своего собственного отражения.

Ричард вспомнил, что он кто-то, помимо своих личностей под прикрытием и миссий, только когда влюбился. Александра сама понятия не имела, что влюбится — еще год назад она вот так же лежала рядом с ним и ждала, когда, наконец, этот странный тип уйдет — потому что Ричард Норт был во всем идеальный и правильный, но от него веяло пустотой.

Он выдал себя сам — она даже особенно не старалась. Она просто позволила ему вовлечься в ее игру, в ее приключение, увидеть мир ее глазами — и в итоге получила агента британской разведки с потрохами.

Она полюбила его, когда он перестал притворяться и прятаться за масками. Когда он признал, что ничего не понимает — и попросил ее помочь. Когда он сбросил свои искусственные личины и пришел голый, немного испуганный собственной наготы, растерянный с непривычки — без суфлеров и страховки.

Он побывал в аду — и не один раз. Он стал Поэтом — и наблюдал, как рушится все вокруг, как все, за что он цеплялся, все, что составляло его реальность, забирают у него… Он прошел первый этап великого делания — нигредо, — и теперь ему предстояло строить заново свою новую реальность, реальность алхимика, свой замок альбедо.

Ричард нетерпелив… Он привык, что у него все получается с первого раза. Он привык, что люди покупаются на его обезоруживающую улыбку и сладкую внешность, он все еще по привычке делает глаза котенка и крутит задницей, когда хочет что-то получить. С Александрой это не работало… Она иногда задумывалась, было ли это причиной его влюбленности, привязанности, одержимости — когда она просто не замечала его, не велась на его уловки, не реагировала так, как он ожидал.

Это неважно. У них много общего — больше, чем просто совместимые травмы, создающие сильные связи. У нее ужасный характер — и не самая спокойная жизнь… У него — цирковой поводок на шее, который, пусть и уже не звенит цепью, не впивается шипами и не душит, но не дает далеко уйти.

Он не избавится от поводка — потому что это не только его работа, но и ремесло, в котором он хорош, как никто другой.

Он может быть кем угодно — и в этом его воплощение. Он создает миры — через себя, живет в искусственной реальности, вовлекая в нее других — как настоящий Поэт.

Александра смотрела, как дрожат длинные ресницы, как поднимается и опускается грудь под углом одеяла, которым она накрыла его спящего.

Сейчас миру по имени Ричард Норт угрожает опасность — и что бы это ни было, она найдет это. Уничтожать или нет — Ричард решит сам.